Инопланетянин (сборник) - Тупицын Юрий Гаврилович (серия книг .txt) 📗
— Реактор подготовлен, — доложил Шегель.
— Запуск!
Ларин откинул пластмассовый предохранительный колпачок и нажал пусковую кнопку. Вот и все действия, которые должен выполнить командир, остальное дело автоматики. Ларин смотрел на контрольное табло, на индикаторах которого одна за другой проходили управляющие команды. Подчиняясь этим командам, из горячей зоны реактора в строго рассчитанном темпе выходит сетка стоп-устройства, и в ней начинает циркулировать могучий плазменный поток. Мощность его должна быть строго определенной, чуть меньше — реактор недодаст десятки процентов мощности, чуть больше — плазма пробьется сквозь защиту, и реактор начнет капризничать. Ну а если плазма повредит автоматику, то будет совсем худо. Но если думать об этом, то лучше вообще не садиться в кресло испытателя.
Размышления Ларина прервала контрольная лампа реактора — сигнализируя о нормальном запуске, она вспыхнула ярким зеленым светом. Ларин облегченно вздохнул, поправил наушники и стал ждать доклада Шегеля. Нормальный запуск — понятие относительное. Только оператор, вооруженный специальными приборами и еще больше — специальными знаниями, может дать окончательное заключение о работе этой сложнейшей ядерной машины. Прошло десять секунд, потом еще десять. Ларин нетерпеливо шевельнулся и собрался было уже запросить, в чем дело, когда послышался спокойный тенорок Шегеля:
— Не нравится мне реактор, Андрей Николаевич.
Брови Ларина сдвинулись.
— А конкретнее?
— Во время запуска было три заброса активности и сбой с повторением операции. Мне кажется, где-то есть утечка плазмы.
Ларин слушал оператора с большим вниманием. Конечно, Шегелю еще далеко до классного оператора-космонавта. Плазменная техника развивалась так бурно, что специалистов не хватало. Многим научным работникам пришлось покинуть институты, лаборатории и отправиться в космос. Одним из них был и Шегель. В нем еще крепко сидит закваска кабинетного ученого, зато он великолепный знаток своего дела. Когда Ларин выбрал его в напарники для испытаний, многие удивились, а кое-кто прямо заявил Ларину, что он делает серьезную ошибку. Но Ларин только посмеивался: он знал, что делал. Шегель был одним из соавторов проекта ходового плазменного реактора и знал его как самого себя. Инженером-оператором он стал как-то неожиданно. Поговаривали, что это связано с некой романтической историей. Краем уха Ларин слышал: у Шегеля была неудачная любовь. Он отправился в космос якобы для того, чтобы доказать ей, а может быть, и самому себе, что он не только способный кабинетный ученый, но и настоящий мужчина. Ларин не знал, правда ли это. Он не любил копаться в интимной жизни других людей, а сам Шегель никогда не заговаривал на эту тему. Во всяком случае, подобные акты самоутверждения характерны для людей шегелевского толка. Как бы то ни было, Шегель был превосходным специалистом, и Ларин его слушал с большим вниманием. Когда оператор обстоятельно высказал все, что он думает о капризах своенравной машины, Ларин невозмутимо спросил:
— Каковы ваши предложения?
— Предложения? — с ноткой недоумения переспросил Шегель.
— Предложения, — подтвердил Ларин, — будем продолжать испытания или стоп реактору?
Шегель кашлянул и замялся. Да Ларин и сам хорошо знал, как это не просто произнести — стоп реактору! Ну хорошо, во время запуска реактор забарахлил, но он все-таки вышел на рабочий режим! Остановить реактор значит, по крайней мере, на сутки задержать испытания, результатов которых, прямо-таки сгорая от нетерпения, ждут специалисты. Мало того, остановить реактор — значит косвенно выразить недоверие группе плазменников, которая готовила реактор, дать возможность кое-кому заподозрить тебя, мягко говоря, в излишней осторожности, да и вообще поставить на карту свое реноме испытателя!
Конечно, если в реакторе действительно обнаружатся неполадки, все эти соображения гроша ломаного стоить не будут, но поди-ка узнай — есть там неполадки или нет! Если бы это было известно заранее, незачем было бы проводить и сами испытания.
— Стоп реактору — это, конечно, слишком, — проговорил наконец Шегель, а вот прогнать его на всех режимах вплоть до форсажа стоит.
— Резонно, — согласился Ларин и нажал кнопку внешней связи.
— Спутник, я «Вихрь». Имею арегулярность работы реактора в пределах допусков. Прошу пробный выход на форсаж.
— Понял, ждите.
Через десять секунд послышалась скороговорка главного плазменника:
— «Вихрь», прошу на связь оператора.
— Оператор слушает, — отозвался Шегель.
— Что там стряслось, Олег Орестович?
Между инженерами начался оживленный разговор, столь густо пересыпанный специальными терминами, что разобраться в нем могли лишь посвященные. Ларин вначале прислушивался с интересом, потом потерял нить рассуждении, запутался и заскучал. Нечаянно, боковым зрением он заметил, как контрольная лампа реактора, горевшая зеленым светом, вдруг сменила его на желтый и начала мерно мигать. Секунду Ларин смотрел на нее, ничего не понимая. Потом с некоторым усилием и скрипом воспринял случившееся реактор вышел на форсаж! Вышел на форсаж, хотя Ларин слышал все еще продолжающуюся дискуссию о том, можно и целесообразно ли производить эту операцию! Что-то случилось. Что? Неисправность сигнализации? Ошибочное механическое действие Шегеля? Или самопроизвольное возрастание активности?
— Оператор, — вклинился Ларин в разговор специалистов, — проверьте режим реактора!
— Режим? — удивился Шегель и замолчал.
— Реактор на форсаже, — удивленно доложил он через секунду, — это вы включили?
Этот вопрос разом все поставил на свои места. У Ларина екнуло сердце и засосало под ложечкой. Страх, самый обыкновенный страх. Случилось самое неприятное из того, что может вообще случиться на ядерном корабле, реактор пошел вразнос, подбираясь к бесконтрольному режиму, который закономерно венчается сверхмощным взрывом. Привычным, давно отработанным усилием воли Ларин загнал страх в самые подвалы сознания. С этого момента Ларин словно раздвоился. Один Ларин, командир рейдера и опытнейший испытатель, действовал четко, продуманно, не теряя напрасно ни одного мгновения, а другой, живой, чувствующий Ларин смотрел на него со стороны и, вообще говоря, не совсем верил в происходящее. Авария реактора? Чепуха! Не может наяву случиться такая нелепость!
— Стоп реактору, — коротко приказал Ларин и вышел на внешнюю связь.
— «Спутник», я «Вихрь». Авария реактора. Тревога!
— Что вы говорите? — изумился главный плазменник.
В наушниках что-то клацнуло, видимо, руководитель испытаний задел за тангенту, выхватывая из рук инженера микрофон.
— «Спутник» понял, — послышался его торопливый голос, — объявляю тревогу!
Ларин следил за контрольным табло. На индикаторе одна за другой пробегали стоп-команды: первая, вторая, третья. Ларин был уже готов сбросить с плеч невидимый тяжкий груз, но четвертая? Четвертая, главная? Зависла, проклятая! Неужели автоматику успело сжечь?
— Отказ стоп-системы, перешел на аварийную, — с некоторым недоумением доложил Шегель.
Он еще не осознал до конца, что произошло.
— Тревога объявлена, — послышался подчеркнуто спокойный бас руководителя испытаний.
Ларин знал, что скрывается за этим спокойствием: пронзительный вой сирен, яркие мигающие надписи: «Ядерная тревога!», вереницы людей, спешащих под защиту лучевых экранов, щелканье герметически закрывающихся переборок и молчаливые, сосредоточенные спасатели, натягивающие скафандры высшей защиты. А четвертая, решающая команда снова зависла, зависла, проклятая!
— Отказ аварийной, перешел на дубль! — прокричал Шегель.
Вот когда случившееся стало раскрываться перед ним во всей своей грозной неотвратимости!
— «Вихрь», я «Спутник». Уточните ситуацию.
— Ждите! — отрезал Ларин.
Он не спускал глаз с контрольного табло. Сейчас за считанные мгновения должна была решиться судьба «Вихря». Единственный шанс оставался для его спасенья. Шегель привел в действие дубль-аварийную стоп-систему. Она сработает напрямую, от аккумуляторов, минуя блок автоматики. Все четыре стоп-команды при этом проходят разом. Правда, реактор после этого подлежит обязательной переборке, зато вероятность срабатывания стоп-системы возрастает во много раз. Если сетку не успело сжечь, реактор остановится!
