А.и Б. Стругацкие. Собрание сочинений в 10 томах. Т.9 - Стругацкие Аркадий и Борис (полная версия книги .txt) 📗
- Могу. "Бог создал все". Ничего не докажешь.
- Хм... А что Бог существует, верите?
- Верю.
А я вот - нет... A propos: я СОВЕРШЕННО не помню тех вопросов, которые задавал он мне двадцать лет назад, когда мама привела меня к нему на тестирование. У меня абсолютная память (бывает абсолютный слух, а у меня абсолютная память). Я помню все. Помню, что сеансов было четыре. Помню, как была одета мама во время каждого из этих сеансов, и тогдашний коричневый шлафрок сэнсея (с пятном от мороженого на левом обшлаге) тоже помню прекрасно. Даты помню, и соответствующие дни недели помню, и погоду помню температуру воздуха, атмосферное давление, скорость ветра... А вот вопросов не помню. И совершенно не помню своих ответов.
...Может быть, он ищет гёделевские вопросы (приходит мне иногда в голову) - те самые вопросы, на которые нельзя ответить ни "да", ни "нет", не погрешивши при этом против истины? Сомнительно. Но если даже он их и в самом деле ищет, то - зачем?.. Он постоянно жалуется, что ему не хватает вопросов. Но некоторых вопросов он не задает никогда. Например, великий вопрос любой современности: "Почему - я?". Вопрос-вопль. Вся наша Ойкумена стоит на нем, как Петербург на болотах... Довольно трудно, правда, представить себе контекст, в который встраивается этот вопрос. Но какое ему дело до контекста?.. "...мы переходим сейчас в новую фазу культуры, в которой ответом на вопросы будут не утверждающие высказывания, а новые, более глубоко сформулированные вопросы". Это написал В. В. Налимов в своем философском трактате "Канатоходец". Не знаю, не знаю. Почему-то все современные философы оставляют у меня впечатление безответственных говорунов. Никакой солидности. Никакой, понимаете ли, обстоятельности. И даже спецтерминология (испытанное оружие классиков) им не помогает - только возрастает протестное ощущение, что тебя, кроме всего прочего, еще и дурят. Что-то кашпировское вдруг обнаруживается в серьезном тексте, что-то чумаковское...
- ...Кому это принадлежит?
- Его все равно нет.
- Кому это будет принадлежать?
- Кто первый придет.
Так. Начитанный мальчик. Конан Доила он тоже почитывает. "Обряд дома Месгрейвов", перевод Д. Лившиц. Но цитирует неточно. Надо было: "Тому, кто ушел" и "Тому, кто придет"...
- В каком месяце это было?
- В летнем месяце.
Надо было: "В шестом начиная с первого". Но все равно - очень и очень недурственно. Какая смена подрастает. Конкуренция, Боб Валентиныч, конкуренция! Рынок.
- Где было солнце?
- Над елкой.
- Где была тень?
- Под палкой.
- Сколько надо сделать шагов?
- Десять и десять, а потом еще пять и пять...
- Что мы отдадим за это?
- Все, что у нас есть, все и отдадим. Сэнсею вдруг надоел "Обряд Месгрейвов", а может быть, этот сюжет попросту исчерпал себя, - он вдруг резко поменял тему.
- Голова буйвола, рога его и четыре ноги прошли через окно. Почему же не проходит его хвост?
- Потому что зонтик раскрылся!
- У всех есть родина. Какая родина у тебя?
- Утром я ел рисовую кашу, а на обед будет суп с фрикадельками и блинчики с абрикосовым вареньем.
- Чем мои руки похожи на руки бога?
- Играют на пианино.
- Почему мои ноги напоминают ноги осла?
- У нашего Барсука они разного цвета...
Это были какие-то незнакомые мне тексты.
Или, может быть, он принялся придумывать вопросы сам - такое тоже бывало, хотя и нечасто.
- ...Что надо делать по двенадцать часов в сутки?
- Этот вопрос я по стеночке размажу!
- Что такое Будда?
- Такая специальная палочка.
- Вот как? А что такое чистое тело Дхармы?
Тут пацан вдруг задумался. До сих пор он отвечал, словно блиц-партию разыгрывал, а тут замолчал, насупился и неуверенно проговорил:
- Это грядка. С клубникой...
Сэнсей, кажется, не слушал его больше. Он быстро спросил:
- Его слуги - Шакьямуни и Майтрея. Кто он такой?
- Гражданин города Петербурга, страшный дурак Юрий Бандаленский! А слуги его - заметчики, потому что все замечают.
Тут у родителя за пазухой заверещал мобильник. Родитель его выхватил, как Джеймс Бонд выхватывает свою "беретту" из наплечной кобуры, а сам метнулся из кресла вон, к двери, от людей подальше - вести свои дико секретные сверхделовые переговоры. Я отвлекся на него, на характерную его позу: "новый русский разговаривает по мобильному телефону" - аллегорическая фигура начала тысячелетия, сюжет для нового Родена... А когда вернулся к текущим событиям, то обнаружил, что игра в вечер вопросов и ответов прекратилась, они играли теперь в "вечер поэзии":
- ...Дожди в машины так и хлещут, - читал мальчишка с упоением, деревья начало валить. Водители машин трепещут, как бы старух не задавить...
Сэнсей в ответ ему прочитал про кошку, которая "отчасти идет по дороге, отчасти по воздуху плавно летит". А мальчишка ему отбарабанил считалку: "Жили-были три китайца: Як, Як-Цидрак, Як-Цидрак-Цидрак-Цидрони. Жили были три китайки: Цыпа, Цыпа-Дрипа, Цыпа-Дрипа-Лимпомпони. Поженился Як на Цыпе, Як-Цид-рак на Цыпе-Дрипе, Як-Цидрак-Цидрак-Цидрони на Цыпе-Дрипе-Лимпомпони..." А сэнсей с наслаждением преподнес ему свое любимое:
Мальчишка сдался и спросил: "Что это такое?", "А вы сами догадайтесь", - предложил сэнсей. (Спицы так у него и мелькали, пыльно-серая коса вязания свисала аж до самого пола.) Мальчишка несколько секунд думал, сосредоточенно шевеля губами, а потом вдруг весь засиял, как именинник: "Прибежали в избу дети!.."
- Молодца! - гаркнул сэнсей и поднялся, обеими руками бросивши вязание на стол. - Все! На сегодня - все. Э-э-э... - оборотился он к элегантному родителю, и тот немедленно выскочил из кресла. - Оставьте адрес... - сказал ему сэнсей. - Впрочем, зачем? Я знаю ваш адрес... Письменное заключение я пришлю по е-мейлу. Предварительное, разумеется. Следующий сеанс - через пять дней, во вторник, в то же время. И проследите, чтобы мальчик все это время ничего не читал. Любые игры, телевизор, кино, музыка, но - ни единой книжки, пожалуйста. До свидания, сударь. До свидания, Алик. Роберт, будьте добры...
Мальчик подал папочке ручку, и я повел их обоих к решетке. Конопатый брахицефал был уже тут как тут - громоздился посреди лестничной площадки, отсвечивая черным и рыжим. Мальчик вдруг сказал:
- Эраст Бонифатьевич, а можно мы сейчас заедем в зоомагазин?
Видимо, я непроизвольно зыркнул по сторонам в поисках этого Эраста Бонифатьевича (какой еще Эраст Бонифатьевич? откуда взялся?), и, видимо, серый-элегантный заметил мое недоумение. Он усмехнулся (вылитая гюрза!) и произнес снисходительно:
- Вы заблуждались, Роберт Валентинович! Я вовсе не Аликов папа... - И сейчас же Алику: - Конечно, конечно. Куда захочешь, душа моя... - И снова мне: - Ин локо парентис, всего-навсего. Ин локо парентис!
Я это скушал со всей доступной мне покорностью и отпер решетку, стараясь как можно тише лязгать ключами. В конце-то концов, какая мне разница: папаня он джентльменистому пациенту или всего лишь заменитель? Главное - сумма прописью. Впрочем, я прекрасно понимал, что и сумма прописью - это еще далеко не главное.
Когда я вернулся, сэнсей сидел на своем месте, прямой, как дипломат на приеме, и заканчивал вязанье.
- Ну? - сказал он мне нетерпеливо. - Какие впечатления?
