Миры Филипа Фармера. Т. 11. Любовь зла. Конец времён. Растиньяк-дьявол - Фармер Филип Хосе (книги бесплатно без TXT) 📗
При мысли, что Хэл расстается с Мэри навсегда, у него почему-то слезы навернулись на глаза, но он был вынужден сдержать свои чувства, так как был не один — почти весь свободный от вахты экипаж «Гавриила» толпился у иллюминаторов, прощаясь с Землей.
«И все же, — подумал Хэл, — это наилучший выход для нас обоих: больше уже нам не придется изводить друг друга, совместная пытка окончена». Теперь Мэри свободна и может снова выйти замуж, считая, что ее прежний брак расторгла смерть. И она так никогда и не узнает, что ее развод — государственная тайна. У нее будет целый год на раздумья, чтобы выбрать себе спутника жизни из списка, который для нее составит ее иоах. И может так статься, что психологические барьеры, препятствовавшие зачатию ребенка от Хэла, наконец упадут. Все может быть. Хэл был бы рад, если бы так и случилось, но сильно сомневался в этом — Мэри была слишком фригидна: она была словно заморожена ниже пояса. Впрочем, то же Хэл мог бы сказать и о себе. Кого бы там ни подобрал ей в женихи иоах…
Иоах. Порнсен. Никогда Хэл больше не увидит его жирную рожу, никогда больше не услышит ненавистный гнусавый голос!..
— Хэл Ярроу! — раздалось из-за спины со слишком знакомой интонацией.
Медленно, словно его снаружи обварили кипятком и нашпиговали льдом, козл обернулся. И увидел до боли знакомое тонкогубое лицо с крючковатым носом и тяжелой челюстью. Из-под лазурно-голубой конической шляпы на брыжи черного воротника ниспадали волосы цвета «соль с перцем». Лазурный китель рельефно облегал выпирающий живот (Порнсен постоянно подвергался критике своих наставников за переедание). На широком голубом ремне висела пристегнутая к серебряному ушку плеть. Жирные ноги были втиснуты в облегающие лазурные рейтузы с черными лампасами. Его ступни были на удивление маленькими, чтобы служить опорой для такой глыбы жира, и казались еще меньше из-за украшавших носки высоких, до колен, лазурных же сапог маленьких семигранных зеркалец. Среди низших классов ходило немало довольно пошлых анекдотов о назначении подобного украшения. Хэл как-то подслушал один из них и до сих пор, вспоминая о нем, покрывался румянцем.
— Кого я вижу! — ощерившись в улыбке, загнусавил Порнсен. — Мой вечный подопечный! Моя постоянная головная боль! Вот уж не ожидал, что тебя возьмут в это достославное путешествие. Хотя я должен был это предвидеть: мы связаны с тобой вечными узами братской любви. Сам Сигмен свел нас снова. Возлюбленный мой подопечный!..
— Сигмен вас тоже любит, — сказал Хэл, поперхнулся и закашлялся. — А я уж тоже никак не надеялся, что снова увижу здесь своего заботливого ангела-хранителя! Я-то, грешный, думал, что мы расстались на веки вечные…
ГЛАВА 5
«Гавриил» лег на курс и постепенно начал набирать скорость — в конце концов она должна была достигнуть 33,1 % от скорости света. К этому времени большая часть экипажа, кроме вахтенных, отправилась на ближайшие десятилетия в анабиоз. Чуть позже, после окончательной сверки курса, к ним должны были присоединиться и все остальные, так как после этого «Гавриил» из-за постоянного ускорения достигнет скорости, которую незамороженное тело не сможет выдержать. Как только разгон будет закончен, автоматические системы отключат двигатели, и безмолвный, но обитаемый корабль силой инерции осуществит скачок к звезде, являющейся целью его назначения.
Очень много лет спустя аппараты, отсчитывающие фотоны, определят, что цель близка, и автоматически включится торможение, хотя скорость еще будет слишком велика, чтобы при этом акте присутствовали живые люди. Наконец постепенно корабль перейдет на режим в 1g, автоматы разбудят вахтенных, а те включат оттаивание всех остальных. Когда до цели останется полгода, уже весь экипаж корабля будет бодрствовать и готовиться к приземлению.
Хэл Ярроу вошел в анабиоз одним из последних и был разбужен одним из первых, так как за время полета ему предстояло полностью изучить по записям своего предшественника язык наиболее развитой нации планеты Этаоз — сиддо. И как оказалось, сделать это было не так-то просто. Предыдущая экспедиция, открывшая Этаоз, составила довольно приблизительный словарь на пять тысяч слов и выражений, что было очень мало. О грамматике сведения вообще были скудными, а углубившись в работу, Хэл вскоре обнаружил множество ошибок и несоответствий. Все эти открытия не прибавили Хэлу хорошего настроения, так как в его обязанности входило и составление программы для обучения языку сиддо части экипажа. Но если он будет пользоваться тем, что имеется в его распоряжении, он рискует тем, что обучить-то землян он обучит, но не будет никаких гарантий, что их кто-нибудь поймет.
Ко всему этому были и дополнительные сложности, и главной из них было то, что строение органов речи этаозцев сильно отличалось от аналогичных органов землян. Оно отличалось настолько, что повторить некоторые звуки было физически невозможно. Надо было попытаться имитировать их с максимальным приближением, но и тогда не было никакой уверенности, что аборигены его поймут.
Второй проблемой была грамматика, основанная на временных конструкциях. Для определения времен вместо изменения окончаний глаголов или использования суффиксов этаозцы предпочитали просто использовать абсолютно разные слова. Так, например, слово «жить» в инфинитиве мужского рода звучавшее как dabhumaksanigalu’ahai, в настоящем времени превращалось в ksuVpeli’afo, а в будущем — в mai’teipa. И так любой глагол во всех временах, а их в американском как-никак девять, не считая составных. Плюс к этому кроме трех используемых землянами родов — мужского, женского и среднего — сиддо использовали еще два — духовный и неодушевленный. Различия между родами выражались чисто интонационно, что для землян было порой просто неуловимо, и к тому же определение рода также изменялось во всех временах.
А все остальные части речи склонялись и спрягались еще похлеще глаголов. В довершение всего разные классы общества, говоря по сути на одном языке, использовали диалектизмы и жаргонизмы настолько разнообразные, что казалось, будто каждый из них говорит на своем особом наречии.
Письменный язык сиддо по сложности можно было сравнить разве что с земным древнеяпонским. Как и там, вместо алфавита использовались иероглифы, в которых значение слова изменялось от угла наклона штрихов, их толщины, взаиморасположения и других нюансов, вроде особого утолщения, обозначающего род.
Просиживая часами в своей одноместной каюте, Хэл, пользуясь тем, что его никто не слышит, не раз от души поминал всуе имя Сигмена, его утраченную правую руку, а также лингвиста и капитана первой экспедиции. Потому что именно капитана угораздило выбрать для приземления континент, населенный нацией, говорящей на самом трудном для изучения языке на всей планете. Если бы он предпочел высадиться с другой стороны, его лингвисту пришлось бы выбирать между четырьмя более простыми языками. Сравнительно простыми, конечно, но, по крайней мере, слова у них были намного короче Хэл узнал об этом из взятых наугад с другого материка проб.
Сиддо, материк в Южном полушарии Этаоза, был примерно одних размеров с Африкой, но имел другую форму. Между ним и вторым континентом лежали многие тысячи миль океана. Если местные геологи не ошибались в своих теориях, некогда здесь тоже была своя Гондвана, расколовшаяся на несколько частей, впоследствии разбежавшихся друг от друга, причем на каждой из них эволюция пошла своим путем. В то время как на соседнем континенте доминировали насекомые и их отдаленные родственники — членистоногие, материк Сиддо стал колыбелью млекопитающих; правда, насекомых там тоже хватало.
В итоге на планете возникло два вида разумных существ: на Сиддо это были гуманоиды, на удивление схожие с людьми, а на северном материке Абака’а’ту цивилизацию создали разумные насекомые — жуки-очкецы. Homo Etaoz успели достигнуть цивилизации, соответствующей уровню Древнего Египта и Вавилона, а затем все гуманоидное население материка — и дикое, и цивилизованное — внезапно вымерло.