Ковентри - Хайнлайн Роберт Энсон (лучшие книги TXT) 📗
Взбешенный, он целый день угрюмо бродил один, но чисто человеческая потребность в самооправдании и одобрении заставила его разыскать ее и попытаться переубедить. Он подробнейшим образом и без утайки объяснил обстоятельства, приведшие его на скамью подсудимых, приукрасив свой рассказ собственной философией и оценками, а затем доверчиво стал ждать ее одобрения.
Но его не последовало.
— Мне непонятна твоя точка зрения, — сказала она. — Ты разбил ему нос — он же не причинил тебе никакого вреда. И ты хочешь, чтобы я одобрила твой поступок?
— Но, Персефона, — запротестовал он, — ты не принимаешь во внимание тот факт, что он оскорбил меня самым обидным образом.
— Я не вижу в этом никакой связи, — сказала она. — Он просто сотряс воздух — устно оскорбил тебя. Если оскорбление не соответствует действительности, то и звуки эти не имеют никакого значения. Если же в твоем случае оскорбление правдиво — если ты являешься тем, кем он тебя назвал, тогда ты должен смириться с этим, ты должен знать, что такое мнение о тебе справедливо. Короче, он не причинил тебе вреда. А твой поступок — совершенно иное дело. Ты разбил ему нос. Это есть причинение вреда. В целях самозащиты общество должно искать способ избавиться от тебя или определить, в какой степени ты неуравновешен и сможешь ли в будущем причинить вред еще кому-нибудь. Если ты опасен, тебя нужно поместить в карантин для лечения или удалить из общества — решение было предоставлено тебе.
— Ты думаешь, что я сумасшедший, да? — обрушился он на нее.
— Сумасшедший? Да, но не в том смысле, в каком думаешь ты. У тебя нет опухоли мозга или других каких-нибудь болезней нервной системы, которые мог бы обнаружить Доктор. Но с точки зрения твоих семантических реакций ты такой же сумасшедший в социальном отношении, как, например, любой фанатичный охотник за ведьмами.
— Перестань, это несправедливо!
— Что такое справедливость? — Она взяла на руки котенка, с которым играла. — Я иду домой, становится прохладно. — И она ушла в дом, бесшумно ступая по траве босыми ногами.
Если бы наука семантика развивалась так же быстро, как психодинамика, Соединенные Штаты никогда бы не оказались под властью диктатуры, не произошла бы Вторая Революция. Все научные принципы, воплощенные в Завете, ознаменовавшем конец Революции, были сформулированы еще в первой четверти двадцатого века.
Но труды пионеров семантики С К. Огдена, Альфреда Корзинского и других были известны всего лишь горстке студентов, тогда как психодинамика, в силу непрекращающихся войн и чудовищно возросших требований торговли, прогрессировала с головокружительной скоростью.
Семантика, изучающая значение слов в передаче смыслового содержания, впервые давала научный метод подхода в объяснении любого акта повседневной жизни. Поскольку семантика оперировала устными и письменными словами как определяющим аспектом поведения человека, вначале ошибочно считали, что она имеет значение только для профессионалов, работающих со словами — писателей, рекламщиков, профессоров этимологии и т д. Некоторые прогрессивные психиатры попытались применить ее к личностным проблемам человека, но их работы были смыты волной массовых психозов, ввергнувшей Соединенные Штаты в психологический кошмар Средневековья.
Завет был важнейшим научным социальным документом, и нужно отдать должное его главному автору, доктору Михаю Новаку, тому самому Новаку, который во время Революции был штабным психиатром революционной армии Революционеры хотели предоставить человеку максимум личной свободы. Каким же образом они хотели добиться этого с высокой степенью математической вероятности.
Прежде всего, они отбросили концепцию «справедливости». При семантическом изучении слова «справедливость» оказалось, что у него нет эталона — не существует какого-либо явления в среде, имеющей параметры времени и пространства, на которое можно было бы указать и заявить: «Это есть справедливость». В науке имеет право на существование то, что поддается наблюдению и измерению. Справедливость не относится к таким явлениям, поэтому она не может значить одно и то же в различных обстоятельствах. Попытка «взвесить» справедливость противоречит материализму.
Но вред, физический или экономический, может быть определен и измерен. Поэтому Завет запрещал гражданам причинять вред друг другу. Любой акт, не ведущий к причинению физического или экономического вреда какому-либо отдельному лицу, считался законным.
Но поскольку была устранена концепция «справедливости», не могло быть никаких рациональных критериев наказуемости. Наука о наказаниях заняла почетное место на архивной полке. И все же, поскольку было непрактично позволять источнику опасности оставаться в обществе, нарушители порядка подвергались осмотру и потенциальным рецидивистам предлагался выбор: либо пройти психологическую обработку, либо покинуть общество — удалиться в Ковентри.
В первых проектах Завета содержалась мысль о том, что ненормальные в социальном отношении люди должны быть госпитализированы для лечения, поскольку современная психиатрия в состоянии излечить все отклонения от нормы. Однако Новак воспротивился этому.
— Нет, — возражал он. — Правительству ни в коем случае не должно быть позволено лезть в душу граждан без согласия последних, иначе у нас возникнет еще большая тирания, чем существовала раньше. Каждый человек имеет право на свободу выбора: принимать или не принимать Завет — даже в том случае, если мы считаем его безумцем!
Когда в следующий раз Дэвид Мак-Киннон попытался найти Персефону, он обнаружил ее чрезвычайно взволнованной. Его собственная оскорбленная гордость тут же была забыта.
— Ну, моя дорогая, — сказал он, — что же произошло в этом мире?
Постепенно он понял, что она присутствовала при разговоре Мэги и Доктора и впервые услышала о предстоящей военной операции против Соединенных Штатов. Он похлопал ее по руке.
— И это все? — облегченно заметил он — Я думал, что-нибудь случилось с тобой.
— «И это все…» Дэвид Мак-Киннон, ты хочешь сказать, что знал обо всем этом и не беспокоился?
— Я? Чего ради? Да к тому же что бы я мог сделать?
— Что бы ты мог сделать? Отправиться туда и предупредить их — вот что бы ты мог сделать… А если говорить о том, чего ради… Дэйв, ты невозможен!.. — Она расплакалась и выбежала из комнаты.
Он внимательно смотрел ей вслед, открыв рот от изумления, а потом в нем заговорил его самый далекий предок, заметивший, что женщин трудно понять.
Персефона не пришла обедать Мак-Киннон спросил у Доктора, где она.
— Уже пообедала, — сказал ему Доктор, не отрываясь от еды. — И отправилась к Воротам.
— Что? Почему вы ей это позволили?
— Свободный человек. Да она меня бы и не послушалась. С ней ничего не случится.
Последних слов Дэйв уже не слышал, так как стремительно выбежал во двор. Персефона выводила из сарая маленький автомобильчик.
— Что тебе нужно? — спросила она с холодным достоинством, явно не соответствовавшим ее возрасту.
— Ты не должна этого делать! Именно там ранили Сгиню!
— Я еду. Пожалуйста, уйди с дороги.
— Тогда я поеду с тобой.
— Зачем?
— Чтобы присмотреть за тобой.
Она презрительно фыркнула:
— Как будто кто-то посмеет дотронуться до меня.
В том, что она сказала, была некая доля правды. Доктор и все его близкие пользовались личной неприкосновенностью — в отличие от всех остальных обитателей Ковентри. Это объяснялось тем, что в Ковентри почти совсем не было компетентных медиков. Врачи очень редко совершали преступления против общества. От психотерапии они отказывались тоже крайне редко, так что в Ковентри попало лишь несколько шарлатанов, от которых больным и раненым проку было мало. А Доктор был лекарем по натуре — он добровольно уехал в ссылку, чтобы иметь возможность практиковать без всяких ограничений. Его никогда не интересовала сухая теория, единственное, что ему было нужно, это пациенты — и чем сложнее был случай, тем большее удовлетворение он испытывал, когда больной выздоравливал.
