Ночная погоня(сборник) - Сальвадор Томас (читать книги без сокращений .txt) 📗
Дом О'Брайенов — один из нескольких старинных деревянных домов, которые уцелели во время Кампании за Обновление Города, проходившей в Бостоне на рубеже двух столетий. Владельцы дома смогли предотвратить снос благодаря своему богатству и политическому влиянию, и дом так и переходил от одного поколения владельцев к другому. У последнего владельца наследников не оказалось, после его смерти дом пошел с молотка, и его купил Район. И когда представители местных властей явились осмотреть дом, они обнаружили задний двор, иметь который в нашем поясе запрещено.
Во дворе росло настоящее дерево, «дуп» — так его назвала мама.
Когда люди узнали о дереве, очень многие стали приходить на него смотреть, и местные власти поняли, что дерево может давать доход. Они стали брать деньги с тех, кто приходил смотреть, и даже начали рекламировать дерево как достопримечательность. И теперь все время приезжают смотреть школьники целыми классами и отдельные семьи — ну, как мы.
Наконец мы прибыли в главный Бостон, поднялись на лифте на поверхность земли, там снова пересели на монорельсовый поезд и на нем приехали в Третий район Восточного Бостона. Такси на воздушной подушке доставило нас со станции к самому дому О'Брайенов.
Сам дом ничего особенного собой не представляет. С современными зданиями и сравнить нельзя: ни мрамора нет, ни блестящей стали, цвет какой-то тоскливо-белый, и даже краска кое-где облупилась. Папа заплатил за вход, и следующие пятнадцать минут экскурсовод водил нас по дому — это было довольно скучно. В комнатах везде протянуты веревки, чтобы люди ни до чего не могли дотянуться и потрогать. Я ни о чем не мог думать, кроме дерева, и не мог дождаться, когда осмотр дома кончится, но наконец через потайную дверь, замаскированную под книжные полки, мы вышли во двор. Двор был большой, десять на двадцать футов самое меньшее, и я очень удивился, когда по обе стороны бетонной дорожки, сделанной для туристов, увидал настоящую траву. Но на траву я смотрел недолго — едва я увидел дерево, я уже не мог оторвать от него глаз.
Оно стояло в конце двора, и его окружала высокая ограда из металлической сетки. Форма у него такая же, как у пластиковых деревьев, но в нем много и такого, чего у тех совсем нет. Оно куда сложнее, чем любое растение, сделанное людьми, — в искусственных не увидишь и половины того, что увидишь в настоящем. Это дерево в доме О'Брайенов — живое. Кто-то давным-давно вырезал на коре свои инициалы, и теперь видно это место — рану, которая залечилась. Но лучше всего был запах. Какой-то свежий, живой, совсем необычный для нас, привыкших к металлу, стеклу и пластику. Мне хотелось потрогать кору, но из-за сетки не удалось. Мама и папа просто дышали глубоко и смотрели на его верх и улыбались. Мы постояли во дворе немножко, а потом экскурсовод сказал, чтобы мы уступили место следующей группе. Мне не хотелось уходить и, пожалуй, даже хотелось плакать.
На обратном пути мама и папа молчали, и я стал читать брошюрку, которую нам, как и другим, выдал экскурсовод. Когда я прочитал, что со следующего года дом О'Брайенов закроют, я расстроился. Хотят снести его и построить на этом месте огромный дом какой-то страховой компании, и дерево исчезнет, как и дом О'Брайенов.
Пока мы ехали домой, я сидел и ощупывал у себя в кармане то, что подобрал в траве около дерева. По-моему, то, что я подобрал, называется «желудь».
Томас Сальвадор
Марсуф на планете Спирео
Хотя Марсуф был слепой, участники любой космической экспедиции радовались, когда он летел вместе с ними. И вот как-то раз, вернувшись на Землю, Марсуф услышал, что очень перспективна область звезды, известной под названием Спирео: по орбитам вокруг нее движутся двенадцать планет и одна из них очень напоминает Землю. Прошло всего девять месяцев, и Марсуф прибыл на исследовательском корабле «Кенгуру» к этой еще почти не исследованной планетной системе.
Девять планет из двенадцати отсеяли сразу: одни были сплошь покрыты действующими вулканами, на других температура поверхности была такая низкая, что там не могла существовать никакая жизнь; но десятая планета, где и стоял сейчас с плотно задраенными люками корабль, оказалась иной.
Спирео-10, или просто Спирео, как они окрестили эту планету, по величине была примерно такой же, как Земля: ее диаметр на экваторе равнялся приблизительно тридцати тысячам километров. Вокруг своей оси она вращалась медленнее и от своего солнца отстояла дальше, чем Земля; день здесь длился пятьдесят часов, и столько же длилась ночь. «Кенгуру», корабль длиной почти в двести метров, стоял вертикально на равнине, которую капитан Джеймс Лорито счел лучшим местом для посадки. Равнина была абсолютно гладкая и, судя по всему, не таила в себе никаких опасностей; на ней временами дул умеренной силы ветер. Километрах в ста от корабля начиналась горная цепь с очень высокими, в тринадцать тысяч метров, вершинами, а с противоположной стороны, но гораздо ближе, чем горная цепь, ярко зеленел лес и поблескивала река. Марсуф внимательно слушал описание ландшафта. Равнину покрывал ковер блекло-желтых растений, похожих на земные папоротники и карликовые деревья; растительность эту отличало многообразие видов. Мириады насекомых прятались где-то большую часть дня, но бесконечными вечерами целые облака их носились в воздухе. Растения, похожие на папоротник почти в метр высотой, были густые, но мягкие. Когда дул ветер, по ним пробегали волны, и это было очень красиво.
На синем небе светило с расстояния в пятьсот миллионов километров бледно-лиловое солнце этой системы; его обрамляла бахрома длинных протуберанцев, и ученые говорили, что излучение этой звезды может вызывать опасные ожоги. Кое-где, совсем низко, над поверхностью планеты плавали облака, и из них три раза в день шел теплый дождь. Звукоуловители фиксировали множество разных шумов, но не было и намека на то, что хоть один из них своим происхождением обязан разумной форме жизни.
Марсуф подробно расспрашивал обо всем, что видно на планете, однако о звуках не спрашивал ничего. Его необычайно острый слух улавливал оттенки, которых приборы различить не могли. За свою жизнь он побывал на многих мирах, и в голове у него хранился целый архив звуков. Среди миров, которые ему довелось узнать, были безмолвные, скованные льдом, где жизнь так и не появилась или уже угасла; были миры, кишащие жизнью, плодородные и жестокие, где царил закон джунглей; миры, где атмосферное давление было такое сильное, что было слышно, как трещат, ломаясь под этим давлением, камни; миры вулканические, сотрясаемые все время взрывами; миры, наконец, покрытые кипящей водой.
Равнина на этой планете, хотя знал он о ней только по устным описаниям, Марсуфу нравилась. Похоже, она мало чем отличалась от степей и пампасов матери-Земли. Марсуфу не терпелось выйти из корабля.
Наконец капитан Лорито сказал ему:
— Завтра после полудня я посылаю на поверхность три исследовательские группы: одну на равнину, вторую в горы, третью — к лесу. А в двадцати километрах отсюда мы создадим базу. Ты будешь там со мной. Группы будут связываться с базой по видео каждые десять часов. Так что быть на базе — это все равно что быть со всеми тремя группами одновременно.
— Что показывают наблюдения?
— Что хотя здесь много разной живности, среди нее нет, по-видимому, крупной, такой, чтобы представляла для нас опасность. Сам факт, что большая и плодородная равнина не заселена разумными существами, говорит о том, что таковых, по-видимому, на планете просто-напросто нет. Воздух местный для нас пригоден, только каждые десять часов нам придется приводить кровь в норму таблеткой эолоцина. От солнца могут быть ожоги — но не очень сильные, если покрывать кожу специальным кремом.
— Ладно, буду с тобой на базе. Только не держи меня на привязи. Хочу побродить один.
— Броди сколько душе угодно, только носи с собой видео.
