Миры под лезвием секиры - Чадович Николай Трофимович (книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
Цыпф ожидал услышать здесь выстрелы, крики, топот, однако вокруг было на удивление тихо, только где-то печально перекликались птицы. Первое потрясение прошло, но ничего не кончилось, и на мостовой было еще страшнее, чем в подвале – нельзя спрятаться от своих и чужих, нельзя отсидеться в темноте, нельзя увернуться от пули, которая может прилететь с какой угодно стороны.
Зяблик распахнул дверь подъезда, в котором была оставлена засада – там на кафельном полу кучей лежали люди. Сначала даже непонятно сколько, но потом стало ясно, что двое: снизу дружинник с черным моноклем порохового ожога вокруг залитой кровью глазницы, сверху еще продолжавший дергаться в агонии незнакомый бородач, пробитый пикой насквозь, от подреберья до загривка.
– Как медведь на рогатину напоролся, – задыхаясь, сказал Смыков.
– Касатик ты мой родненький, – дурным голосом запричитала Виолетта. – Да как же тебя так угораздило? Какой же разбойник на тебя руку поднял? Какой же лиходей единственного сыночка у матери отнял? А что я твоим деткам скажу? А как я им в глазоньки гляну?
– Заткнись! – прикрикнул на нее Зяблик.
– Сам заткнись! – немедленно ответила Виолетта, кулаком вытирая слезы. – Кто нас сюда привел? Не ты ли? Кто под пули подставил? А теперь: заткнись! У-у, ирод поганый! Быстро свою докторку сюда зови!
– Какая тебе, к черту, докторка? Готов он – разве не видишь! Мозги из затылка текут!
Наверху хлопнул чердачный люк, а немного погодя донесся сухой, далекий треск выстрела, куда более тихий, чем шум потревоженных им птичьих стай.
– Крышами уходят! – крикнул Смыков. – Трое наверх, остальные к пожарным лестницам! – и проворно юркнул обратно под арку.
– Ой, гибель моя пришла! – опять запричитала Виолетта. – Ой, не полезу я на крышу! Ой, мамочка, что эти изверги вытворяют! Мало им невинной кровушки, так они и меня, горемычную, хотят жизни лишить!
– Во двор беги! – заорал ей на ухо Зяблик. – Смотри за лестницами!
– Тьфу на тебя, проклятый! – Виолетта ловко перезарядила обрез и кинулась вслед за Смыковым.
В суматохе все вроде бы забыли о Леве Цыпфе, но он даже и не подумал остаться вместе с мертвецами в подъезде, а вслед за Зябликом и Толгаем помчался вверх по лестнице, мимо распахнутых дверей давно разграбленных квартир, в которых сквозняк шелестел отставшими от стен обоями.
На крыше гулял ветер, торчали целые заборы вентиляционных труб, а множество переломанных и покосившихся телевизионных антенн напоминали засеку, приготовленную против вражеской конницы. Еще тут обильно произрастал всякий зеленый сор, начиная от лепешек мха и кончая пышными кустами дикого гамаринда.
Двое людей в черных высоких колпаках убегали по грохочущему железу, и деваться им вроде было некуда: справа глухая кирпичная стена с кладкой красным по белому «Миру – мир», слева присевший за трубой дружинник с автоматом, впереди – провал улицы.
Чмыхало и Зяблик стояли недалеко от люка и глядели вслед убегающим. Автоматчик приподнялся и пальнул одиночным выстрелом – скорее для острастки, чем на поражение. На многоэтажную брань Зяблика он ответил жестами: у меня, дескать, всего четыре патрона осталось, особо не разгонишься, самому хотя бы уцелеть.
Те двое скрылись за какой-то башенкой и, едва только Зяблик и Чмыхало подались вслед за ними по гребню крыши, открыли пистолетную стрельбу. Впервые в жизни услышав, как пули чиркают слева и справа от него, Цыпф последовал примеру приятелей – присел на корточки.
– По верхотуре к ним не подберемся, – сказал Зяблик. – Перещелкают, как куропаток.
– Жечь давно надо твой город, – буркнул Чмыхало, ощупывая одежду. Он никак не мог привыкнуть пользоваться карманами и постоянно путался в них. – Батыр не ворона, по крышам не скачет. Батыр в чистом поле воюет.
– Конечно, в чистом поле вы воевать мастера. Десять на одного… Забыл, как вы наших князей на реке Калке замочили?
– Зябля, сколько раз тебе Толгай говорил: не знаю я реку Калку. Толгай дальше реки Урунги не ходил. И отец его не ходил. И дед.
– Внук, значит, пойдет…
– Вот у внука за своих князей и спросишь… На! – он протянул Зяблику ручную гранату в гладком зеленом корпусе.
– Это дело! – тот подбросил ее на ладони. – Да только далековато чуток. Не доброшу. Может, миномет сделаем?
Беззаботный Чмыхало, отродясь не имевший понятия о технике безопасности, кивнул, забрал гранату обратно и, крепко зажав ее в горсти, выдернул предохранительную чеку. Люди, знакомые с фокусами Зяблика, тот же Смыков, к примеру, услышав зловещие слова про миномет, давно бы смылись от греха подальше, но наивный Лева даже чуть привстал, чтобы лучше видеть.
Зяблик выпрямился во весь рост и застыл в позе футболиста, бьющего штрафной, – корпус откинут чуть назад, руки растопырены для равновесия, правая нога занесена для удара так, что пяткой почти касается ягодицы, взор устремлен не на мяч, а на цель. Чмыхало, продолжая сидеть на корточках, невысоко подбросил гранату (спусковой рычаг звякнул, освобождая ударник), и Зяблик, рявкнув на выдохе: «Получай!» – врезал по ней подъемом ноги.
Граната понеслась по пологой дуге и, как шрапнель, рванула над кирпичной башенкой. Когда дым рассеялся, стало видно, что люди, ранее сидевшие за ней, теперь бегут к краю крыши – вернее, один бежит, а второй еле-еле ковыляет. Аналитический ум Цыпфа выдал сразу три варианта столь странного поведения этой парочки: или они, оглушенные взрывом, просто потеряли ориентацию, или позорному плену предпочитают смерть на камнях мостовой, или надеются, что за их спинами сейчас вырастут крылья.
А потом случилось такое, чего не ожидал никто, даже не верящий ни в сон, ни в чох, ни в вороний глаз Зяблик. Когда до водосточного желоба осталось не больше шага, один из двоих, бежавший первым, прыгнул и, пролетев по воздуху семь или восемь метров, лягушкой распластался на покатой крыше противоположного здания.
Раненый, похоже, собирался повторить трюк своего напарника, но в последний момент автоматчик успел-таки срезать его короткой очередью.
Перед тем как нырнуть в слуховое окно, человек, перепрыгнувший улицу, сорвал свой колпак и помахал им, как флагом. На его голове, среди гривы нечесаных волос, сверкнули короткие золотые рожки.
– Матерая с-сволочь! – Зяблик вскинул пистолет, но стрелять было уже не в кого.
Снизу раздался пронзительный женский визг – не то Виолетты, не то Изабеллы. Верка визжать не умела: или глотку давно прокурила, или уже отвизжала свое, который год болтаясь с ватагой Смыкова.
Спустя полчаса итоги схватки прояснились окончательно.
Трое аггелов – если только это были действительно они – полегло в подвале, четвертый напоролся на пику в подъезде, пятый, нашпигованный пулями и осколками, разбился, упав с крыши (чуть ли не на голову Изабелле, которая и подняла визг), а шестой сбежал самым невероятным образом. Зяблик шагами измерил ширину улицы – получалось почти восемь метров, чуть меньше европейского рекорда, установленного в те времена, когда люди бегали и прыгали для собственного удовольствия, а не спасая свои шкуры.
Уходя проходными дворами, шестой аггел наскочил на оставленного в оцеплении дружинника, вооруженного только топором. Сейчас этот неудачник (совсем еще молодой парень с едва пробившейся на лице щетиной) лежал в промежутке между двумя проржавевшими мусорными баками, неестественно вывернув на сторону голову, державшуюся, наверное, только на лоскутьях кожи. Кровь, добытая из его перерезанного горла, понадобилась ангелу, чтобы оставить на стене малопонятный автограф: «Зяблик. Кузнец помнит о тебе!»
Пока Изабелла выла над покойником, приходившимся ей какой-то дальней родней, Виолетта ошарашенно спросила:
– Что это хоть за Кузнец такой?
– Каин, Кровавый кузнец, – неохотно ответил Зяблик. – Они же, гады, на Каина молятся. Ты что, не знала?
– Откуда ей знать? – заметил Смыков, старательно перерисовывая надпись в свой блокнот. – У нее, не в пример некоторым, среди аггелов приятелей нет.
