Журнал «Если», 2002 № 09 - Тейлор Джон Альфред (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
Святая Барбара уперла руки в бока.
— Я опекаю одного парня уже несколько лет, и меня тошнит от одного его вида!
Господь помедлил в своем древесном обличье, словно бы вспоминая.
— Гм-м, некий Руди Раккер. Да, ты превосходно потрудилась, преображая его. Теперь он воистину идет путем праведности. И если ты задержишься возле него подольше, станет Нобелевским лауреатом в 2012…
— Наверное, теперь он станет лауреатом и без моей помощи.
— И теперь ты утверждаешь, — спросил Бог, — что могла бы взяться за то задание, которое Я намеревался предложить Губерту?
Святая Барбара явно была чуточку обескуражена столь легким успехом и не намеревалась просить слишком много.
— Ну не то чтобы взяться за него самостоятельно. Может быть, мы могли бы поделить это дело на двоих?
Святой Губерт возопил:
— Поделить на двоих мое дело! С этой болтушкой? Уж и не знаю, как она попала в покровительницы математики…
— Мои математические способности, Губерт, ничуть не хуже твоих.
— В своей земной жизни ты спроектировала окошки какой-то ничтожной башни и полагаешь, что получила таким образом необходимую квалификацию? В мои времена…
— ТИХО! — приказал Господь. — Я принял Решение. Вы оба ответите на молитвы Моего верного слуги по имени Лукас Латулиппе. Ступайте же!
И Секвойя исчезла без малейших признаков какого-либо переходного процесса, оставив обоих Святых лицом друг к другу.
Губерт устало вздохнул:
— Да свершится Воля Твоя. Не призвать ли нам повозку, влекомую каким-нибудь херувимом?
— Только если ты устал, а я в такой прекрасный день предпочитаю пройтись.
И Святая Барбара направилась по небесным лугам, а Губерт кротко последовал за ней.
— И зачем ты навязалась на мою голову, — тихо пробормотал он.
Писки Виспэвэй весила на одну сладкую булочку меньше трех сотен фунтов. Старые семейные фотографии (снятые в идиллические времена в Пискатэвэе, штат Нью-Джерси) свидетельствовали о том, что свое земное существование она начинала в качестве тоненького, похожего на эльфа ребенка, вне всякого сомнения вызывавшего ласковую улыбку на лице каждого взрослого, спрашивавшего у девочки, как ее зовут. К несчастью, причудливое имя, которым наделили ее родители, уже не столь очаровательным образом сидело на заплывших жиром плечах декана астрономического факультета университета, в котором преподавал Лукас Латулиппе. Тем не менее Писки была настолько добродушной, настолько привычной к своему скорбному положению в кампусе — положению мишени всех шуток и насмешек над толстяками, — что, не дрогнув сердцем, представлялась даже абсолютно незнакомым людям со словами: «Зовите меня Писки», — и даже настаивала на этом. С прыгающими кудряшками осеннего цвета, облаченная в одно из своих многочисленных просторных, как шатер, и развевающихся на ветру одеяний, украшенная несколькими ярдами разной бижутерии, Писки нередко проплывала по площади, напоминая собой массивный галеон, обремененный восточным товаром.
В тот день Писки вплыла в кабинет Лукаса и застала его работающим. Ее лицо пополам разделяла улыбка, заставлявшая глаза едва ли не исчезать посреди обступившей их свиты морщинок.
— Сегодня вы придете на вечеринку, Лукас, не правда ли? В честь нашего нового профессора, доктора Гарнетта.
Лукас симпатизировал Писки, находясь от нее на некотором расстоянии. Она была интеллигентной и приветливой. Однако все более частые визиты декана в его кабинет — причем практически без всякого повода — приходились ему чрезвычайно не по вкусу. Лукас подозревал, что за этими краткими наскоками кроются некие романтические намерения, соответствовать которым он был не в состоянии. Более того, Писки настолько наполняла собой отведенное Лукасу крохотное помещение, что ему всегда становилось душно, особенно если она заставала его за столом, вдалеке от окна. Будучи не слишком крупным человеком, Лукас просто не мог бороться за обладание пространством с этой объемистой женщиной.
Мечтая лишь о том, чтобы освободить свое помещение от внушительного корпуса Писки, Лукас тем не менее счел необходимым продлить разговор вопросом:
— А Хулм придет?
— Ну, конечно же, Оуэн придет.
— Тогда не знаю, стоит ли мне приходить. Вы же знаете, мы с ним не ладим…
Писки отмахнулась от его возражений одним движением пухлой руки.
— Не обращайте на него внимания, вот и все. Мы все так поступаем. Он задирает всех и каждого, вам это известно. «Блестящий, но колючий» — так охарактеризовали его в «Нью Сайентист».
Лукас поежился в кресле, ощутив вдруг нехватку воздуха. Неужели Писки действительно потребляет весь кислород в комнате?
— Я понимаю все его недостатки, Писки, и был бы готов пропустить мимо ушей все колкости Хулма, если бы только они не касались моей веры.
Писки решила опереться объемистым бедром о крышку стола Лукаса, не обращая внимания на инстинктивное его движение в сторону. Колесики кресла Лукаса уперлись в стенку, и ему пришлось прекратить свое отступление. Писки наклонилась вперед, передавая движением просьбу.
— Лукас, вы необходимы на вечеринке, ваше присутствие воодушевляет. Обещаю вам, что вмешаюсь лично, как только Оуэн перешагнет границы. Прошу вас, приходите.
— Да-да, конечно. Я буду там!
С удивительным изяществом и легкостью — при таком-то тоннаже — она поднялась и направилась к двери.
— До встречи вечером в зале Кроутер.
Зал Кроутер, как всегда, являл собой смешение непривлекательных стульев и диванчиков, изношенные подлокотники вполне гармонировали с запятнанными и давно промявшимися подушками, напоминавшими по форме дефективные гемоглобиновые клетки больных серповидно-клеточной анемией. На длинном столе муравьи суетились вокруг новейшего сорта крекеров и плавленых сыров, разложенных на пластмассовых блюдах. Стоявшее в кувшинах вино всеми своими ирреальными оттенками молило, чтобы его разлили по пластмассовым бокалам, попробовали разок, а потом тайно вылили в один из горшков с приунывшими цветами.
Когда появился Лукас, суарэ было в полном разгаре. Весь факультет астрономии вкупе с добровольцами с дружественных факультетов деловито осаждал и закуски, и знаменитого доктора Феррона Грейнджера Гарнетта, последнее звездное приобретение института. Гарнетт добился некоторой известности в прессе своей телевизионной программой, транслировавшейся сразу Би-Би-Си и Пи-Би-Эс: «Когда плохие события приключаются с хорошими разумными существами». Сериал, мешавший популярную психологию с космологией и поверхностную философию с достижениями различных школ физики, потряс Лукаса.
Как только Лукас появился в зале, Писки заметила его и принялась размахивать руками. Беспомощно вздохнув, Лукас приблизился к своей увесистой подруге.
— О, Лукас, вы должны познакомиться с доктором Гарнеттом! Позвольте мне представить вас.
Ухватив Лукаса за локоть, Писки насильственным образом повлекла его следом за собою в сторону знаменитого астронома. Оказавшись среди обступивших сверхзвезду гостей, Лукас с ужасом увидел, что его немезида, Оуэн Хулм, пребывает по правую руку Гарнетта. А не менее агрессивная и едкая на язык жена Хулма — Бритта, обнаруживая, пожалуй, излишнюю фамильярность, находится на левом от новичка фланге.
За короткое мгновение, пока никто не успел обратить внимания на Писки и ее жертву, Лукас успел оценить трио. Коренастый и похожий на бульдога Оуэн Хулм компенсировал обезьянью лысину на макушке жесткой темной бородой. Поджарая и похожая на гончую его жена Бритта возвышалась над мужем на добрых шесть дюймов, причем половину этой разницы составляла великолепно уложенная светлая прическа. И против своей воли Лукас усмотрел в парочке некое подобие карикатурных персонажей из комикса. (Лукас неоднократно исповедовался в грехе недоброжелательства, но грешил снова и снова, как только видел эту парочку.) А вот Феррон Грейнджер Гарнетт, наделенный лихой внешностью Берта Ланкастера или Спенсера Трейси, превосходно подходил для роли мужественного астронома.
