Солнца Скорпиона - Балмер Генри Кеннет (книги читать бесплатно без регистрации txt) 📗

— Ей Зим-Зар, — выдохнул рослый, сильный и совершенно голый раб, тянувший рядом со мной за соседнюю веревку. — Чтоб этой проклятой языческой статуе опрокинуться и разлететься на тысячу обломков!

— Молчать, раб! — чулик щелкнул коварным кнутом, оставив на спине соседа рубец. — Тащи!

Раб, блестя на солнцах копной кудрявых черных волос, выругался, но у него не нашлось слюны, чтобы достойно выразить свое презрение.

— Мерзкие звери, — тихо крякнул он, налегая веревку так, что затрещали мускулы. У него была здоровая загорелая кожа, надменный крючковатый нос и тонкие губы. — Ей Зантристар Милостивый! Будь у меня сейчас на боку мой меч…

Мы тянули и тянули — и водворили наконец этого колосса на предназначенное ему место.

Он станет, как я знал, ещё одним прекрасным обиталищем для пауков.

Когда мы, перемешавшись, всей толпой повалили к высокому выходу, рабочие — смеясь и болтая, поскольку работа была закончена, а невольники — мрачные и молчаливые, я постарался пристроиться рядом с курчавым.

— Ты помянул Зима, — сказал я.

Он вытер окруженный бородой рот мускулистым предплечьем. И осторожно посмотрел на меня.

— А если и так, разве это удивит еретика?

Я покачал головой. Мы вышли на свет.

— Я не еретик. Я думал, что Зар…

— Гродно — это небесное божество, которому поклоняются эти бедные обманутые дураки, хотя все живущие на свете знают, что спасения мы должны искать у Зара, — он смерил меня взглядом. — Ты ведь недолго был рабом? Ты чужеземец?

— Из Сегестеса.

— Мы здесь, в Оке Мира, ничего не знаем о внешнем океане. Если ты чужеземец, то ради спасения твоей бессмертной души советую тебе всячески избегать Гродно. Спасения следует искать только у Зара. Магнаты Магдага уволокли меня с моей галеры. Они заклеймили меня и обратили в рабство. Но я сбегу и вернусь через внутреннее море в Святой Санурказз.

В давке нас растолкали в разные стороны, но я успел схватить его за руку. Вот сведения, которых я жаждал. Название «Санурказз» пленило мое воображение. Я упоминал, как запульсировала моя кровь, когда я впервые услышал слово «Стромбор» и почувствовал, как передо мной разворачивается образ золотого великолепия. И сейчас я ощутил здесь то же самое, когда моего слуха впервые коснулось название «Санурказз».

— Ты не мог бы рассказать мне, дружище… — начал было я.

Он перебил меня, взглянув на мою ладонь у него на руке.

— Я раб, чужеземец. Я страдаю от кнута, оков и баласса. Но никакой невольник или рабочий не поднимет на меня руки.

Я отнял руку. Убрал я её не слишком поспешно и не стал выражать сожаления, так как взял за правило никогда не извиняться, но кивнул, и мое лицо, должно быть, заставило его не торопиться с действиями.

— Как тебя зовут, чужеземец?

— Люди называют меня Писцом, но…

— Писец. Я — Зорг. Зорг ти-Фельтераз.

Мы продолжили бы разговор, но надсмотрщики кнутами отогнали рабов и наорали на рабочих, и нам пришлось расстаться. Этот человек произвел на меня сильное впечатление. Возможно, его и сделали рабом, но не сломили.

К тому времени, как мы вернулись на кирпичное производство, временную площадку среди строящихся повсюду колоссальных зданий, время нашего полуденного перерыва прошло, и нас сразу же снова поставили на изготовление кирпичей. Проверяя продукцию и делая аккуратные метки крегенским курсивным письмом, ибо там всегда велся строгий учет, я размышлял об этом человеке — Зорге из Фельтераза. Он, совершенно очевидно, не разделял преклонения перед божеством зеленого солнца Гродно. Он был последователем Зара. Вот потому-то он и стал невольником, а не рабочим. Различия между этими состояниям были невелики. Они существовали, и одни возмущались ими, а другие гордо провозглашали их, но для свободного человека присущая последним гордость казалась жалкой.

Мои дни среди мегалитических зданий Магдага проходили один за другим.

Меня изумлял чистый масштаб комплексов. Мастера взбирались на шаткие деревянные леса на высоту в пятьсот футов [13], выполняя чудесные фризы на архитравах. Скульптуры варьировались от статуй в натуральную величину до огромных творений из искусственно скрепленных масс камня. Сколько искусства, сколько мастерства, сколько изнурительного труда затрачивалось всего лишь для украшения и декорирования огромных пустых храмов. Некоторые их этих зданий были воистину гигантскими. Я слышал разрозненные замечания о времени умирания, времени Великой Смерти и Великого Рождения, но они не складывались ни в какую систему, помимо того, что могло быть простым сельскохозяйственным циклом смерти и возрождения.

Я был уверен в одном. Мы строили не гигантские мавзолеи, жертвы живых мертвым. Эти мегалиты отнюдь не гробницы, не крегенские пирамиды.

Большую часть жизни на корабле занимает ожидание, и поэтому мне не составило труда вписаться в жизнь среди мегалитов Магдага, так как уж чего-чего, а ждать-то я научился отлично. Я знал, что если попытаться вырваться без разрешения Звездных Владык — к этому времени я убедил себя в том, что в нынешнем положении я оказался именно с их помощью — то меня накажут, отправив обратно на Землю.

Как писец, я пользовался некоторой свободой и мог перемещаться среди зданий. Я потратил некоторое время на поиски того зарянина — Зорга из Фельтерназа, но не нашел его. Однако я буду говорить только о вещах, имеющих непосредственное касательство к тому, что воспоследовало, оставив за рамками большую часть неприятных наказаний, голодовки, следующие за сдачей недостаточного количества продукции или недостижение должной высоты стен к определенному сроку; спорадические бунты, безжалостно подавляемые охранниками-зверолюдьми; нечастые дни буйных пиров; драки, ссоры и воровство в «нахаловке», где мы жили. Они делали жизнь жестокой, причудливой, требовательной — такой, какую не следует выносить ни одному мужчине и ни одной женщине.

— Почему ты и твой народ надрываетесь и страдаете из-за магнатов лишь для того, чтобы строить для них новые пустые монументы? — спросил я Генала. — Неужели вы не желаете жить собственной жизнью?

Он стиснул кулаки.

— Да, Писец, я-то желаю! Но бунт…такое дело надо тщательно обдумать… тщательно обдумать… — и он беспокойно осмотрелся по сторонам.

Многие мужчины и женщины говорили о бунте. И невольники, и рабочие — все говорили о том времени, когда они в результате восстания станут свободными людьми. Но, по-моему, никто из них в это время не поднимался мыслью от просто восстания к настоящей революции.

Может быть, говоря так, я проявляю несправедливость к Пророку.

Наверно, он даже тогда видел сквозь кровавую утробную реакцию восстания проблески идеалов революции, ибо впоследствии он показал себя благородным человеком. Его называли просто Пророком; несомненно, у него было имя, но это имя забыли. Раба могут называть так, как того захочет хозяин. Меня, например, стали называть Писцом, по выполняемой мной работе, и я даже не ведал об этом, пока употребление данного имени не стало привычным. Среди тесных построек «нахаловки» на сухопутной границе города, за пределами пестрых и величественных районов, где жили в роскоши магнаты Магдага, овеваемые при дневной жаре прохладным ветерком с моря, Пророк двигался уверенной поступью, проповедуя. Он попросту говорил, что ни один человек не должен владеть другим как рабом, что ни один человек не должен съеживаться от страха перед кнутом — ни невольник, ни рабочий, ни свободный, что люди должны в какой-то мере распоряжаться тем, что происходит с ними в жизни.

Я время от времени встречал его, бродящего по «нахаловке» среди невольников и рабочих, произносящего свои пламенные речи, которые наталкивались лишь на тусклые взгляды и разочарованные пожимания плечами, на отсутствие всякой надежды. Он постоянно скрывался от стражников. Рабочие питали к нему жалость и некоторую приязнь, какую вызывал бы слепой пес, которого они не дали бы убить. Поэтому они прятали его, кормили и переправляли из убежища в убежище. В этом лабиринте древних кирпичных и глиняных стен, проваливающихся крыш и обветшавших стен и башен могла заблудиться целая армия. Стражники осмеливались соваться вглубь «нахаловки» на свой страх и риск и только с крупными силами.