Слушайте звезды! (сборник) - Шитик Владимир (читать хорошую книгу .txt) 📗
— Что-то я не понимаю, — признался Бабыкин.
— Я тоже, — сказал врач. — Ведь, приняв облик человека, я и мыслить стал, как человек, а этого сейчас недостаточно. Придется вас покинуть. Мне надо расщепиться на атомы и занять как можно больший объем. Не беспокойтесь, это ненадолго — я буду разлетаться со скоростью света.
Он поднялся, отвесил поклон и двинулся к выходу. Взявшись за ручку двери, обернулся.
— Кстати, чем вы намерены заняться во время моего отсутствия? Может, хотите почитать?
От волнения Бабыкин заерзал ногами.
— Мне бы домой. Жена, наверное, волнуется.
— Так я и знал, — вздохнул врач. — Ну что ж, придется пойти и на это. Вы только, пожалуйста, не выходите из квартиры. И никуда не уезжайте, а то ведь столько атомов потребуется! До свидания.
— Постойте! — вскричал Бабыкин. — Как же мне домой попасть?
— Вам лучше знать, — ответил доктор, и дверь за ним мягко затворилась.
Бабыкин вскочил с кровати и бросился к окну, умоляя, чтобы это был первый этаж. Так оно и оказалось. Прямо под ним цвела пышная клумба, будто специально предназначенная для мягкого приземления. Сбросив пижаму, Эдуард Петрович быстро облачился в свой костюм, который висел на стуле и распахнул окно.
— Вера!
— Эдик!
Супруги обнялись.
Путь домой не занял много времени. Стоило Бабыкину очутиться на улице и подумать о таком, как тут же из-за угла вывернул автомобиль с зеленым огоньком. Шофер мигом домчал, куда требовалось и, взяв деньги строго по счетчику, был таков. По дороге Эдуард Петрович вертел головой, пытаясь определить, где находится, но безуспешно. Таксист гнал по каким-то удивительно похожим одна на другую, серым улочкам, то и дело сворачивал, заезжал во дворы, пару раз вырывался на широкий проспект и, наконец, остановился. В общем, весь маршрут, как в тумане. Эдуард Петрович приписал это пережитым волнениям, и теперь, сидя за столом, поглощал фасолевый суп и раздумывал о случившемся.
— Пойду-ка я спать, — решил он. — Разбуди пораньше, на рыбалку поеду.
Жена не ответила.
Сон был странным и пугающим. Всю ночь доктор шевелил губами, корчил страшные рожи и размахивал огромным ланцетом.
Наконец, Эдуард Петрович проснулся. Кошмар, как паук по паутине, засеменил по солнечному лучу и исчез в раскрытой форточке. Повеяло прохладой.
Наскоро позавтракав, Эдуард Петрович побросал посуду в раковину, схватил рюкзак и выскочил на улицу.
Народу в электричке было мало. Сонные и злые люди неодобрительно косились на Бабыкина, будто это он, чуть свет, заставил их куда-то ехать. Прислонившись к окну, Эдуард Петрович вспомнил вчерашние события, вспомнил сон и удивлялся, что не может провести между ними четкую грань. Все смешалось и было непонятно, где кончается одно и начинается другое. В конце концов, он решил, что все это глупости, а посему не стоит и голову ломать. Наверняка жена скажет, что он пришел с работы и все время проспал. Эдуард Петрович повеселел, хотя в глубине души и ворочалось неприятное чувство.
За стеклом проносились деревья, тянулись поля, мелькали столбы. Ритмично стучали колеса. Они говорили:
— Не так… Не так… Не так…
«Все так, — убеждал себя Бабыкин. — И вагон обыкновенный, и пейзаж будничный, и люди как люди. А доктор заливал про чужую вселенную. Придумал тоже!»
Но колеса упрямо твердили свое, и он невольно косился на попутчиков, следя боковым зрением, не разложился ли кто втихаря на атомы. Однако никто не исчезал, и это, да еще жесткое сиденье вселяли уверенность в прочности окружающего мира.
Эдуард Петрович никогда особенно тщательно к рыбалке не готовился. Удовольствие получал не от конечного результата, который чаще всего не радовал, а от самого процесса ловли.
Расположившись на знакомом месте у поворота реки, он забросил удочку, сел на рюкзак и погрузился в состояние сладостного оцепенения. Рыба признаков жизни не подавала, но это не имело никакого значения. Вокруг было тихо, над рекой плыл туман, а где-то далеко кричали поезда.
Прошел час. Бабыкин зябко повел плечами и впервые за сегодняшнее утро подумал, что в принципе было бы неплохо поймать какую-нибудь глупую плотвичку. Поплавок тут же дернулся и уверенно ушел под воду. Сердце рыбака екнуло, он рванул удилище, и жирная рыбина, мелькнув в воздухе, затрепетала в траве.
Следующие минут двадцать Бабыкин, как заведенный, размахивал удочкой, и всякий раз ему сопутствовала удача. Рыба клевала даже на пустой крючок. Наконец, тяжело дыша, он остановился. Серебром и ртутью переливались сваленные у рюкзака караси, карпы, окуни и щуки. Глаза Бабыкина горели шальным огнем, и ему стало до обидного жаль, что никто не видит его рыбацкого счастья.
Вдруг затрещали кусты и оттуда вышли двое в высоких болотных сапогах. В руках — удочки, за плечами — вещмешки.
— Ух ты! — сказал один.
— Вот это да-а… — протянул другой.
— Молодец, мужик!
— Везет же некоторым!
Бабыкин расплылся в улыбке и сделал приглашающий жест. Рыбаки быстренько размотали снасти, закинули удочки и замерли, вперившись в поплавки. Ревностно поглядывая в их сторону, Эдуард Петрович затолкал добычу в рюкзак.
Когда гости оставили никчемное занятие и растерянно уставились на счастливчика, Бабыкин самодовольно сощурился. Сегодня везло ему одному, что было особенно приятно.
В электричке Эдуард Петрович был предметом всеобщего внимания. Его хвалили, похлопывали по плечу, восхищались уловом, и, не стесняясь, откровенно завидовали. Все сгрудились вокруг рюкзака, прикладывали на вес рыбу, причмокивали. Какой-то бородатый здоровяк пытался было рассказать что-то аналогичное из своей жизни, но его никто не слушал, и он, стушевавшись, исчез за спинами пассажиров. Его быстрое исчезновение почему-то обеспокоило Бабыкина, но все подозрения тут же развеялись — какой-то старичок, не в меру усердствуя, выхватил из рюкзака рыбину и ткнул ею в лицо Эдуарда Петровича. Распаляясь, старичок громко доказывал, что щучку надо непременно засушить и никак иначе.
— С пивом, с пивом! — восклицал он, и его глазки возбужденно искрились.
Дома Эдуарда Петровича встречали, как он и ожидал, роскошным обедом. На кухне вкусно пахло жареным, пареным и чем-то еще. Жена — само воплощение домовитости.
После обеда Бабыкин прилег на диван и весь оставшийся день шуршал газетами, поглядывал в телевизор, позевывал и подремывал. Домашними заботами его никто не отвлекал, и он смог вволю поблагодушествовать. Все было так, как и должно быть по глубокому убеждению инженера Бабыкина.
Вечером показывали футбол, и Эдуард Петрович прочно приклеился к телевизору. Поджарые футболисты бегали по полю, сталкивались друг с другом, беззвучно ругались, падали, пачкали красивую форму, пинали мяч, который, летая туда-сюда, иногда залетал в ворота. Зрелище было захватывающим, гипнотическим, и Бабыкин впал в неподвижность.
Вдруг что-то произошло. На поле по-прежнему бушевали страсти, приковывая к себе внимание, но в душе Эдуарда Петровича возникло смутное томление. Где-то в дремучих глубинах собственного «я» он уловил робкий сигнал о том, что вокруг не все благополучно. Возможно, это пробудился атавистический инстинкт, который помогал древним пращурам выживать во враждебном окружающем мире. Сознание Бабыкина раздвоилось. Одна половина продолжала следить за игрой, а другая билась над задачей, условие которой даже не было сформулировано.
Решение пришло внезапно. Так бывает, когда человек, идущий глухой ночью по незнакомой тропе, вдруг останавливается в полной уверенности, что перед ним яма. Присев на корточки, он шарит рукой и натыкается на край обрыва. «Стоило сделать шаг, — думает он, — и я бы полетел вниз, во тьму, и, вполне возможно, что-нибудь бы себе сломал или даже убился. Бр-р-р!»
Бабыкин понял, что у него за спиной яма. Это было глупо, но это было так — сразу за спиной ощущалась очень глубокая яма. Даже не яма, а пропасть… Даже не пропасть, а…
