Наступает мезозой - Столяров Андрей Михайлович (читать книги онлайн бесплатно регистрация TXT) 📗
Человек-ящерица быстро сжал пальцы.
– Спасибо, – растроганно поблагодарила Лариса.
Вот как состоялось это знакомство. Между прочим, Лариса уже тогда почувствовала, что электричка им как-то не очень подходит. И не то, чтобы они производили впечатление людей состоятельных, – нет, рубашки, джинсы, кроссовки, на первый взгляд, были самые обыкновенные; у того, кто в спортивном костюме, – стандартная наплечная сумка, в сумке – термос, пластмассовые стаканчики, бутерброды, надо сказать, не слишком затейливые. Если не присматриваться специально, эта четверка ничем не выделялась среди остальных пассажиров. И вместе с тем ощущалось, что все-таки они не из этого антуража: и рубашки какие-то очень ладные, сидящие удивительно по фигуре, не в любом магазине такие рубашки отыщешь, и джинсы – неброские пусть, но тоже явно не из дешевых, и кроссовки – вглядишься и ясно, что стоят совсем недешево. Не на электричке им пристало бы ездить, а на собственных тачках, причем даже не на «жигулях», а на чем-нибудь этаком, из иностранных моделей. Лариса в данном вопросе совершенно не разбиралась. Ну там – «ауди», например, «пежо» или что-нибудь в этом же роде.
Кстати, несколько позже выяснилось, что машины у них все-таки есть. Причем, именно не «жигули», а как Лариса и думала, – «ауди», «пежо» и «ромеро». А у девушки с пружинистыми волосами – легкая «лама» выпуска всего лишь прошлого года. И такие же, как одежда, – неброские, элегантные, спокойных блеклых расцветок. Дешевые также только на взгляд профанистого обывателя, но для тех, кто имеет понятие, свидетельствующие и о цене, и о вкусе.
Правда, собственными машинами они почти не пользовались. Разве только, когда через пару недель съездили в Старый Сегеж. Собственно тогда Лариса и смогла лицезреть их средства передвижения. А так и «ромеро», и «ауди», и «пежо» дремали в чистеньких гаражах. Ну – Марьяна, как звали девушку, раз в неделю смотается по каким-то делам. Какие у неё дела? Туда и обратно. Объясняла, что лично она машину терпеть не может. Машина, как средство передвижения, слишком связывает человека. Дело не в техосмотрах, ремонте или необходимости её заправлять, дело в том, что об этих и многих других вещах следует помнить. Сознание таким образом порабощено. Машина – одно из дурацких излишеств нашей цивилизации, где уже не столько человек использует технику, чтобы облегчить себе жизнь, сколько техника – человека, диктуя ему цепь связанных между собою поступков. В итоге – жуткое сцепление обстоятельств, которые тебя перемалывают. А человек – это прежде всего свобода от обстоятельств: от необходимости самому добывать себе пищу, от необходимости самому строить дом и заботиться о его содержании, от необходимости самому шить одежду и передавать знания детям. Главное же – от необходимости все время об этом помнить. Возрастание личной свободы есть признак культуры. Я хочу быть свободной и потому отвергаю искусственные потребности…
– Честно говоря, пока наблюдается противоположное, – сказала тогда Лариса. – С утра до вечера крутишься в колесе, ни одной свободной минуты. Сумасшествие какое-то, некогда о себе подумать.
– А уж это, моя дорогая, кто что выбирает. Можно выбрать беличье колесо, и в этом тоже есть свои преимущества: жизнь заполнена, по крайней мере не надо ни о чем думать. А можно рискнуть и сделать шаг в сторону, выбрать свободу, и лично я выбираю именно свободу от обстоятельств.
Она, вероятно, была права. В слове «свобода» присутствовал странный будоражащий привкус. Голова у Ларисы кружилась, как от бокала вина, и плывущее сердце ныло, словно перед опрометчивым шагом. Что-то такое, наверное, чувствуют наркоманы при виде дозы. Сейчас отбудешь в другую страну, где нет ни печали, ни неприятностей, к ярким цветам, к загадочным одуряющим ароматам, к людям, что просто живут, а не крутятся в безнадежности. До чего, вероятно, здорово ни от кого не зависеть.
Но все это действительно было позже. А пока пощипывал нёбо вкусный клюквенный морс, скорострельными вспышками било солнце в мелькающих разрывах деревьев, электричка, как будто во сне, проваливалась в сияющее пространство.
Мужчину, у которого так кстати лопнул пакет с печеньем, звали Георг.
– Георгий? – Ларисе показалась сперва, что она ослышалась.
Нет, не ослышалась, именно Георг, не следует путать. Георгий – это славяно-греческое произношение, ближе к церковному. Мы же – люди северные, близкие к Скандинавии. Георг – так будет правильнее во всех смыслах.
– В каких?
– В смысле нашей твердости и непреклонности.
Ну что ж, Георг так Георг. У остальных, между прочим, имена были нисколько не лучше. Ну, Марьяна – это все-таки ещё что-то привычное. А вот подсохшего, будто ящерица, с выпученными глазами звали Земекис. Земекис? Есть, кажется, такой режиссер? Благодаря телевизору, Лариса немного разбиралась в современной кинопродукции.
Мужчина, похожий на ящерицу, не возражая, кивнул:
– Правильно, но к тому Земекису, я, конечно, отношения не имею. Что есть имя – условность для обозначения индивида. «Голый звук», если пользоваться некоторыми философскими определениями. Имя, к сожалению, уже давно оторвано от человека. Первосущность утрачена, смысловая его начинка больше не считывается. Вас, извините, как звать, Лариса? Лариса в переводе с греческого означает «чайка». Извините, вы эту «чайкость» как-то в себе ощущаете?
Он слегка устрашающе, но одновременно с иронией выкатил на неё глаза желтоватого цвета. Сузились тугие зрачки. Лариса оторопела. После этого третье имя уже не выглядело удивительным. Тем более, что и Мурзик, как звали парня в спортивном костюме, глядя на нее, так умильно и простодушно расплылся в улыбке, так склонил голову и потерся о плечо твердым ухом, что мгновенно стало понятно: иначе, как Мурзиком его называть нельзя. Плутовская кошачья физиономия с толстыми, короткими усиками над верхней губой. Женщины, вероятно, от этих хищных усиков без ума. В общем, Мурзик и Мурзик. Если его самого устраивает, ради бога!
Лариса находила это даже забавным. Она вместе с подрагивающей электричкой проваливалась в луговые просторы. Жаркие взмахи теней распластывались по окнам, заворачивался в вагоне сквозняк, грохот колес перемалывал муторность, накопленную в Петербурге. Разве в такое утро можно чувствовать себя несчастной? И почему она вдруг решила, что у Земекиса глаза, как у ящерицы? Вовсе не как у ящерицы; наоборот – человеческие, теплые, согревающие. И Марьяна, похожая на креолку, просто великолепна. И проникновенная вежливость, с которой к ней обращался Георг, заставляла вспомнить, что она – все-таки женщина. Тридцать четыре года, знаете ли, ещё не возраст. Смешно он рассказывает о поездке в Варшаву? Смешно! Вот и смейся, и нечего думать ни о каких неприятностях.
