Нежить - Адамс Джон Джозеф (книга регистрации .txt) 📗
Тогда, в прошлом, когда ты все еще пытался сражаться с ублюдками, — ты тогда не называл их «зомби», для тебя они всегда были «ублюдками», — ты чуть было не вышиб своим выстрелом Сюзи мозги и только в последний момент понял, что она теплая, и дышит, и жива. Ты увидел это, хотя осознанности в ее действиях хватало ровно на то, чтобы искать пищу и убежище, позволявшие ей еще оставаться теплой и дышать, — в остальном она являла собой иллюстрацию кататонического синдрома.
Это она показала тебе, что можно успешно притворяться мертвым. Она не сказала тебе ни единого слова, ни разу тебе не улыбнулась, ни разу не встретила тебя ничем, что хоть отдаленно напоминало бы человеческие чувства. Но в этом новом мире она стала для тебя почти что возлюбленной. И когда ты инстинктивно перейдешь улицу, чтобы нагнать ее, в тебе зашевелится смутное, еле ощутимое удовольствие оттого, что она тоже свернула и движется в твою сторону.
Только помни: между вами нет настоящей любви. В смысле любви как чувства. Еще сильнее, чем мысли, мертвые ненавидят любовь. Только живые могут любить. А вот трахаться вполне безопасно, и вы, встретившись, можете заниматься этим в открытую. Так, как делают это мертвые.
Конечно же, у них это происходит не так. Необходимые причиндалы разлагаются в первую очередь. Но инстинкт по-прежнему подстрекает их. Всякий раз, когда случайный стимул пробуждает в них похоть, они находят себе пару и трутся друг о друга, неуклюже и апатично изображая секс. Иногда продолжают до тех пор, пока от обоих не останутся кучки гниющего праха. Сухой остаток.
Так что не бойся. Они не обратят внимания, когда вы с Сюзи обнимите друг друга и перепихнетесь посреди улицы. Чтобы почувствовать руками забытое тепло человеческой кожи, вдохнуть запах застарелого пота, а не испарения раскопанной могилы, и отдохнуть от того ужаса, в который превратился мир. Тем более что вы оба, несмотря на все необходимые телодвижения, на точное воспроизведение механической стороны акта, ни черта не чувствуете. Ни нежности, ни удовольствия, ни, само собой, радости.
Это было бы слишком опасно.
Делайте, что вам надо. Делайте все быстро. А потом расстаньтесь. Без поцелуев, слов прощания, нежностей — без всякого намека на то, что ваше свидание было чем-то большим, чем просто столкновение двух незнакомцев, шагавших в противоположных направлениях. Просто разойдитесь, не оглядываясь. Возможно, вы еще увидитесь. Возможно, нет. Как бы то ни было, это не имеет значения.
Следующие несколько часов проведи, блуждая с места на место, ничего не видя, ничего не слыша, ничего не достигая. Но при этом ты будешь дышать. Никогда не забывай об этом. Пусть та частица тебя, которой еще не безразличны такие вещи, засчитает тебе это как крупную победу.
В полдень пройдись там, где лежит на боку обгоревший школьный автобус. Несколько живых рассчитывали уехать на нем в какое-то безопасное место за городом; им удалось проехать всего пять кварталов, с трудом лавируя между разбитыми транспортными средствами, когда кольцом из шевелящейся плоти их окружили сотни мертвецов. Ты стоял на расстоянии полутора кварталов от того места и смотрел, как пассажиры автобуса держались под осадой, а потом взорвали автобус, чтобы избавить себя от более страшного конца; клубы пламени спалили тебе брови. Тогда ты подумал, что это тебе наказание за то, что не помог им. Теперь же, будь ты способен хоть о чем-то иметь мнение, ты считал бы, что живые — глупые ублюдки.
Глупо сопротивляться. Сопротивляются только живые. Сопротивление требует воли, а уж чего мертвецы точно не потерпят, так это воли. Влачи такое же существование, как и они, тупо принимая все, что с тобой происходит, — и тогда у тебя будут шансы.
Сопротивление — это главная причина гибели твоего брата Бена. Нет, ты так и не узнаешь, что с ним случилось. Ты знаешь, что произошло с твоей женой и детьми, — ты все это видел, стоя за ограждением из проволочной сетки, из-за которого не мог выбраться. Нетвердым шагом двинулась на них толпа тех, что когда-то были детьми из начальной школы, и твою семью смололи в фарш, а вот что случилось с Беном, ты никогда не узнаешь. И все же, будь у тебя такая возможность, ты бы не удивился. Ведь он всегда был вожаком. Бойцом. Во всякой критической ситуации он всегда брал на себя руководство и воодушевлял людей своим умением вести за собой. Он всегда был таким особенным человеком. А когда восстали мертвые, он собрал много наивных людей, которые, доверяя ему, погибли вместе с ним.
А ты, в отличие от него, никогда ничем не выделялся. Ты всегда был ведомым, конформистом. Ты всегда был готов целовать задницу и соглашаться со всеми, кто повысит на тебя голос. Ты никем не хотел стать, тебя устраивало быть еще одним лицом в толпе. Это было тебе на руку, когда общество еще только покатилось ко всем чертям, а теперь, в зачумленном аду, твой характер стал твоим главным достоинством. Именно благодаря ему ты дышишь, когда от всех остальных — храбрецов, легендарных героев типа твоего брата Бена и тех, кто ехал на школьном автобусе, — остались только обглоданные кости и пятна на тротуаре.
Гордись собой. Не подходи слишком близко к обугленному остову школьного автобуса, потому что ты можешь вспомнить, как ветер доносил до тебя пламя того погребального костра, которое касалось твоей кожи, и пепел безрезультатных усилий этих людей набивался тебе в легкие. Ты можешь вспомнить резкий запах паленого мяса и горящей резины… и как волной потекла толпа через тебя и сквозь тебя, как будто ты был еще более бесплотен, чем они.
Не допускай этих воспоминаний. Ты приманишь к себе всех мертвых, что найдутся в радиусе нескольких кварталов. Подавляй в себе это. Вычисти из памяти. Внуши себе, что ничего не было. Отключи сознание, опустоши сердце, а душу сделай — более точного слова не найти — сделай ее мертвой.
Вот так. Уже лучше.
Ближе к вечеру ты будешь рыться в разгромленном магазине одежды, пытаясь найти что-нибудь теплое, — зима уже совсем рядом, — и тут тебя загонят в угол и жестоко изобьют живые.
Не стоит из-за этого переживать. Эту цену тебе приходится платить за ту безопасность, которой ты располагаешь. А они просто обезумели от постоянного бегства то от одной голодной толпы, то от другой; им нужно выпустить пар. Нет, они не станут убивать тебя или бить так, чтобы ты не выдержал и скончался. По крайней мере, намеренно этого они не сделают. Зайдя слишком далеко, они могут убить тебя нечаянно, но только не умышленно. Им и так хватает расхаживающих вокруг мертвецов. Но они тебя ненавидят. Они считают предателями таких, как ты и Сюзи. И себя уважать не будут, если не дадут тебе это понять.
В этот раз их четверо. Все бледные, лет по двадцать, у всех на лицах мерзкие злобные ухмылки — так скалятся мучители, видя, что жертва заметила их слишком поздно. Тот, что ближе всех к тебе, разматывает скрученную в клубок цепь. На ее конце болтается навесной замок размером с кулак. И ты пытаешься воспользоваться почти утраченным тобой даром речи, а на твои ребра сыплются удары, и то, что ты скажешь, не имеет значения. Они и без того знают, что ты хочешь сказать.
Не моли о пощаде.
Не пытайся постоять за себя.
Не смотри на себя их глазами.
Просто помни: живые бывают опасны, но настоящие ублюдки все-таки мертвые.
Позднее, в тот же день.
От боли не можешь пошевелиться. Ничего, терпи. Рано или поздно все пройдет. Так или иначе. Живым или мертвым, ты совсем скоро поднимешься на ноги.
А пока просто лежи, издавая зловоние, среди развалин магазина одежды, и, ради бога, не шуми. Ведь вопят только живые.
Помнишь времена, когда мертвые только-только встали? Тогда вопли слышались постоянно. Как бы далеко ты ни забежал, как бы высоко ни залез в горы или как глубоко бы ни закопался, всегда откуда-то неподалеку раздавались пронзительные крики, напоминавшие, что, пусть ты и нашел себе безопасное место для ночлега, но есть и другие, которых приперли к стенке. Вспомни — ты же через какое-то время привык к этим воплям, а потом даже научился спать, не обращая на них внимания. Шли недели, потом месяцы, и ты получил награду за свое терпение: число уцелевших стремилось к нулю, и вопли, создававшие нестихающий звуковой фон, сменились долгим гнетущим молчанием, прерываемым лишь тихими стонами и иногда — шаркающими шагами мертвых.
