Оборотни космоса - Белаш Людмила и Александр (читать книги онлайн полностью без регистрации .TXT) 📗
Повторяя без перерыва спасительный шифр, Форт скользил па предельно малой высоте, постоянно готовый закрыться огнём. Обе враждующие стороны не замечали его – чёрные бежали за пределы атмосферы или рвались к Эрке и не отвлекались на мелочи, а градские видели в нём своего.
Довезти Раха. Форт оглядывался сканером на потерявшего сознание напарника – тот, бледный, безжизненно покачивался в кресле, отмечая сдвигами тела все манёвры флаера. Жив. Пока жив. Дорого далось ему нарушение табу. Кто запретил ему, зачем?.. не угадать. Пульс. Дыхание. Пиковая нагрузка в 10 g без компенсации гравитором равняется черепно-мозговой травме плюс ушибы или разрывы внутренних органов. Только бы доставить Раха вовремя...
– Четыреста – семнадцать – сто пять, займите высоту полторы сотки, направление сорок две чиры на восток.
Форт взял выше – под ним просвистела череда летающих кранов и сравнительно лёгких машин, всего с парой орудийных гондол каждая. «Военно-инженерный корпус Ньяро – радиационная защита». Союзники Эрке тут как тут. Ньягонцы – хозяйственный народец; ещё бой не отгремел, а уже выпускают сборщиков трофеев. Сбитые корабли противника – это не только тонны композитного лома, корпусного набора, брони, противолучевого фартанга, цветных металлов и прочего утиля, но и драгоценный керилен, запрятанный в многослойных топливных блоках. Они землю ситом будут просеивать, с дозиметрами обшаривать каждый аршин территории, чтоб не упустить и крупицу серо-красного сверхъёмкого энергоносителя.
Пульс. Дыхание. Кажется, Раху становится хуже. Форт поднажал, вновь выходя на связь:
– Срочно нужна медицинская помощь. У меня на борту пострадавший эйджи с магнитно-лучевой и гравитационной травмой. Прошу выдвинуть бригаду к месту посадки!
– Четыреста – семнадцать – сто пять, даю наводящий луч. Перейдите на автопилот.
Флаер сел вертикально. Едва машина замерла на полосе, к открывшемуся трапу подкатила кабина на колёсах. С бортов кабины спрыгнули два ньягонца; на груди – оранжевые круги, рассечённые чёрными зигзагами, на головных повязках надпись: «Военно-врачебная база 9 града Крау». Кабина выбросила из себя лежак на ногах и катках, который взбежал по трапу. Форт бережно опустил Раха на гелевый матрас. Лежак не успел задним ходом вдвинуться в кабину, а двое с оранжевыми кругами уже хлопотали над Рахом, направляя автоматические инструменты – лапы, стебли и трубки охватили офицера Унгела, как щупальца насекомоядного растения.
Форт окинул взглядом площадку – здесь непрерывно садились санитарные флаеры. Опускаясь на полосу, каждый раскрывался и сдавал подъезжающей кабине тела в коконах первой помощи – самоходные лежаки освобождали раненых от окровавленных оболочек и принимали в объятия своих систем. Тут же флаер заправлялся от поднявшегося из ниши терминала, сбоку его заряжали пачкой сложенных коконов – и бригада вновь взлетала.
Сгоревшая на теле форма, конечности в пухлых чехлах, местами промокших тёмно-апельсиновой кровью, стоны и судороги, вибрирующий в воздухе гомон из команд, окриков, плача, причитаний и молитв – изнанка всех побед. Медицинский флаеродром действовал без передышки, сотнями принимая пострадавших и вновь посылая беззащитные машины в пекло. Пару флаеров срочно ремонтировали, а экипажи сидели на полосе, привалившись спинами к посадочным опорам, закинув головы и закрыв глаза, оживая лишь тогда, когда к следующему человеку переходил большой стакан дымящегося напитка...
Форт не отошёл от эвакуатора и на десяток шагов, как встретился с Ониго, которого сопровождали четверо с оружием, в форме, не похожей на армейскую.
– Я рад, что вы оба вернулись, – сказал полковник, словно постаревший со времени их последнего свидания. – А теперь – идите за мной, Эксперт. Вы арестованы.
Светлая комната без окон. Плоский телевизор. Предельно функциональная ньягонская мебель. Постель на тёплом полу – ничего не поделаешь, так принято. Закуток с тренажёрами. А зачем Форту эти тренажёры?.. Ничего не поделаешь – так положено.
Свет гаснет по графику. Питание тоже по часам. Тюрьма; это тюрьма.
Тюрьма – это ограничение свободы передвижения.
Ой ли?..
Жёстко заданный режим дня, навязанный рацион – этого достаточно, чтобы превратить жизнь в механический кошмар. Человек по природе своей – существо подвижное, любопытное, без определённой цели и смысла. Чтобы это понять, достаточно зарегулировать индивида в пространстве и во времени. Любые рамки человек воспримет как покушение на свою личность. Навязанный образ жизни, вложенные извне мысли...
Форту было без разницы – движется он или нет, горит ли свет, что происходит в мире, как телевизор подаёт и комментирует события...
Какое имеет значение, где ты находишься, если тебе регулярно дают еду и не пристают с вопросами? В тюрьме можно прекрасно проводить время, а на воле – жить как в бессрочном заключении; это Форт давно усвоил.
Ездить изо дня в день по одному маршруту – что это, как не ограничение свободы передвижения? Вы можете среди рабочего дня или занятий в школе встать и отправиться слушать пение птиц в весенней роще? Нет?.. Так почему же утверждаете, что вы свободны? Потому, что планируете поехать за город в ближайший уик-энд? А в выходной небо затянут серые тучи и хлынет стеной ледяной дождь. И вы будете сидеть в бетонной коробке и тоскливо смотреть наружу сквозь водяную занавесь, стекающую по стеклу.
Свободный человек реализует свои желания сразу, не накапливая их и не откладывая на потом. Никакого «потом» может и не быть.
А ритуал вставания и умывания? Всё будто случайно и спонтанно – но приглядитесь: все окна зажигаются и гаснут почти одновременно, как будто кто-то поворачивает рубильник. Мы едим одно и то же, расфасованное в стандартные упаковки, смотрим одинаковые передачи, а потом обсуждаем их шаблонными словами. Свет, питание по графику, прогулки до двери и обратно, телевизор. Чем это не тюрьма, на которую вы осуждены пожизненно?
Мы не живём, а отбываем срок наказания.
Может ли вообще человек быть свободным среди людей? Свободным от любви, от обязанностей и привязанностей, от близких и детей?.. Как функционируют город, страна, социум? Этот гигантский организм, волей и властью собранный из индивидов, опутан незримыми сетями из долга, денег и потребностей. Может ли быть свободна клетка в теле, быть независимым глаз или палец – и насколько?
Если разрезать или порвать путы, связывающие и объединяющие людей, не воцарится ли хаос? Если снять направляющую и управляющую узду, не превратятся ли люди в животных?
Не дремлет ли Зверь в сердце каждого, не заключена ли Бездна в самом сознании? Что сдерживает людей от грабежей, бесчинств и насилия?
Люди живут и ходят по свистку, но стоит им услышать зов Бездны – и они бьют близких по лицу и топчут детей.
Где рубеж, который отделяет узилище дисциплины от вертепа пороков? Кто проведёт его и отделит агнцев от козлищ?
А может, эта грань проходит в нашем сердце, и каждый должен сам решить – кто он? где стоять – по правую руку, среди чистых, или по левую, в козлином стаде?
Но разлагающим общество бактериям нравственный выбор чужд, и нужен решительный хирург, чтобы избавить организм от них, рассечь плоть и удалить гной. И потому передаётся из древности нерушимый закон: «Где гной – там разрез!»
Форт ходил и ходил, просто так. На ходу легче думалось. Мысли бежали неспешной чередой. Вечером он покорно, чтобы не раздражать охрану и не внушать новых подозрений, ложился в постель. Но спать он не мог, и вновь длилась цепочка мыслей.
Казалось, кто-то специально дал ему место и время, чтобы привести ум в порядок после дикой встряски последних дней.
А ещё Форт боялся за себя и своё будущее. Вот, что называется, влип по-крупному. Не так был страшен Папа с его вольницей, как этот чётко организованный градский порядок. И не вырвешься. Снести дверь нетрудно, но дальше будешь вязнуть, пока не застрянешь. По тревоге прибудет подкрепление. Потеряв с десяток бойцов, они изменят тактику и выберут либо поражение на расстоянии, либо изоляцию опускными щитами, которых тут не счесть. Запрут в коридоре... Брать заложников нет смысла – ньягонский гуманизм, будь ему пусто, позволяет жертвовать единицами ради множества.
