Фата-Моргана 4 (Фантастические рассказы и повести) - Гамов Джордж (полные книги TXT) 📗
— Мы нашли это письмо — оно адресовано вам.
Письмо было запечатано.
Он не хотел его читать, не здесь и не сейчас, но он должен его прочитать, они его не открывали.
В конверте лежал только один лист с тремя строчками:
«Я не ответила на один твой вопрос. „Элгоманза“ означает „Звезда с закрытыми от слез глазами“.»
(Перевод с нем. Е.Чахмахова)
Филип Макдональд
ЛИЧНАЯ ТАЙНА
Мир сходит с ума — а люди пытаются найти причину безумия в самом человеке. Иногда это конкретный маленький человек. Возможно, что всего лишь несколько месяцев назад я бы думал точно так же о существовании смертельно опасного помешательства — но сейчас я так не думаю.
Я не могу думать так из-за того, что случилось со мной совсем недавно. Я работал в Парамаунте, в Южной Калифорнии. Чаще всего я приходил в студию в десять утра, а уходил без пятнадцати шесть, но в тот вечер — в среду 18 июня — я слегка задержался.
Я вышел через центральный холл и поспешил через дорогу к гаражу. Вход в гараж походил на глубокую арку. В глубине ее было совершенно темно, и я наткнулся на человека, который то ли стоял в этой арке, то ли шел к выходу. Впрочем, не было похоже на то, что он просто стоял в темноте. У меня возникло впечатление, что он шел к выходу.
— Извините, — промолвил я. — Я… — Тут я замолчал и уставился на него. Он показался мне знакомым, но из-за полумрака и нелепой, скованной позы, в которой он стоял, вглядываясь в меня, я не сразу вспомнил его имя. Он не принадлежал к тем людям, с которыми я просто однажды встретился. Он занимал вполне конкретную страницу в моей памяти, мой друг, чья линия жизни тесно переплеталась с моей, и не так уж давно.
Он устремился прочь — но, как будто что-то вспомнив, вернулся обратно. Это был Чарльз Моффат — Чарльз, с которым я дружил в течение пятнадцати лет, Чарльз, которого я не видел года два с момента его таинственного исчезновения. Он уехал на Восток. Я был рад увидеть его вновь. Но он изменился до неузнаваемости; он, как говорили, был смертельно болен.
Я окликнул его и бросился за ним, схватил за руку, заставив обернуться ко мне.
— Ты, старый черт! — закричал я. — Неужели ты не узнаешь меня?
Он улыбнулся одними губами, его взгляд ничего не отразил.
— Как дела? Я уж думал, что ты меня забыл.
Эти слова походили на насмешку — но они не были насмешкой. Мне стало неприятно.
— Здесь чертовски темно! — промолвил я и потащил его на улицу. Как тонка была его рука.
— Давай прямиком к Люси, промочим горло! — предложил я. Там мы можем поговорить. Слушай, Чарльз, ты вроде бы был болен. Да я и так вижу. Что же ты не дал мне знать?
Он не отвечал, а я продолжал нести всякую ерунду, пытаясь освободиться от того мрачного предчувствия, которое навевал на меня весь его облик. Оно обволакивало нас подобно густому серому туману. Я вглядывался в него, когда мы шли мимо неоновых огней парикмахерской, пока не завернули за угол в сторону Мелроуз вдоль грохочущей транспортной артерии. Его взгляд был устремлен куда-то вверх и вперед. Он был до ужаса тощ: похоже, что он потерял в весе фунтов двадцать, причем он и прежде никогда не был толстым. Мне так хотелось вновь увидеть его глаза, и в то же время я боялся заглянуть в них.
Мы остановились возле автопарка, чтобы пересечь Мелроуз… Солнце садилось, и я щурился от его лучей, когда Чарльз впервые заговорил.
— Я могу воспользоваться, — сказал он, не глядя на меня. Я повернулся к нему вполоборота, чтобы солнце не светило мне в глаза и вот тут я заметил у него коробку для писем; Она была плотно зажата под мышкой его левой руки. Я почувствовал, как напряжены его слабые мышцы. Только я собрался что-нибудь сказать, как рядом затормозили автомобили. Чарльз бросился бежать.
В баре Люси было прохладно и немноголюдно. Я подумал о том, вспомнит ли Чарльза бармен, но он служил у Люси всего лишь несколько месяцев. Мы заказали джин с тоником для меня и виски с содовой для Чарльза, которые он тут же залпом и выпил.
— Еще? — спросил он. Он смотрел на пачку сигарет в своей руке.
— Мне пока хватит, — промолвил я. — Пей без меня. — Пока я тянул свою выпивку, он дважды заказывал виски с содовой. Я через силу продолжал свою болтовню. Чарльз не реагировал на меня. Он сидел за столом и плотно прижимал безжизненной рукой коробку для писем, напоминая птицу с перебитым крылом.
Я сделал еще один заказ, и моя наигранность стала переходить в истерику. Я сказал:
— Глянь-ка! Как здесь чертовски нелепо.
Развернувшись на стуле, я уставился на него.
Он издал какой-то слабый звук, похожий на тявканье. Я решил, что это был его смех. Он промолвил:
— Нелепо… Может быть, это не то слово, мой мальчик.
Он снова тявкнул, и я вспомнил, как он смеялся раньше, подобно Гаргантюа, настолько заразительно, что окружающие хохотали вместе с ним. Мое возмущение мгновенно улетучилось, и другое чувство охватило меня.
— Послушай, — обратился я к нему, понизив голос. — Скажи мне, что случилось, Чарльз. Я ведь вижу: случилось что-то ужасное. Но что?
Он резко поднялся и щелкнул пальцами, подзывая бармена.
— Еще две порции, — сказал он, — и не забудьте абсент в мой виски.
Он отрешенно смотрел на меня. Его, глаза блестели, но взгляд от этого не становился осмысленнее. Я не мог больше обманывать себя. В них был страх с каким-то новым оттенком, непонятным даже мне, видевшим так много человеческих страданий. Мне показалось, что такого страха я не видел еще никогда.
Я даже рот раскрыл от недоумения. Но он не смотрел на меня больше. Он сунул папку под мышку и направился к выходу.
— Позвоню только, через минуту вернусь, — сказал он.
Он сделал шаг, но, задержавшись, обернулся в мою сторону и спросил:
— Ты Арчи давно видел?
Он спросил именно это, но я подумал, что мне послышалось, потому что я не знал никакого Арчи. Двадцать пять лет назад со мной в школе учился Джон Арчи, но я не был с ним близок. А то, что я знал о нем, меня совершенно не вдохновляло на знакомство.
Мысленно я вернулся к своей проблеме. Что же произошло с Чарльзом? Где он пропадал все это время? Почему никто ничего не слышал о нем? А главное, чего он боялся? Меня охватило странное чувство неуверенности во всем сущем. Жизнь вообще представилась мне хрупким ледком, по которому мы скользили с риском для жизни.
Бармен, как раз из тех, кто скользит по ледяному насту жизни, поставил выпивку передо мной и что-то сказал насчет погоды. Я охотно ответил ему, скрывая свои чувства за банальной фразой.
Мне полегчало, но тут возвратился Чарльз. Я смотрел, как он шел по залу, он мне очень не нравился. Одежда болталась на нем, как на вешалке. В его костюм мог поместиться еще один такой Чарльз. Он взял свой стакан и осушил его залпом. Стакан он держал в левой руке, потому что в правой была его коробка. Я промолвил:
— Слушай, чего ты уцепился за эту коробку? У тебя что там, самородки?
Он прижал коробку другой рукой и на секунду остановил свой взгляд на мне. Потом ответил:
— Да так, бумаги. Где ты обедаешь?
— С тобой, — я тут же быстро поправил себя: — Скорее, ты со мной.
— Так и быть уж, — резко парировал он. — Займем кабину. Самую крайнюю.
Я поднялся со стула:
— О’кей. Но если мы еще будем пить, то я закажу мартини.
Он сделал заказ, мы покинули бар и через минуту сидели друг против друга в дальней угловой кабине ресторана. Здесь я уже никуда не мог деться от его взгляда. Официант принес выпивку. Я глянул на свой стакан и начал вертеть в руках зубочистку, втыкая ее в маслину.
— Ты не страдаешь слабоумием, — внезапно произнес Чарльз. — И вовсе не тупица. Всякий раз, поднимаясь по утрам с постели, ты знаешь разгадку, но как только доходишь до нее, так сразу забываешь. Так было и в тот раз… — Он сделал неопределенный резкий жест в воздухе, рядом со своей головой. — Но через минуту твой просыпающийся мозг вновь доходит до разгадки. Было с тобой что-нибудь подобное? Ты чувствовал когда-нибудь такое? Может быть, не только когда ты пробуждался; возможно, в другое время дня?
