Планета Багровых Туч ( Собрание сочинений: В 11 т. Т. 1: 1955–1959 гг.) - Стругацкие Аркадий и Борис (электронная книга TXT) 📗
— Были ошибки?
Ошеломленный Веденеев потряс головой. Комлин захохотал, забрал у него книгу и ушел. Веденеев не знал, что подумать. Он рассказал об этом случае некоторым из своих товарищей, и те посоветовали ему обратиться за разъяснениями к самому Комли—ну. Однако Комлин встретил вопрос Веденеева с таким искренним изумлением, что Веденеев, замявшись, перевел разговор на другую тему.
Но наиболее странными казались события, имевшие место буквально за несколько часов до несчастья.
В тот вечер Комлин, веселый, остроумный, славный, как никогда, показывал фокусы. Зрителей было четверо: Александр Горчинский, небритый и влюбленный в начальника, как девчонка, и молоденькие девушки—лаборантки — Лена, Дуся и Катя. Девушки задержались, чтобы закончить сборку схемы для завтрашней работы.
Фокусы были занимательные.
Для начала Комлин предложил кого—нибудь загипнотизировать, но все отказались, и Андрей Андреевич рассказал анекдот о гипнотизере и хирурге. Потом он сказал:
— Леночка, сейчас я буду отгадывать, что ты спрячешь в ящик стола.
Из трех спрятанных вещей он отгадал две, и Дуся сказала, что он подсматривает. Комлин возразил, что он не подсматривает, но девушки принялись над ним подшучивать, и тогда он заявил, что умеет взглядом гасить огонь. Дуся схватила коробок, отбежала в угол комнаты, зажгла спичку, и спичка, разгоревшись, вдруг погасла. Все страшно удивились и посмотрели на Комлина: он стоял, скрестив руки на груди и грозно хмуря брови, в позе иллюзиониста—профессионала.
— Вот это легкие! — сказала Дуся с уважением.
От нее до Комлина было шагов десять, не меньше. Тогда Комлин предложил завязать ему рот платком. Когда это было сделано, Дуся снова зажгла спичку, и спичка снова погасла.
— Неужели вы задуваете носом? — поразилась Дуся.
А Комлин сорвал платок, захохотал и, подхватив Дусю, прошелся с ней вальсом по комнате.
Затем он показал еще два фокуса: ронял спичку, и она падала не вниз, а как—то вбок, каждый раз отклоняясь от вертикали вправо на довольно большой угол («Опять вы дуете…» — неуверенно сказала Дуся); положил на стол кусок вольфрамовой спиральки, и спиралька, забавно вздрагивая, ползла по стеклу и падала на пол. Все, конечно, были страшно удивлены, и Горчинскии стал приставать к нему, чтобы он рассказал, как это делается. Но Комлин вдруг сделался серьезным и предложил перемножить в уме несколько многозначных чисел.
— Шестьсот пятьдесят четыре на двести тридцать один и на шестнадцать, — робко сказала Катя.
— Записывайте, — странным, напряженным голосом приказал Комлин и начал диктовать: — Четыре, восемь, один… — Тут голос его упал до шепота, и он закончил скороговоркой: — Семь — один — четыре — два… Справа налево.
Он повернулся (девушек поразило, что он как—то сразу сник, сгорбился, словно стал меньше ростом), волоча ноги пошел в «нейтринник» и заперся там. Горчинский некоторое время с тревогой смотрел ему вслед, а затем объявил, что Андрей Андреевич сосчитал правильно: если читать названные им цифры справа налево, то получится произведение — два миллиона четыреста семнадцать тысяч сто восемьдесят четыре.
Девушки работали до десяти, и Горчинский помогал им, хотя толку от него было мало. Комлин все не выходил. В десять они пошли домой, пожелав через дверь Комлину спокойной ночи. Наутро Андрея Андреевича отвезли в госпиталь.
Официальным результатом трехмесячной работы Комлина была нейтринная акупунктура — метод лечения, основанный на облучении мозга нейтринными пучками. Новый метод был необычайно интересен сам по себе, но какое отношение к нейтринной акупунктуре имела раненая рука Комлина? А необычайная память Комлина? А фокусы со спичками, спиральками и устным умножением?
— Скрывал, от всех скрывал, — пробормотал инспектор. — Не был уверен или боялся подставить товарищей под удар? Сложное дело. Очень странное дело.
Щелкнул видеофон. На экране появилось лицо секретарши.
— Простите, товарищ Рыбников, — сказала секретарша, — товарищ Горчинский здесь и ждет вашего вызова.
— Пусть войдет, — сказал инспектор.
На пороге появилась громадная фигура в клетчатой рубахе с засученными рукавами. Над могучими плечами возвышалась могучая шея, увенчанная головой, заросшей густыми черными волосами, сквозь которые, однако, просвечивала маленькая плешь (или даже две плеши, как показалось инспектору), — фигура вдвигалась в кабинет спиной. Прежде чем инспектор успел удивиться, обладатель клетчатой рубахи, продолжая пятиться, сказал: «Пожалуйста, Иосиф Петрович», — и пропустил в кабинет директора. Затем вошедший аккуратно затворил дверь, неторопливо повернулся и отвесил короткий поклон. Лицо обладателя клетчатой рубахи и странных манер было украшено короткими, но весьма пушистыми усиками и казалось довольно мрачным. Это и был Александр Горчинский, «личный» лаборант Комлина.
Директор сел в кресло и молча уставился в окно. Горчинский остановился перед инспектором.
— А вы… — начал инспектор.
— Спасибо, — прогудел лаборант и сел, упершись в колени ладонями и глядя на инспектора серыми настороженными глазками.
— Горчинский? — спросил инспектор.
— Горчинский Александр Борисович.
— Очень приятно. Рыбников, инспектор Управления охраны труда.
— Оч—чень рад, — сказал Горчинский с оттяжечкой.
— «Личный» лаборант Комлина?
— Не знаю, что это такое. Лаборант физической лаборатории Центрального института мозга.
Инспектор покосился на директора. Ему показалось, что у того в уголках глаз искрится ехидная улыбочка.
— Так, — сказал Рыбников. — Над какими вопросами работали последние три месяца?
— Над вопросами нейтринной акупунктуры.
— Подробнее, пожалуйста.
— Есть доклад, — веско сказал Горчинский. — Там все написано.
— А я все—таки попросил бы вас поподробнее, — сказал инспектор очень спокойно.
Несколько секунд они глядели друг на друга в упор: инспектор — багровея, Горчинский — шевеля усами. Потом лаборант медленно прищурился.
— Извольте, — прогудел он. — Можно и поподробнее. Изучалось воздействие сфокусированных нейтринных пучков на серое и белое вещество головного мозга, а равно и на организм подопытного животного в целом.
Горчинский говорил монотонно, без выражения и даже, кажется, слегка покачивался в кресле.
— …Попутно с фиксацией патологических и иных изменений организма в целом производились измерения тока действия, дифференциального декремента и кривых лабильности — неустойчивости — в различных тканях, а также замеры относительных количеств нейроглобулина и нейростромина…
Инспектор откинулся на спинку кресла и с восхищенной яростью думал: «Ну, погоди ты мне…» Директор по—прежнему глядел в окно, дробно постукивая пальцами по столу.
— …последние, равно как и нейрокератин… — гудел лаборант.
— А скажите, товарищ Горчинский, что у вас с руками? — спросил инспектор неожиданно. Он терпеть не мог обороны. Он любил наступать.
Горчинский глянул на свои лежащие на подлокотниках кресла исцарапанные, покрытые синими зарубцевавшимися шрамами руки и сделал движение, словно хотел сунуть их в карманы, но только медленно сжал чудовищные кулаки.
— Обезьяна ободрала… — сказал он сквозь зубы. — В виварии.
— Вы делали опыты только над животными?
— Да, я делал опыты только над животными, — сказал Горчинский, чуть выделяя «я».
— Что случилось с Комлиным два месяца назад? — Инспектор наступал.
Горчинский пожал плечами:
— Не помню.
— Я вам напомню. Комлин порезал руку. Как это случилось?
— Порезал, и все! — грубо сказал Горчинский.
— Александр Борисович! — предостерегающе сказал директор.
— Спросите у него самого.
Светлые, широко расставленные глаза инспектора сузились.
— Вы меня удивляете, Горчинский, — тихо сказал он. — Вы убеждены, что я хочу вытянуть из вас что—нибудь такое, что может повредить Комлину… или вам, или другим вашим товарищам. А ведь все гораздо проще. Все дело в том, что я не специалист по центральной нервной системе. Я специалист по радиооптике. Все го лишь. И судить по собственным впечатлениям не имею права. И поставлен на эту работу не для того, чтобы фантазировать, а для того, чтобы знать. А вы мне истерики закатываете. Стыдно…
