Ускользающие тени - Лампитт Дина (книга жизни .TXT) 📗
Когда она вернулась домой и вошла к себе в квартиру – ибо Финнан и она были еще не совсем готовы спать вдвоем, – то сразу почувствовала, что в ней что-то изменилось. Ничего не было передвинуто, вещи лежали в порядке, и тем не менее сама атмосфера комнат была другой. Сначала Сидония подумала, что всему виной запах, и долго стояла, принюхиваясь. Действительно, в воздухе комнат ощущался слабый аромат парфюмерии, однако он был почти неуловим, к тому же его мог принести ветер с улицы.
Нет, решила Сидония, тут нечто более неопределенное – «взволнованный и потрясенный дух», если прибегать к цитате из Уолтера де ла Мера. Изменился сам дух квартиры, особенно той ее части, из которой был выход в сад, – музыкальной комнаты. Почувствовав себя неуютно, она могла поклясться, что в квартире кто-то был, и успокаивала себя только тем, что все окна и двери оставались запертыми и на них не оказалось признаков взлома.
И все же, как она могла позвонить в полицию или даже рассказать Финнану? На месте было все – до единой вещи, на полу не виднелось следов садовой земли. Для того чтобы подтвердить вторжение, не было ни малейших доказательств. Почему-то нервничая, Сидония в конце концов легла в постель, но мысли о Найджеле и его очевидной мании не исчезали из ее головы до тех пор, пока Сидония не провалилась в глубокий, беспокойный сон.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Желание незамедлительно отправиться в Холленд-Хаус, всеми силами разыскать Сару охватило ее так сильно, что Сидония обнаружила – больше она ни о чем не может думать. Обычно музыка полностью поглощала ее, но в этот день, когда сны о Саре были еще свежи в памяти, ничто не могло отвлечь ее от отчаянного желания повидать прошлое. Пренебрегая тем, что уже утро четверга, а пьеса Гайдна так и осталась недоосмысленной, Сидония прошла через сад и надежно заперла за собой дверь, ведущую на аллею Холленд, ибо теперь она начала беспокоиться о своей безопасности – как раз после той ночи, когда почувствовала, что в ее квартире кто-то был.
В воздухе ощущался тонкий аромат осени – смесь запаха спелых яблок и костров в парке, дым от которых, горьковатый и прозрачный, напоминал о холодах, грядущих после праздника сбора урожая. Несмотря на отдаленный шум уличного движения, в парке все было мирно, и Сидония медленно брела, наслаждаясь теплом позднего сентябрьского солнца и желая, чтобы ее ребенок шел рядом, пиная шуршащие листья и протягивая к птицам ладошку. Желание иметь ребенка внезапно стало столь сильным, что в этот момент Сидония позавидовала Саре, у которой была дочь Луиза Банбери, несмотря на печальные обстоятельства рождения последней.
В это время года Холленд-Хаус имел самый выигрышный вид: старый кирпич под мягкими лучами солнца приобретал янтарный оттенок, множество окон как будто испускали огненные стрелы. По привычке Сидония обошла заграждения у двора и приблизилась к восточному крылу, направляясь к комнате, окно которой было обращено на парк. Из всех оставшихся помещений дома эта комната лучше прочих сохранила прежний вид, ибо ее оригинальный выгнутый потолок был в порядке – его прелестные очертания были ясно различимы, несмотря на вмешательство времени и войны. Не в силах удержаться, Сидония заглянула в окно комнаты.
Впоследствии Сидония думала, что каким-то таинственным образом Сара звала ее, ибо желание увидеть ее пропало так же внезапно, как и появилось. Стоя коленями на кушетке, с мертвенно-бледным, по сравнению с ее черной одеждой, лицом, в окно смотрела та самая женщина, которую разыскивала Сидония. Исчезли напластования веков, и Сара Банбери с Сидонией Брукс очутились лицом к лицу, глядя друг на друга через тонкое стекло, представляющее две сотни лет.
С этого столь близкого расстояния было легко различать выражения на лице женщины георгианской эпохи, которые менялись от неподдельного ужаса до печальной благодарности, когда Сидония улыбнулась и протянула вперед руку. Она с грустью видела похудевшее бледное лицо призрака и отчаяние в ее прекрасных глазах. Все несчастья, которые пришлось претерпеть Саре, оставили в ней неизгладимый след. Сидония видела, что красавице уже под тридцать лет.
Попытавшись приблизиться и выразить свое дружеское отношение, Сидония положила ладони на стекло, прямо напротив ладоней Сары по другую сторону. Но тут же видение в окне поблекло, как будто его затуманили бегущие по стеклу потоки воды, и секундой позже Сара совершенно исчезла, а Сидония обнаружила, что смотрит в совершенно пустую комнату, где только смятая сигаретная пачка напоминает о нынешнем веке. Внезапно успокоившись и поняв, что она сделала больше, нежели могла сделать словами, чтобы утешить эту женщину, Сидония повернулась, обошла галерею и вошла в здание через пожарный вход гостиницы.
Холленд-Хаус был переполнен народом, и на мгновение Сидония удивленно уставилась на толпу, желая узнать, в каком времени она очутилась. Однако современная одежда, джинсы, куртки и короткие юбки, объяснили ей все. Этот век был явно не временем индивидуализма, в отличие от тех дней, которые Сидония удостоилась чести видеть.
– Здорово! – поприветствовал ее грузный дружелюбный австралиец, которому Сидония, попытавшись сыграть роль студентки-переростка, ответила «привет».
– Впервые здесь?
– Да.
– Ну-ну, удачного отдыха.
Восхитившись возможности осмотреть Холленд-Хаус в двадцатом веке, Сидония присоединилась к группе, с энтузиазмом тащившей на спине багаж вверх по лестнице – это была старая лестница в восточном крыле. Затем, нагруженная какими-то коробками, Сидония обнаружила себя в спальне Сары, где изящная мебель уже была заменена походными койками и прочими дешевыми современными предметами. Едва. оглядевшись, Сидония поставила коробки на пол и сбежала по лестнице, слыша только гул в ушах. Она как будто застыла, напряженно прислушиваясь, и, когда гул, наконец, прекратился, ей показалось, что откуда-то доносятся звуки клавикордов.
Внезапно поняв, что она больше не слышит веселых голосов, Сидония огляделась и увидела, что стоит на совершенно пустой восточной лестнице, что вся молодежь и ее багаж исчезли. Спускаясь на первый этаж, она сообразила, что Холленд-Хаус вновь восстановился в прежней роскоши и что кругом не видно ни единой современной вещи.
Однако при всем своем великолепии дом был абсолютно пуст. Пройдя по просторному вестибюлю и направляясь к западному крылу, Сидония отметила, что ей никто не встретился на пути – дом казался покинутым. Тем не менее клавикорды продолжали играть, и, приоткрыв дверь, из-за которой доносились звуки, Сидония очутилась в чудесной музыкальной гостиной, о существовании которой и не подозревала.
Здесь была Сара. Она сидела за инструментом, поразительно похожим на клавикорды самой Сидонии, и ею овладело острое любопытство, заставив забыть об осторожности. Подойдя поближе, музыкантша отметила, что женщина георгианской эпохи была неплохой исполнительницей, хотя и не виртуозом. Сидония улыбнулась, поняв наконец, что Сара играет менуэт «Леди Сара Банбери», сочиненный графом Келли.
Но именно вид самого инструмента наполнил Сидонию трепетом и страхом, ибо случившееся казалось невозможным. Сидония смотрела на клавикорды работы Томаса Блассера, сделанные в Лондоне в 1745 году, – клавикорды, которые в этот момент преспокойно стояли в ее квартире. Наконец-то странная связь между двумя женщинами стала совершенно понятной. Очевидно, инструмент работы Блассера принадлежал им обеим.
Сара сфальшивила и издала раздраженное восклицание. Взглянув на нее с близкого расстояния, Сидония увидела, что за каких-то пятнадцать минут после их последней встречи Сара стала старше. За клавиатурой сидела печальная тридцатипятилетняя женщина, ее траурные одежды исчезли. Значит, несколько лет промелькнули для Сары, как миг для Сидонии.
Сидония наблюдала, как Сара закончила пьесу и нажала кнопку под нижней клавиатурой. Из потайной ниши выдвинулся маленький ящичек, откуда Сара вынула письмо. Выглядывая из-за плеча Сары, Сидония заметила, что письмо датировано 25 февраля 1761 года. Витиеватая подпись в его конце не вызывала сомнений: Сара держала в руках любовное послание от самого короля Англии.
