Имяхранитель - Козаев Азамат (книги онлайн .txt) 📗
Зато снаружи насекомые гудели прямо-таки громоподобно. Ивану страшно было представить, что произойдет, если ему приспичит сходить до ветра и придется выйти за дверь. Снова натягивать просоленный до жестяной твердости комбинезон, прятать голову в накомарник, мазать руки дегтем. А если от изысков химерийской кухни – паштета из муравьиных яиц; батата, обжаренного на углях и нафаршированного непонятно чем; пива из молодых побегов папоротника прихватит кишечник? Бр-р…
– Так, значит, никакого дедушки Дуро и в помине не было? – спросил обломок из гамака. Гамак был удобный. Широкий, длинный и хорошо натянутый. Поверх плетеного полотнища лежала такая же шкура, как под боком у Модеста. От шкуры крепко пахло нестиранной овчиной.
– Ну почему же, был, – ответил эв Агриппа хрипловато и, кажется, чуточку насмешливо. – Был такой дрессировщик. Он действительно выходил и приручил лунного пса. Его обласкал император и императорский двор. Номер имел огромный успех у любителей цирка, особенно женщин, детей и колонов… И ласковый домашний горг действительно однажды в полнолуние зарезал его собственного ноктиса. Прямо на крыльце особняка в Пантеонии, подаренного Владу какой-то состоятельной поклонницей. Став обломком, бывший эв Дуро натворил больших глупостей. Потерял руку, глаз и, разумеется, угодил на остров Призрения.
– Я не о том, – терпеливо выслушав Модеста, сказал Иван.
– Да я понимаю, понимаю. Табачок здесь, знаете ли, своеобразный. Заставляет острословить и шутить. Шутить и остросло… Да-с! Так вот, в Гелиополисе вы разговаривали с моим коллегой по Коллегии, хе-хе. С эвом Рентгом, физиком «Омеги», о котором я вам, сдается, рассказывал.
– Да, я помню. Тот, что ищет проходы извне. Тогда, тогда… – Иван с силой хлопнул ладонью по гамаку, точно прижал к овчине внезапно пришедшую догадку, и тут же наставил на Модеста указательный палец. – Но тогда альфонсом в полумаске были вы, полковник!
– Разумеется, разумеется, имяхранитель. То был я. Ах, какой у меня был шикарный костюм! А шляпа! Подлинный контрабандный боливар! Семь декартов золотом!
Модест приподнял руки, развел и описал вокруг головы плавный полукруг, показывая, какой ширины были поля у великолепного контрабандного боливара.
– Послушайте, эв Агриппа. Не жалко вам было своих… – Иван потер лоб, подбирая слово. – Рабов? Слуг? «Чертей», которых натравили на меня. Ведь наверняка им был дан приказ беречь драгоценного обломка, но не себя. Вы же их на верную смерть направляли. А особенно ту самку, которой велели выкрикнуть имя Аримана.
– Не рабов и не слуг, но друзей! – сказал Модест грустно и пыхнул дымом. – Друзей, Иван. Воспитанников. Жалко, конечно. Но тут нужно учесть одну тонкость. Во-первых, они вызвались добровольно. А во-вторых, им уже пора было уйти.
– В каком смысле уйти?
– В летальном. Умереть.
– От старости?
– Нет, Иван, нет. Не от старости. Ох, долгий это разговор. И все-таки придется его начать. Ради него, собственно, я вас сюда и завез. Да еще ради того, чтобы показать, какие они на самом деле, наши химероиды. Не дикие и жуткие, а преданные, ласковые. Послушные, умные. Жертвенные…
– Похотливые, – прибавил Иван, вспомнив, как самки «чертей» уводили омеговцев в свои логовища с недвусмысленными целями. Кстати, не только самки.
– О да! И это тоже. Но заметьте, похотливы они не больше подчиненных нашего дорогого Корагга.
Иван брезгливо сморщился. Он никогда не был ханжой в вопросах плотской любви, но развращенность перехватчиков, с видимым восторгом принимавших ухаживания химероидов, его неприятно поразила. Слишком это было за гранью.
– К тому же вряд ли страстность химероидов можно назвать грехом, – продолжал философствовать Модест. – Это скорей пытливость исследователей окружающего мира. Наивная и беспорочная любознательность детей природы, а никак не извращенная чувственность пресыщенных людей.
– Хорошо, будь по-вашему, – согласился Иван.
Многословие Агриппы начало ему надоедать. «Отобрать у него это “своеобразное” курево, что ли? – подумал он, но скорей теоретически, нежели с намерением осуществить мысль на деле. – Или уж лучше самому попробовать закурить…»
– Конечно, все будет по-моему, – убежденно промурлыкал Модест и нарисовал трубкой в воздухе восклицательный знак. – Да-с, по-моему! – Он вдруг вскочил на ноги, бросил трубку в угол и абсолютно трезво проговорил, уперев руки в бока: – Учтите, имяхранитель, вам придется принять мои дальнейшие слова на веру. Во всяком случае, до утра. Утром я смогу представить вам кое-какие доказательства, если таковые потребуются. Решитесь поверить мне еще раз?
Иван хмыкнул:
– Попробую.
– Я рад. Так вот, дорогой мой имяхранитель, среди десятков разновидностей химероидов имеется полная дюжина существ, чье внешнее различие – чистая фикция. На самом деле они являются различными стадиями развития одного-единственного организма.
– Так же, как, например, личинка, гусеница и куколка являются фазами развития мотылька? – уточнил Иван.
– Именно так! – воодушевленно согласился Модест – Совершенно справедливо и очень наглядно. С вами приятно беседовать, имяхранитель. В данном случае первой ступенью развития, наиболее грубой и хищной, выступают… – он сделал театральную паузу и уставился на Ивана с хитрецой.
– Продолжайте, полковник. Я чрезвычайно заинтригован и полностью созрел для того, чтобы быть огорошенным. Кто это? Уж не те ли твари, одна из которых напала на Корагга?
– Нет, конечно же, не те, – сказал Модест, заметно огорченный бестолковостью собеседника. – Это горги, Иван!
– Горги?! Я не ослышался? Или это вы оговорились, эв Агриппа? Повторите-ка по складам.
– Гор-ги. Лунные псы. Ваши недобрые друзья и соперники. Именно с них начинается цепочка перерождений. Именно они заменяют «личинку», из которой разовьется «мотылек». Именно они стоят первыми в долгой череде дальнейших трансформаций. Создания, следующие за ними, представляют для нашего разговора ничтожно малый интерес. С вашего позволения, я их пропущу… До одиннадцатого, предпоследнего в этой цепочке звена. То есть собственно «чертей». Замыкают ее homo mustela, вот эти сладко спящие под вашим гамаком пятнистые «хорьки». Но и они – еще не высшая ступень развития, потому что высшая…
– Ноктисы, – уверенно сказал Иван. – Имена творцов.
– Браво! – Модест изобразил шутливый поклон. – Конечно же, ноктисы.
– Проклятье, мне следовало об этом догадаться давно!
– Бросьте расстраиваться, имяхранитель. Для обломка вы просто фантастически сообразительны.
– Благодарю, – суховато отозвался Иван. Затем помолчал и проговорил в задумчивости: – Бабочка происходит все-таки непосредственно из яичка, хоть и после длительных метаморфоз. А я что-то не припомню случая, чтоб из дохлого горга выползал химероид.
– Трансформации незрелых Имен более сложны и притом не являются материальными ни на одной из ступеней, – без заминки, словно по писаному, отбарабанил Модест.
– Что-то больно мудрено, – хмыкнул Иван. – Вы здорово переоцениваете мою сообразительность, эв Агриппа.
– Что ж, попробую объяснить проще. Эмбрион, заготовка Имени, зарождается в сердце горга лишь после того, как тот напьется крови ноктиса. Как это ни парадоксально, но чем больше ноктисов растерзает за свою недолгую жизнь лунный пес, тем грандиозней будет одарен «зачатый» им полноименный. После смерти горга (как я уже упоминал, живут лунные твари от силы два-три года) или его насильственной гибели будущий ноктис вырывается наружу облачком фосфоресцирующей в лунном свете субстанции. Эта субстанция принадлежит тонким мирам, и поэтому невидима для большинства человеческих глаз. Именно она несет в себе зерно будущего таланта творца. В дальнейшем она попадает на Химерию, где и соединяется с грязной, чудовищно прожорливой и лишенной зачатков разума ливневой крысой. С этого момента волшебство эфирных метаморфоз сменяется примитивным движением по пищевой пирамиде химероидов снизу вверх. Ливневую крысу вместе с костями, шкурой и растворенным в крови пред-ноктисом одной прекрасной ночью проглатывает синий питон. За тем охотится львиноголовая птица имдугуд – и так далее, до «чертей» включительно. Из «черта» почти созревший зародыш Имени может перекочевать в кровеносную систему homo mustela любым способом. Как облачком эфирной субстанции (по-прежнему неразличимым для человека), так и посредством… э-э… гастрономическим. К слову, у «чертей» принято приносить престарелых соплеменников и новорожденных детенышей – кроме одного из помета – в жертву «хорькам». Поэтому менее чудесный способ является более распространенным. Готовые разрешиться ноктисом (а зачастую несколькими) homo mustela вплавь покидают Химерию в поисках женщины, которая станет родительницей полноименного. Тогда-то им и пригождается умение наводить массовые зрительные галлюцинации и очаровывать. Кстати, хорькам нет необходимости гибнуть, чтобы «оплодотворить» будущего полноименного. Они способны проделывать эту процедуру десятки раз за год…
