Забытые имена (сборник) - Джайлс Гордон (читать книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
Еще два дня он боролся за жизнь… Но 19 мая утром он испустил жалобный вопль, повернул ко мне огромную голову, посмотрел живыми страдающими глазами и свалился замертво.
Мы выскочили из саней и подбежали к нему. Он дважды вздохнул и замер. Все молчали.
— Теперь дети Мамонта погибнут, — пробормотал Авах.
— Есть другие мамонты в краю солнца, — возразил я.
Мне не хотелось его обманывать, но ведь существуют же слоны. Сказать, что погиб последний мамонт, значило рисковать: все они могли остаться здесь и погибнуть у его трупа.
Мы тронулись в путь пешком. За два дня мы одолели не больше пятнадцати километров, помогая идти больной Намха и волоча груз.
Наконец вдали замаячили эскимосские чумы. Мы были спасены.
Некоторое время мы прогостили у эскимосов. Потом сюда забрела американская экспедиция, и мы отправились с ней.
Эпилог
— На этом, собственно, закончились наши приключения, — сказал, помолчав, Альглав.
Мы приехали в Америку, потом в Европу. Я продал свои алмазы за шесть миллионов франков и перекочевал со своими спутниками сюда, в Северную Африку. Здесь я купил обширное поместье, где есть леса, луга, где люди могут прожить охотой и рыбной ловлей. Авах устроил себе жилище в пещере, остальные предпочли более комфортабельную жизнь в доме. Мы очень дружны.
В комнату вошла молодая женщина с гордой осанкой и большими сияющими глазами.
— Познакомьтесь, это Туанхо, — сказал Альглав.
Она произнесла несколько непонятных слов и удалилась так же величественно, как вошла.
— А вон Авах! — сказал хозяин.
За окном я увидел высокого, стройного мужчину. Он шел упругой походкой охотника. За ним следовал слон.
Альглав усмехнулся.
— Да, да, я приобрел слона, чтобы усладить жизнь моего первобытного друга. Авах твердо верит, что это мамонт… Видите, я не обманул его: потомок мамонта гуляет рядом с потомками детей Мамонта. Авах обожает своего слона и поклоняется ему, как поклонялся последнему мамонту там, далеко-далеко… А теперь я покажу вам наше маленькое чудо, — сказал хозяин. Он крикнул, и на его зов явился мальчик лет двенадцати.
— Это Раухам, старший сын Аваха. — Альглав нежно провел рукой по черным кудрям мальчика, который спокойно и радостно улыбался. — Он художник. Он много талантливее отца, который неплохо вырезал изображения животных. Я стараюсь развивать его дарование… я помогаю ему… учу его… И он создал такие произведения, которые доказывают, что искусство доисторических людей не ниже искусства греков. Только у них не было условий, чтобы развернуть свои способности во всю ширь. Хотите посмотреть?
Альглав привел меня в просторную мастерскую, где я увидел чудесные скульптуры и резьбу. Здесь были высокохудожественные изображения оленей, шакалов, гиен, быков и бизонов, собак, пантер, все исключительно выразительные, полные жизни и движения.
Я с восторгом рассматривал их. Чем больше я смотрел, тем больше мне казалось, что я где-то их видел. Я напрягал память и вдруг вспомнил одну из комнат весенней выставки в Париже, где весь город мог видеть великих скульпторов, в восторге созерцавших серию экспонатов неизвестного мастера.
— Это будет великий художник! — восклицал Роден.
Теперь я видел здесь тех же собак, шакалов, пантер. И на постаменте каждой фигуры стояла скромная и загадочная подпись: Рам.
Жан-Луи Кюртис
Идеи на продажу
Здание вибрировало от треска сотен пишущих машинок, от телевидеофонных звонков — требовательных призывов, несущихся из мира, лишенного идей, новизны, выдумки, — из мира, до отчаяния скучного и бесплодного, обреченного без конца пережевывать одни и те же давным-давно приевшиеся сюжеты и темы. Оскудевший мир непрерывно трезвонил в ПИЦ — Парижский идеогенный центр, и телефон Е-9999 был всегда занят.
Этим предприятием, в одно и то же время филантропическим и коммерческим, руководил знаменитый Филипп Меркадье — гений, рожденный на исходе двадцатого века. Это он вдохнул новую жизнь в Театр Бульваров, в Черную серию, в Розовую библиотеку. Единственный человек во Франции, да что там — во всем мире, продающий идеи!
Звонки были словно призывы потерпевших крушение: пишущие машинки стрекотали наперебой; агенты — молодые люди обоего пола, отыскивающие новые идеи, вбегали и выбегали, растрепанные, все время спешащие, мелькая как метеориты. Хозяин рассылал их по столице, по всей стране, и они неустанно выслеживали добычу, гонялись за нею, как охотничьи собаки, чтобы по зову босса явиться и выложить найденное. Весь небоскреб вибрировал, словно живое существо, содрогаясь как в спазме всякий раз, когда с пылу горячая идея падала на стол босса.
Он на самом верхнем этаже, в своем огромном кабинете со звуконепроницаемыми стенами, отделанными плексигласом, со скрытым освещением, стандартными телевидеофоном и диктофоном, автоматизированной кареткой, электронными графиками и диаграммами. Ноги его закинуты на письменный стол из синтетического малахита — функциональная мебель, которую нажатие кнопки превращает то в пневматический диван, содействующий расслаблению мускулов, то в прибор для генетических излучений, повышающих жизнедеятельность организма. Вот он, плотный, крепко сбитый, уверенный в себе, — настоящий хозяин, босс, суперимпресарио. Его простецкий вид умиляет подчиненных: без пиджака, воротничок рубашки расстегнут, галстук развязан, черная прядь падает на глаз, в углу рта торчит сигарета — свой парень, да и только! Вот он, шумный, громогласный, фамильярный, великий специалист по интеллектуальным контактам, всемогущий заправила всей духовной жизни Парижа, божок кинопродюсеров, директоров театров, составителей радиопрограмм, издателей, словом, человек, продающий идеи. Ему пятьдесят лет, у него три собственных вертолета, пять любовниц, десять орденов; он председатель двух административных советов, личность во всех отношениях выдающаяся, пользующаяся широкой известностью.
Что он сейчас делает? Разумеется, одновременно многое: разговаривает по телевидеофону с двумя собеседниками сразу, диктует машинистке, отдает приказания, что-то записывает, что-то сортирует… Какая производительность труда! Какой коэффициент полезного действия! Какие организационные способности! Поразительный человек! Если цивилизация до сих пор существует, то лишь благодаря таким умам.
— Пришлите ко мне агентов седьмого, двенадцатого и тридцать первого! — рычит он, нажав кнопку.
Он нажимает другую кнопку; начинает светиться молочно-белый экран, на котором четко проступает мужская голова.
— Эй, Фернан! — громыхает босс. — У меня есть идея для твоей ультрафиолетовой эротико-спиритической серии!
— Не врешь? — Фернан расплывается в довольной улыбке.
— Дружище! Присылай чек, и я пришлю идею.
Улыбка Фернана тает.
— Сколько?
— Два миллиона. Чуть не даром!
Лицо Фернана как у человека, которого режут.
— Дорого, Филипп. Миллион двести, и ни одного су больше.
— Два миллиона, — непреклонно повторяет Меркадье. — Если ты не согласен, я продам ее Альбину-Мишелю.
Гримаса страха искажает черты Фернана.
— Не делай этого, Филипп! Ты не можешь нанести мне такой удар! Во имя нашей дружбы…
— На… мне на нашу дружбу! — спокойно говорит босс. — Пришли чек на два миллиона, и я тотчас же пришлю идею.
— Ты сдираешь с меня шкуру, Филипп!
— Ты к этому привык, голубчик. Ультрафиолетовой серии обеспечен успех. Будешь грести денежки лопатой.
Фернан вздыхает.
— О'кэй. Ну и скотина же ты!
— Не пообедать ли нам вместе? — спрашивает Меркадье с обезоруживающей ласковостью. — Мы уже давно не виделись… В ближайший понедельник, у Беркли, в восемь вечера, ладно? До свиданья!
Молочно-белый экран гаснет, зажигается другой. На нем помятая физиономия человека с робким взглядом. От голоса босса веет холодом айсберга:
— Перрюке, я продал вашу идею Фернану. Завтра утром получите чек на восемьдесят пять тысяч.
