Не мир принес - Манов Юрий (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗

— Пригнитесь, святой отец, — сказал Корич, доставая со стеллажа синее армейское одеяло. — Вот идиоты, стекло разбили. Задубеем теперь. Ну что делать будем, командир, отстреливаться?

— Огня пока не открывать, — приказал Васинцов.

— Надо же, сколько времени охраняли людей от зверей, а теперь приходится спасать зверей от людей. Кто бы мог подумать?!

— Кстати, про зверей, как они там?

— Да нормально, — ответил Корич, — сидят в ангаре, со страху трясутся. Там у некоторых баб, в смысле — самок, детеныши малые, скулят так жалостливо.

— Пойду-ка я их приободрю, — сказал, поднимаясь, отец Иоанн. — Божье слово, единственное утешение страждущим…

— Пашк, проводи, — кивнул головой Васинцов вслед священнику.

Зачем он послал Пашку? Корича надо было, Корича или хотя бы Крушилина…

Толпа за окном заревела.

— Ну что они там? — сказал Васинцов, сразу очнувшись от дремы.

— Ща гляну. — Корич приподнял одеяло, которым они занавесили разбитое окно, посмотрел вниз.

— Командир, там… там Иоанн с Пашкой.

Васинцов выглянул. Монах стоял перед толпой и, прижимая руки к груди что-то, говорил, что именно, отсюда было не расслышать. Пашка стоял сзади, в паре шагов, и нервно теребил ремень автомата.

— Как же он дверь открыл?! — зачем-то спросил Дзюба. Действительно, разве имело это сейчас хоть какое-то значение?

— Так, все вниз! — громко скомандовал Васинцов и схватился за автомат. — Крушилин…

— Поздно, — тихо сказал Дзюба.

— Люди, опомнитесь, вы же — люди! — то ли послышалось, то ли на самом деле услышал Васинцов.

А телевизионщики уже приникли к своим камерам, а толпа уже двинулась к воротам, смяв, растоптав человеческие фигурки. В этот момент раздался вой, жуткий, протяжный, тоскливый. Корич зажал уши, Дзюба застонал, Крушилин неловко выронил пулемет, и он с грохотом упал на пол. А толпа попятилась, отхлынув от ворот, сначала едва-едва, а через минуту все бросились врассыпную, сбивая камеры и осветительные лампы телевизионщиков, переворачивая ящики с пойлом и топча упавших людей. Зов стаи, многократно усиленный зов стаи.

Когда его отпустило, Васинцов снова глянул в окно и увидел неподвижную фигуру в снегу у ворот и ярко-алые пятна вокруг. Около распростертого тела стоял на коленях Пашка, без сферы, в болтающемся на одном ремне «бронике». Окровавленными руками он попытался приподнять тело, но покачнулся и сам повалился на бок.

Электровоз загудел, состав дернулся, громыхнул и медленно начал вкатываться в раскрытые ворота «вивария». Едва поезд остановился, звери, кто на четырех, кто на своих двоих, начали забираться в вагоны. Высокий офицер в черном бронежилете и с шевроном «Кондор» на рукаве отдал Васинцову честь и протянул какую-то папку.

— Двенадцать вагонов, хватит?

— Вполне.

— Только это… сами понимаете, проводников нет, они как услышали, кого надо везти, разбежались. Так что вагоны холодные, не протопленные.

— Ничего, они привычные, шерсть густая, да и мороз спал.

— Где прикажете взять эшелон под охрану?

— Вот из Москвы выберемся, тогда…

— Хорошо, моя группа будет вас ждать в Люберцах, там уже формируется спецэшелон.

Капитан козырнул и быстро пошел в сторону электровоза. Васинцов грустно посмотрел ему вслед и пошел к воротам. Бригадир так же неподвижно стоял над телом отца Иоанна.

— Где же ты был, бригадир? — тихо спросил Васинцов. — Где был, когда его…

— У меня был приказ, — тихо ответил бригадир, — был приказ снять охрану и не вмешиваться. А потом, когда он вышел, мы просто не успели…

— Эх, бригадир, «не вмешиваться», «приказ». Думаешь, там, — и Васинцов ткнул пальцем в небо, — тебе это зачтется?

— Что ты собираешься с ними делать? — вместо ответа спросил бригадир, указав на поезд.

— Хочу вывезти их отсюда.

— Куда?

— На свободу, в леса, в тайгу, к чертовой бабушке, подальше от людей, там, где им и место.

— Но я… я не могу разрешить, у меня приказ…

— Ты «не можешь»? А что ты можешь? У тебя же приказ «не вмешиваться», вот и не вмешивайся. Пока, отважный бригадир, позаботься о теле, впрочем, нет, я тебе и мертвого тела доверить не могу. Крушилин, Корич, помогите погрузить святого отца в вагон.

Одинцов закончил читать, аккуратно положил листок в папку и взялся за следующую бумагу. Текста в ней было совсем немного.

— Значит, решил уволиться?

— Решил.

— Твердо?

— Тверже не бывает.

— А Карина?

— Она меня понимает.

— А ребята?

— Пока лечатся.

— Вот и ты лечись, а то на тебе живого места не осталось, че приперся так рано?

— Отца Иоанна хочу в последний путь проводить.

— А, ну да, конечно, сегодня же похороны. — Одинцов промолчал, задумчиво потеребил кожу папки. — Слышь, Ген, сколько мы с тобой? Всего год, а словно жизнь вместе прожили, да? Если ты, остальные ребята уйдут, кто останется, кто работу делать будет?

— А нужна она, наша работа? Когда непонятно, кто страшнее, озверевший человек или человечный зверь? Кстати, как там наш поезд?

— За Уралом уже.

— А остальные «вольеры»?

— Президент распорядился «вольеры» разогнать, исследования зверей запретить. Особо опасных особей из чикатил, зверобизянов в спецлагеря, остальных — по их желанию. В леса в основном.

— А Гнашевич?

— Совсем умом тронулся. Как узнал, что его с ракетами так жестоко кинули, так умом и подвинулся, заговаривается, речь человеческую почти забыл…

— А эта евонная лига?

— Объявлена вне закона, по всеми миру аресты, штаб-квартиры разгромлены, счета заблокированы.

— Вот и славно, сам видишь, работы станет меньше, пусть уж молодежь поработает. Видел я твоих «кондоров» — бравые ребята.

— Ну а сам-то куда?

— По контракту на Кавказ. Там по крайней мере ясно, где зверь, где человек. Не возьмут, попробую в Сергиеву Пустынь инструктором «по выживанию» устроиться или охранником…

— К детишкам, значит, потянуло. — Одинцов взглянул на часы. — Ладно, мне сейчас с твоим рапортом к начальству на ковер, ух и влетит мне по самое не балуйся! Если разборы начнутся, не только на похороны, и на поминки не успею. А с этим рапортом твоим пока обождем. И еще, если не успею сегодня в Сергиеву Пустынь, привет там новому настоятелю от меня передай…