Фата-Моргана 7 (Фантастические рассказы и повести) - Табб Эдвин Чарльз (книги серия книги читать бесплатно полностью .TXT) 📗
Из жалких остатков населения возникла новая культура, ориентированная на болезни, потому что было очевидно, что всеобщее здоровье привело к гибели.
Мать рассказывала Элоизе про другие планеты, где люди были здоровыми, хорошо питались, сохранили воздух чистым и свежим.
Они не ссорились, не пытались подчинить друг друга. Элоиза вздохнула и закрыла глаза.
«Как же я хочу вернуться в прошлое, к тем, лучшим временам!» — подумала она.
Врожденных попросили подождать на улице, пока обследование не закончатся и не будет принято официальное решение.
Врачи стали совещаться, тасовать отчеты, отпечатанные в трех экземплярах, без толку их просматривая. Они все знали, что диагноз может быть только один — абсолютно здорова. Сестры принесли перекусить. Были поданы коктейли и виски в высоких стаканах, атмосфера стала более непринужденной, и все незаметно для себя перешли к обсуждению проблем гольфа. Только один врач утверждал, что до него очередь так и не дошла. Он настаивал на своем праве личного осмотра пациентки. Мэйтрон уступила и предоставила ему сцену.
— Мне понадобится техник-осветитель, — сказал доктор, специалист по ухо-горлу-носу.
Элоиза была недовольна, что ее размышления прервали. Для успешного завершения своего плана она должна была остаться одна. Но препираться было бессмысленно. В ее же интересах было оказывать им максимально возможное содействие.
Врач приволок с собой тележку на колесиках, похожую на мешок для хранения клюшек для гольфа. Он начал с ней возиться, изо всех сил стараясь расстегнуть пряжки, но странная окостенелость позвоночника мешала ему. Элоиза подумала, что он наверняка носит хирургический корсет для фиксации межпозвоночных дисков или от какой-нибудь другой болезни, сопровождающейся разрушением костей. Каждый раз, когда он пытался нагнуться, лицо его морщилось и он втягивал воздух сквозь гнилые зубы.
— Сестра, — позвал он, и на сцену выбежала сестра, одетая, как для операции, в маске и халате, скрывающем ноги. Доктор и сестра разложили инструменты на полу, все это время зал пил и жевал. Элоиза наблюдала за одним из врачей, который так трясся от артрита, что каждый раз, когда хотел выпить виски, вынужден был ложиться на пол. Влить в себя жидкость, пребывая в стоячем положении, было для него совершенно невозможно. Кто-то из коллег упрекал его, что он злоупотребляет алкоголем, на что страдающий артритом доктор ответил, что хотя алкоголь и усугубляет его болезнь, но, несмотря на это, является хорошим обезболивающим средством.
Кроме того, он никогда не курил табак, а это — канцероген. Другой доктор, почти не видный в клубах табачного дыма, заметил, что табак вовсе не канцероген. Так они обменивались тяжеловесными шуточками, в это время врач на сцене попросил притушить свет. Зал счет, что это внесет дополнительный дискомфорт, но сестра уже начала опускать шторы, и свет в театре был притушен. Элоизе стала видна надпись «Выход» над небольшой дверью в конце зала. Раньше она эту дверь просто не замечала.
— Черт! — воскликнул врач, так как ему совсем ничего не было видно. — Дайте свет.
Свет загорелся ярче, а доктор и сестра взгромоздили между собой батарею, чтобы подключить к ней головную лампу.
— Свет! — снова крикнул он, и в конусе исходящего из его лампы света пристально посмотрел на Элоизу.
— Откройте рот.
Она открыла рот, и он тут же вставил в него роторасширитель Дойена.
— Скажите «А».
— A-a-a-ax!
Слюна капала у Элоизы с подбородка, и сестра вытирала ее кусочком марли. Доктор ковырялся у нее в горле, потом при помощи носового расширителя сделал детальную переднюю риноскопию.
— У вас в носу полный порядок, — объявил он.
— А-а-а-ах!
Он тихонько завел какую-то литургию на латыни, и сестра застенографировала ее на расстеленных между ними крахмальных простынях.
— Нет ни ринита, ни синусита, ни эпистаксита, ни полипов, ни фарингита, ни тонзиллита, ни аденоидов. — Он на минуту остановился, поднес руку ко лбу. Потом схватил петлю для удаления миндалин в одну руку, кюретку для удаления аденоидов в другую и бросил их на пол. Неуклюже повернулся, отвесил залу поклон, глубиной в дюйм, и покинул сцену. Сестра вынула у Элоизы изо рта расширитель, дала клочок хирургической марли, свалила инструменты в кучу и бросила в сумку на колесиках. Когда сестра уходила — а может, это все-таки был он, — то повернулась и насмешливо улыбнулась пациентке из-под маски.
— Такие прекрасные инструменты превратились бы в бесполезные музейные экспонаты, если бы все были такими здоровыми, как вы, — шепот прозвучал горько, в голосе слышался оттенок зависти. Элоиза потерла то место, где давил расширитель, высморкалась в хирургическую марлю, хоть та и царапала кожу, прочистила горло. Она уже не могла заниматься своими мыслями. Времени оставалось мало.
Она расслабила все мускулы, закрыла глаза, рот, уши. И стала повторять про себя свою заново придуманную формулу:
«Я хочу быть свободной, хочу попасть туда, где живут такие же люди, как я».
Она повторяла это медленно и ритмично. Она повторяла и повторяла это полное значения заклинание. Ее не волновали звуки, доходящие извне сквозь стену молчания.
— Психосоматическое состояние на высоком уровне, — и громкий смех.
— Что ж, возможны еще более странные вещи.
— Может быть, им и в самом деле повезет, если они возьмут ее…
В мозгу Элоизы гулко отозвалось эхо при одной мысли о том, что может произойти, если ее отдадут.
Будут отдирать кость от кости и пожирать.
Сожгут заживо.
Сделают королевой.
Заставят рожать.
Все эти мысли привели ее в трепет. И вдруг она вспомнила, как ее мать говорила: «Не дай им себя сломать. Никогда ничего не бойся».
Но ее мать не могла представить себе подобной ситуации. Ей не приходилось бывать в таких ужасных, невыносимых обстоятельствах: Но так или иначе, ее план должен осуществиться.
Элоиза продолжала развивать свою мысль, теперь уже прислушиваясь ко всему, что происходило в ее теле. Вокруг было очень шумно, гремели стулья, что-то трещало, барабанили в дверь, и она едва расслышала новый, решительный стук в дверь и недовольный ропот докторов. Прибыла делегация Голодающих, они требовали денег и еды. Элоиза и раньше видела Голодающих — два огромных глаза, иногда скрытые минусовыми линзами, большой живот с пупковой грыжей от избыточного внутреннего скопления газов, руки и ноги, как палки, кожа в язвах, черные нагноения и чешуйчатый покров на суставах. Голодающих было много, они жили в фургонах для сбора мусора, денно и нощно чесались и хныкали. Доктора и нормальные больные довольно часто относились с состраданием к ним, но иногда являлись делегации и требовали большего.
Элоиза отбросила чувство сострадания и с отвращением слушала, как врачи выписывали чеки и заказы на еду. Если бы Ананий Мак-Каллистер был жив и видел эту сцену…
На переднем дворе.
Врожденные и Голодающие перемешались между собой, делились своими бедами, показывали друг другу трясущихся и некормленых детей. Отцы спорили о том, кто из них был меньше всего-полезен своей семье и поэтому заслуживал большего сострадания. Они выбрали стену и бились об нее головами, те, кому не хватило места, бились об пол. Те, кто не мог даже согнуться, рвали на себе волосы. Эти вопли и хныканья, сотрясение воздуха и грудных клеток были поначалу беспорядочными, но постепенно стали ритмичными. Страсти разгорались. Даже после получения чеков милосердия, что это была за жизнь? Этот вопрос витал в воздухе переднего двора, он то вздымался, то опускался, распространялся кругами, повторялся то тут, то там. Докторов бы обеспокоила такая ситуация, будь она создана любыми другими группировками. Но стоило ли волноваться из-за бессильных угроз со стороны несчастных, чьи таланты исчерпывались плетением корзин и шитьем, изготовлением поделок из фетра и чтением книг по системе Брайля? Кто из них мог ковать сталь для мечей или изготовить хороший орудийный ствол? Кто из них мог поднять меч или достаточно метко прицелиться?
