Вторжение с Ганимеда - Нельсон Рэй (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
— Тост, тост! — эхом отозвались сущики. Но выпил один только Меккис.
5
Джоан Хайаси сидела, прислонившись спиной к стене пещеры и внимательно изучая черты лица грузного чернокожего, который неподалеку жарил рыбу на маленькой электрической плитке.
— Перси? — негромко спросила она.
— Так точно, — не поворачивая головы, отозвался предводитель негров. Все внимание он сосредоточил на том, что держал в руке.
— Почему ты не дал своему человеку убить меня?
— На то имелась тысяча разных причин, и в то же время — ни одной, — проворчал Перси. — Мы с тобой вместе изучали буддизм. Будда учил нас не причинять вреда ничему живому. Христос говорил то же самое. Ублюдки-пацифисты тоже настаивали на этом. Кто я такой, чтобы спорить со всем кагалом?
Нотки жесткой иронии в его голосе… Джоан не слышала их с тех пор, как они учились на священников, каждый в своей собственной вере. Он изменился. Само собой. И она тоже.
— Я знаю, сейчас все стало не так просто, — продолжал Перси, переворачивая жарящуюся на вертеле рыбу. — Мы живем во вселенной, где царит убийство. И невозможно быть в стороне от этого, оставаться нейтральным, ожидать своего воплощения в ином мире. Они попросту не дадут этого сделать, крошка.
— Представляю, через что тебе пришлось пройти, — начало было она.
Но Перси резко перебил:
— Да неужели? Ты не знаешь обо мне ни хрена! Зато я о тебе знаю все. Я знаю всех червяков, которым ты лизала задницы, и ту лапшу, которую ты вешала всем на уши. Более того, мне известно, когда ты впервые решила намылиться сюда, чтобы поймать меня и передать ганийскому генерал-губернатору. Твое сознание для меня все равно что прозрачный горный ручей. И это — мое сущее проклятие, детка. Я всех вижу насквозь. Никто не может мне соврать.
— Но, если тебе все известно, — осторожно начала она, — то ты должен знать и то, почему я сделала то, что сделала. Тебе должно быть известно, что я была вынуждена сделать это. Значит, ты можешь простить меня.
— Ну, разумеется, я прощаю тебя. За все. Правда, кроме одного. Вот этого я простить никак не могу.
— Чего?
— Того, что ты все еще жива, детка, — сказал он, по-прежнему не глядя на нее.
Поев, они занялись любовью на устилающем дно пещеры мягком песке. После этого тяжело дышащая Джоан подумала: «Как это замечательно — заниматься любовью с человеком, который ни перед кем не пресмыкается». А ведь она уже и думать забыла, что такое возможно.
— А вдруг я подсознательно явилась сюда именно для этого? — спросила она Перси, ласково перебирающего ее жесткие, как проволока, волосы.
— Не знаю. Я могу читать твои мысли, но не могу придумывать для тебя оправдания.
Она резко отстранилась, оскорбленная и озадаченная.
— В чем дело, милая? — проворчал он. — Неужели ты не знаешь, что должна любить своих врагов?
— Хватит парить мне мозги своей религией! — Сейчас она думала о том, как здорово смотрелся бы Перси по телевизору, какое изумительное шоу она могла бы с ним сделать… Конечно, если бы сумела снова втереться в доверие ганийского Бюро Контроля. Потом она вдруг осознала, что Перси проникает в ее мозг и читает мысли, и на мгновение ее охватила паника. Разве можно ни о чем не думать вообще? Да ведь сама попытка приведет только к тому, что ты еще сильнее начнешь думать о запретном!
— Чиз однажды — чиз навсегда, верно? — заметил он, пристально глядя на нее.
— Вовсе нет, это неправда.
— Не лги мне! — Он вскочил и теперь возвышался над ней, огромный, черный и опасный, как бык на арене. Потом он принялся расхаживать взад и вперед, на ходу продолжая что-то говорить, то и дело останавливаясь, чтобы погрозить кому-то невидимому пальцем или потрясти кулаком. — Кстати, как, по-твоему, девушка, что означает слово «ниг»? Имеется в виду расовая или религиозная принадлежность?
— По-моему, расовая.
— А вот и нет, религия. Это все равно, что евреи. Да и быть белым, в общем-то, тоже религия. И могу одним словом объяснить тебе, в чем заключается эта белая религия.
— В чем же? — осторожно осведомилась Джоан.
— В лицемерии. — Повисло долгое молчание. Перси ждал, пока смысл его слов дойдет до девушки. А может, ожидал какого-то ответа. Но она продолжала молчать. — В чем дело? — наконец поинтересовался он. — Что, говорить разучилась? Неужели ты вот так и будешь сидеть и делать вид, будто это не тебя только что обозвали лицемеркой? — Он нагнулся. Поднял с пола игольный пистолет и направил его на Джоан.
— Неужели ты и впрямь убьешь меня?
— Я уже спас тебе жизнь, и теперь она принадлежит мне. Значит, я волен распоряжаться ей, как мне заблагорассудится.
— Я явилась сюда вовсе не за тем, чтобы причинить тебе хоть какой-то вред. Я просто хотела записать кое-какие песни…
— Я не знаю никаких песен, — холодно ответил Перси.
— А может, если бы я прокрутила в своем шоу кое-что из вашей музыки, это пошло бы на пользу движению?
— Я ведь уже сказал, я не знаю никаких песен! — Как бы подчеркивая сказанное, он помахал пистолетом. — А твое шоу я видел, и знаешь, что я о нем думаю? — Он молча плюнул себе под ноги. — У тебя там играют белый джаз, а это полная бессмыслица. Бессмысленный шум, полная чепуха. Да ведь ты и сама не веришь в то, что говоришь там, верно? Ты и сама презираешь людей, которым нравится твое шоу, да и себя презираешь за то, что там происходит.
— Я просто стараюсь заработать на жизнь, — выдавила она.
— Сам не знаю, почему я сразу не пристрелил тебя. Ведь я бы просто оказал тебе услугу. Господи, да я бы лучше умер, чем жил такой медузой, как ты. — Но он так и не выстрелил, и она знала — почему. Похоже, ему нравилось мучить ее, с помощью своих телепатических возможностей исследуя самые потаенные закоулки ее сознания, куда она и сама-то не решалась заглядывать. — Думаю, это нечто вроде благодарности, да, именно. Я искренне благодарен тебе за все, что ты сделала для моего народа — за долгие века. Вы старались не допустить моих братьев в свой мир, не дать им возможности стать такими же, как вы. Так что спасибо тебе, белая чизка, спасибо. Благодарю…
— Может, хватит, а? — наконец рассердившись, огрызнулась она.
— Показываешь зубки, да? Значит, ты еще не конченый человек. Может быть, даже в тебе течет капелька ниговской крови, белая чизовская девушка. Хочу оказать тебе услугу и позволить присоединиться ко мне. Я хочу дать тебе шанс — перестать лгать, подняться с колен и стать настоящим человеческим существом. Что ты на это скажешь?
— Даже не знаю, — ответила она.
— Вот именно — не знаю. Но я хочу преподать тебе урок, потратить толику своего драгоценного времени и терпения в слабой надежде, что в той белой каше, которую ты называешь своей «личностью», возможно, обнаружатся хоть какие-то признаки настоящего цвета. Послушай, мне известно, какое ты получила воспитание. Думаешь, я не знаю, что твои однокровки сделали с тобой? Я знаю, как тебя дрессировали — вроде собаки и кошки Я знаю, как тебя учили говорить «спасибо», когда кто-нибудь, битком набитый оккупационными бумажками или ооновскими долларами, наступал тебе на лицо. Я знаю, как мерзко у тебя на душе. Ты чувствуешь себя опустошенной, бессильной и беспомощной. Неудивительно, что после этого тебе, чтобы завоевать хотя бы видимость расположения других людей требуется столько денег. Неудивительно, что вся эта известность нужна тебе затем, чтобы доказать самой себе, что ты действительно существуешь. Послушай, я собираюсь вложить в твои руки оружие и дать шанс поквитаться с теми белыми ублюдками, которые все это с тобой проделали. — С этими словами он вдруг протянул ей свой пистолет рукоятью вперед, а когда она неуверенно взяла его, отступил назад и улыбнулся.
— А вдруг, — наконец сказала Джоан, — вместо этого я пристрелю тебя?
— Нет. Смелости не хватит. — Но очевидно, он все же увидел что-то в ее сознании, нечто практически неуловимое, то, чего даже она сама не осознавала. Внезапно он так же резко, как и отдавал пистолет, забрал его обратно. — Линкольн! — позвал он, и тут же появился его заместитель. Должно быть, сообразила Джоан, он все это время подглядывал и подслушивал. — Убери с глаз моих долой эту белую чизку. А то если я увижу ее еще раз, могу не сдержаться и просто раздавлю ее каблуком.
