Экспедиция в иномир - Снегов Сергей Александрович (лучшие книги онлайн .TXT) 📗
Глава третья
В ЦАРСТВЕ СТАТИСТИЧЕСКОЙ ЛОГИКИ
1
Недоумения у нас, естественно, были. И поводов для удивления хватало. Но, оглядываясь сегодня назад, я понимаю, что у меня было и еще одно чувство: разочарование. Каждому еще на школьной скамье столько говорят, что основные физические свойства нашего мира определяются его восьмимерностью, а в мирах иных измерений физика неизбежно иная, что невольно ждешь от таких миров чего-то сногсшибательного, чего-то за гранью реально допустимого. Помню, как тому же нашему профессору Антонио Дирборн-Курдаб-оглы я на выпускном экзамене, где среди прочих мне выпал и вопрос о четырехмерном мире, прямо брякнул: «Это мир привидений!». И деловито разъяснил, что раз все тела имеют там геометрические размеры и движутся во времени, а масса и энергия свойства не фундаментальные, то они хоть и пространственны, но бестелесны, не могут воздействовать одно на другое, их нельзя увидеть, пощупать — в общем, нормальные призраки. И профессор одобрительно кивал головой, только добавил, что у меня одна, впрочем, простительная ошибка: он недавно провел обширный математический анализ знаменитых призраков древней литературы — тени отца Гамлета, тени пророка Самуила, вызванного из гроба какой-то волшебницей, Кентервильского привидения, некоей Пиковой дамы и еще с десятка других, менее знаменитых, — и точно установил, что все эти прославленные привидения имели высокий процент вещественности и могли существовать только в мире шести измерений. Таким образом, в четырехмерном мире нормальные привидения невозможны, этот мир сам гораздо призрачней любого призрака. «И я не уверен, что такой мир способен к реальному физическому существованию, хотя логически он непротиворечив и математически возможен, и во всех учебниках его реальность постулируется, так что со спокойной совестью ставлю вам пятерку по физике космоса и сопряженных миров». И профессор размашисто начертал свою фамилию в моем дипломе.
Выше я говорил, что испытывал удовлетворение, а сейчас твержу о разочаровании. Противоречия тут нет. Я был капитаном трансмирового корабля и не мог не радоваться, что мы избежали катастрофы при вторжении в дзета—пространство и что с первого выхода обнаружили много диковинного. Но одно — удовлетворение практика, другое — любопытство путешественника. Артур Хирота, штатный мыслитель нашей экспедиции, буркнул, что дзета—мир сконструирован не по Аристотелю, и, удовлетворенный своим непонятным открытием, спокойно заснул после ужина. На лице его утром не виднелось и следа бессонных дум. Как командир приветствую такое спокойствие, как восьмимерный зритель двенадцатимерных чудес — жду иного. Думаю, если бы мы, выйдя наружу, очутились в эпицентре адского пекла, в чем-то невероятном, невозможном, непредставимо ужасном, чудовищно опасном и только мощная защита генераторов «Пегаса» спасла бы нас от испепеления, расчленения, растворения, двенадцатимерного разлета, молекулярного распада, то сама опасность пребывания в новом мире, показывающая его непохожесть на наш, придавала бы особую ценность изучению его природы.
Впрочем, с друзьями я не поделился своими чувствами. Терпеть не могу укоров, а они, уверен, были бы немедленно высказаны. С меня хватит славы «испытателя бездн, покорителя пекла», как поется в песенке «Астронавигаторы Вселенной». Почему-то всем воображается, что я ощущаю наслаждение от стояния «бездны мрачной на краю». И когда я уверяю, что у меня кружится голова, если приближаюсь к любому провалу, темные просторы космоса внушают мне почти физическое недомогание, а приближаюсь я к провалам и почти всю жизнь провожу в дальнем космосе лишь потому, что такова моя прозаическая профессия — первому изведывать неизведанное, — все убеждены, что я становлюсь в позу. Правда часто неправдоподобна — это знают все, а когда я говорю о себе правду, посмеиваются: «Ох этот Казимеж, ради красного словца не пощадит ни мать, ни отца!». Могу представить себе, с каким ледяным высокомерием процедил бы сквозь зубы Артур: «Пожалуйста, без выискивания ужасов, дорогой Полинг!» — скажи я ему, чего ожидал от первого выхода в дзета—мир.
Итак, подводя итоги первому дню, я высказал удовлетворение: и много нового обнаружено, и серьезных опасностей не повстречалось, и ротонная связь с «Пегасом» в двенадцатимерном мире столь же надежна, как и в нашем восьмимерном. Из последнего факта я сделал практический вывод:
— Автоматы сами обеспечивали связь, Жак ни к одному не прикасался. Он вполне мог бы быть с нами. Завтра пойдем вчетвером.
2
На перелете к куполу Николай высказал опасение, что купола больше не будет. В диковинном сооружении заключена необузданная оптическая иллюзия. Что нам однажды примерещилось, вторично не повторится.
Но купол стоял такой же невысокий, с размытыми очертаниями, с единственным входом. А внутри по-прежнему была не крыша, а тусклое небо, и полусвет-полутьма, и шесть выходов наружу. И около одного красовался мастерский рисунок Артура — золотомордая круглая голова и ярко пылающая девятиконечная звезда.
Николай направился к отверстию, через которое мы уже выбирались наружу. Я опять «ввел его в должность».
— Не уверен, что возвращение к светоморю — лучший вариант обследования дзета—мира. Испытаем следующий выход. Первым иду я, нас страхует Жак.
Жак, в отличие от порывистого Николая, не стремился всюду быть первым.
Артур около второго выхода нарисовал новую картину. На этот раз это был красный бык с голубой луной на голове вместо рогов. Рисунок был так красив, что мы минут пять любовались им, прежде чем шагнули в отмеченное красным быком отверстие.
Страна, открывшаяся за вторым выходом из купола, казалась составленной из телесных предметов в реальном пространстве. И если на Земле и на соседних планетах подобного пейзажа нельзя было найти, то похожие попадались в других районах космоса. Николай сказал, что где-то уже видел такие картины.
Мы находились на дне горной чаши — купол возвышался в центре сжатой горами котловины. И по мере отдаления горы вздымались выше: холмики вблизи купола, крупные пики подальше, а на пределе видимости — каменные гиганты, закрывавшие главами небо. Их было так много, они такой многовершинной цепью сковывали горизонт, забирались столь высоко, что поражало, как в исполинском их нагромождении нашелся ровный участок — дно чаши с маленьким куполом в центре.
Небо здесь тоже походило на земное — высокое, голубое, нежно сияющее дневное небо, только без светила. И почва мало отличалась от земной — камни, пыль, мягкий грунт между камнями. А поодаль виднелись растения — не то сады, не то леса, — тоже напоминавшие те, что попадались на планетах космоса (стволы, кроны, распростертые ветви), правда, ярко-оранжевые и синие, а не зеленые. И атмосфера была схожей с земной, анализаторы указали в ней кислород, азот, и углекислоту, и еще какие-то газы — мы, естественно, не осмелились ею дышать, но ощущали сквозь гибкие скафандры приятное дуновение воздуха.
— Вижу город! — воскликнул Николай.
— Вижу древний земной замок! — откликнулся Жак, смотревший левее.
Сооружение, на которое указывал Жак, и вправду наводило на мысль о замке, вздымавшем угрюмые башни над кронами густого парка. А что Николай назвал городом, было очень далеко. В неясной массе строений, приткнувшихся к исполинской горе, угадывались контуры огромных зданий. Если это и был город, то возведенный из титанических домов.
— Джомолунгма — карлик рядом с любой из здешних горушек, — заметил Артур, опуская бинокль. — А к тому городку — шагать и шагать. Предлагаю начать исследования с замка.
Жак первый заметил, что размеры замка по мере приближения уменьшаются. Сооружение, поднимавшееся над парком, вскоре уже не казалось огромным и грозным, скорей, это была вилла, а не замок.
Артур, оглянувшись, увидел, что купол, наоборот, вырос. Теперь это было не прежнее скромное возвышение, а крупный холм.
