Гений по заказу - Фирсов Владимир Николаевич (книги бесплатно .txt) 📗

Владимир ФИРСОВ

ГЕНИЙ ПО ЗАКАЗУ

Если бы не миленький характер Розалии, я не сбежал бы в тот раз из дома. Но моя супруга может вывести из себя и святого. Словом, я удрал от нее и спокойно коротал вечер за своим любимым столиком и… Впрочем, это неважно.

Теперь-то я верю, что в новогоднюю ночь обязательно случаются чудеса. Но в тот раз об этом не думал. Я просидел там достаточно долго, чтобы забыть про свои огорчения и настроиться на благодушный лад. Я твердо решил, что домой сегодня не вернусь, и раздумывал, не позвонить ли одной из своих приятельниц. И тут за мой столик сел Маллер.

Мы не встречались с ним лет десять, однако я сразу узнал его. Он почти не изменился за это время, оставшись таким же нескладным и долговязым, как и в те годы, когда мы учились в университете. Джек Маллер был самым порядочным и самим способным из всех нас, и я искренне обрадовался, что снова вижу его длинную, наивную физиономию.

— Роб, я пришел сюда не случайно, — трагическим шепотом сказал Джек. — Я давно уже ищу тебя. У меня серьезное дело.

Сейчас попросит взаймы, подумал я, и мне сразу стало скучно. До чего же все люди одинаковы! С тех пор как в моем кармане завелись монеты, меня постоянно отыскивают старые знакомые. И все они после более или менее продолжительных предисловий просят одолжить им денег.

— Сколько? — спросил я, чтобы разом покончить с этим.

— Что сколько? — переспросил он.

— Сколько тебе надо?

— Два часа. Самое большее три.

— Не понимаю, — признался я с облегчением. Если бы Маллер попросил взаймы, я еще больше разочаровался бы в человечестве.

Джек потянулся ко мне через стол, распрямляясь, как складной метр.

— Роб, ответь мне на один вопрос: гениальность — это врожденное качество или благоприобретенное?

Я улыбнулся. Именно такого вопроса и следовало ожидать от Джека.

— Гениями не становятся, гениями рождаются, — повторил я где-то слышанную фразу.

— Да, это общее мнение. И тем не менее оно абсолютно неправильно. Гений — продукт среды. Ньютон, родись он среди папуасов, так и остался бы суеверным дикарем. Гением его сделала только среда.

— Допустим, — согласился я. — Что же из этого следует?

— Воздействие среды можно промоделировать. Я молча протянул руку и потрогал лоб Джека. Он сердито отпихнул ее.

— Конечно, для посредственности вырваться из круга привычных представлений — задача непосильная, — зло сказал он, вставая. — Прощай.

Маллер всегда был немного неуравновешенным, и эта вспышка меня не удивила. Недаром мы прозвали его Гейзером. Но посредственность… Я поймал Джека за руку и усадил обратно.

— Раз уж тебе зачем-то понадобилась посредственность, будь добр изложить ей свои мысли в более популярной форме. Итак, ты предлагаешь приступить к моделированию гениев?

Маллер остывал так же быстро, как и вспыхивал. Разговор с ним всегда напоминал мне драку петухов, которые долго кружат по двору, пока один из них, потеряв терпение, не бросится на противника, чтобы, получив сдачи, снова начать глубокомысленное кружение.

— Не смейся, Роб, — сказал Маллер. — Гениев можно делать по нашему желанию, причем в любых количествах…

Я отпил из стакана. Это становилось любопытным. Мысль вполне в духе века — организовать массовое производство гениев. Желающие стать Эйнштейнами — в дверь направо, будущие Моцарты — налево… Интересно, как он собирается их штамповать?

— Понимаешь, Роб, почему-то все убеждены, что состояние гениальности — нечто таинственное, недоступное анализу и синтезу. Ученые болтуны задурили всем головы в этом вопросе. А между тем тут нет никакой мистики. Дело проще, чем дважды два, и я берусь доказать это.

Для начала давай сразу откажемся от понимания гениальности как качества наследственного. Будь это так, самый первый гений никогда не смог бы появиться на свет, потому что ему не от кого было бы унаследовать свои качества.

А теперь вспомни, как ребенок учится ходить. Он не умеет ничего, и, не будь у него примера родителей, он так и не встал бы на ноги. Доказательство этому — дети, вскормленные дикими зверями, эти несчастные маугли. Все они передвигаются на четырех конечностях, хотя в их наследственных клетках запечатлен миллион лет прямохождения.

Вначале ребенок делает только бессмысленные движения — массу движений, не имеющих цели и не приносящих никаких результатов. Но затем в его мозгу образуются какие-то связи. Кибернетики называют это “отбором из шума”. Правильные действия закрепляются, неправильные забываются. Этот процесс длится всю жизнь — когда младенец тянет руку к игрушке, когда делает первый шаг, когда выворачивает руль велосипеда в сторону падения, а не наоборот. Вначале действиями управляет разум. Затем, после ряда повторений, они становятся автоматическими. Мы называем это моторной памятью.

— Об этом мы читали еще в школе, — буркнул я.

— Меня самого удивляет, что все это знают, но до сих пор никто не додумался до правильных выводов, — ответил Маллер. — А ведь все великие открытия просты, как колесо.

Так о чем я говорил? Да, о гениях. Не буду пока обещать тебе второго Эйнштейна. Но Рамоса — пожалуйста. Или, скажем, Пеле — гениального футболиста. Хотел бы ты иметь команду, в которой играют одиннадцать Пеле?

— В воротах было бы достаточно и Яшина, — заметил я, делая глоток виски. Но Джек не понял всей глубины моего замечания. Он никогда не разбирался в футболе. Впрочем, в музыке тоже. Правда, исправно ходил с нами на концерты, но, пожалуй, делал это лишь из-за той рыженькой, которая потом вышла замуж за нашего профессора. Впрочем, не один Джек был влюблен в нее.

— А теперь представь, что где-то живет способный мальчик, будущий Паганини. Однажды он впервые берет в руки скрипку и неумело извлекает из нее жалкие звуки, напоминающие блеянье шелудивой козы. Его начинают учить, уроки повторяются каждый день, и через какое-то время парень играет уже довольно прилично. Когда он выступает в кабачке, ему кидают в шапку несколько монет. Потом он попадает в хорошие руки, и его учат снова, а если не попадает, то будущий Паганини так и остается плохеньким скрипачом, пиликающим на деревенских свадьбах за бутылку вина. Но ему повезло, и теперь он трудится по много часов в день, повторяя десять, сто, тысячу раз трудные упражнения — так же, как Пеле по тысяче раз отрабатывает какой-нибудь удар.

И все это время в коре его головного мозга происходят удивительные процессы, о которых он и не подозревает. Изо дня в день в них записываются, запоминаются те импульсы, которые необходимы, чтобы извлечь из инструмента нужную ноту или послать мяч в угол ворот. При этом самое удивительное в том, что мозг запечатлевает только сигнал, соответствующий самому лучшему, ведущему прямо к цели движению. Это действует закон дарвиновского естественного отбора, по которому выживает лишь самый умелый, самый приспособленный. И когда всемирно известный музыкант выходит под гром аплодисментов на сцену, он несет в своем сером веществе целый склад записанных импульсов — самых действенных, самых проверенных, процеженных через сито многолетнего отбора, и ему остается только открыть дверь этого склада, чтобы водопад звуков хлынул на потрясенную публику!

Маллер откинулся на спинку стула и заговорщицки произнес:

— Переписав эти импульсы на мозг любого человека, мы получим второго гения, ни в чем не уступающего прототипу. Не нужно будет многолетнего обучения, изнуряющих тренировок — ничего!

Он извлек из-под стола потрепанный чемоданчик.

— Вот он, мой аппарат! В нем хранится сейчас мнемограмма талантливого пианиста. Пять минут перезаписи, и человек становится гением! Все дело за тобой.

Я с сомнением посмотрел на Джека. Судя по всему, пить ему не следовало, потому что глаза его блестели, а длинное лицо вытянулось еще больше. Мне вдруг стало смешно.

— И ты предлагаешь испытать аппарат на мне? — засмеялся я ему в лицо. — Ведь тебе прекрасно известно, что я окончил не только университет, но и консерваторию. И именно по классу фортепьяно. Я еще не настолько пьян, чтобы забыть про это.