Виртуоз куннилинга - Гейман Александр Михайлович (читать полную версию книги .txt) 📗

Гейман Александр

Виртуоз куннилинга

Александр Гейман

Виртуоз куннилинга

Поздним вечером к чекисту Меркулову неожиданно заглянул Лаврентий Павлович Берия.

- Не тормошись, Меркулов, - успокоил он, - я так, сигаретку выкурить.

Берия закурил, сел задом на стол и рассеянно глядя в потолок спросил:

- Меркулов, ты когда-нибудь куннилинг делал?

А Меркулов не раз делал куннилинг, но не знал, что это так называется, и поэтому тупо переспросил:

- Чего?

- Я вот тоже не знал, - вздохнул Берия. - Это, слушай, бабе языком ну, это, - муську... Понял, да? Хочешь, расскажу, как я эти дела узнал?

Меркулов изобразил на лице внимание. И Лаврентий Павлович, поблескивая своим пенсне и куря сигаретку за сигареткой, рассказал ему историю интимного, а вернее - интимно-государственного содержания.

- Слушай, Меркулов, только поклянись, что никому не расскажешь, - дело величайшей секретности. Атомная бомба рядом с этим - тьфу, семечки. А рассказать, слушай, тоже кому-то хочется, не все же в себе такую тяжесть носить, верно? Ну вот, слушай, несколько лет назад было, Коба говорит на Политбюро:

- Предлагаю обсудить дополнительный пункт повестки дня.

Какой? - спрашиваем. А Коба, слушай, одно слово - гений всех времен он что говорит: надо, мол, серьезно подойти к тому, чтобы увековечить память творцов светлого социализма. Ну - все за, единогласно. Коба по кабинету походил и продолжает: предлагаю, говорит, запечатлеть каждого из наших государственных деятелей в каком-нибудь монументальном полотне. По утвержденному списку и с утвержденным сюжетом. Ну, опять голоснули за. Предлагаю, говорит Коба, для товарища Ворошилова такой сюжет: "Нарком Ворошилов проверяет охолощенность жеребцов в вверенных ему Вооруженных Силах". Ворошилов, слушай, обиделся чего-то, стал доказывать, что ему, мол, такой сюжет не подходит - но ты же Кобу знаешь? Он только глазами сверкнул и спрашивает: ты что же, Клим, против линии партии идешь? Поставили на голосование - все за, Ворошилов воздержался. Потом вождь для Молотова сюжет представил - я бы, слушай, никогда не догадался, - "Товарищ Молотов разъясняет работницам фабрики "Красная Заря" постановление ЦК о недопустимости метеоризма во время проведения политзанятий". Все опять за, Молотов - воздержался. А Коба походил ещё по кабинету и говорит: предлагаю начать монументальную живопись с наркома товарища Берия. Почему с меня? говорю. А товарищ Сталин и пошутил: вдруг, говорит, помрешь скоро - как же тогда донести до потомков твой светлый образ? А сюжет какой? - спрашиваю.

- Как ты думаешь, какой? - внезапно спросил Меркулова легендарный нарком.

Меркулов только развел руками. Л.П.Берия вздохнул, покачал головой и продолжил:

- "Академик Лепешинская уличает наркома Л.П.Берия в невладении основами куннилинга". Я-то, слушай, и не знал ни про какой такой куннилинг - думаю, это что-нибудь из биологии, мичуринские опыты какие-нибудь. Взял, знаешь, да и проголосовал со всеми за. Ну, в контору приехал, спросил кое-кого - слушай, - ну, мороз по спине продрал. Это что же, думаю, у этой старой дуры я буду п... сосать? И чтобы меня в таком виде для потомков выставили? Скажи, ну, обидно же, а? Стал Кобе звонить: так и так, товарищ Сталин, недоразумение получилось, из-за личной скромности не могу себя увековечить. Коба и слышать ничего не хочет - не спорь с линией партии. И то сказать, сам ведь голосовал, а теперь отказываюсь - глупо, слушай. Ну, приезжает ко мне личный конвой с предписанием приступить к натурным этюдам. Хрен ли делать - поехал. Говорю - давайте к Налбандяну по пути завернем, пусть он рисует, я других портретистов не признаю. Позвонили Кобе, согласовали - он не против. Забрали Налбандяна - Меркулов, какой он странный человек, а? - ознакомили его под расписку с секретным постановлением Политбюро, так и так - нет, все не верил. До Лепешинской все с разинутым ртом ехал и глаза выпучил, да, - наверное, думал, его разыгрывают.

Входим, Лепешинская уже неглиже, покрывалом накрылась, ну, Налбандян мольберт установил. Я спрашиваю: товарищ Лепешинская, вы понимаете, что сюжет подразумевает раздельное местоположение меня и вас? А Лепешинская, стерва, даром, что ли, самому Лысенке очки втирала, сразу и вскинулась: вот и видно, товарищ Берия, что вы и впрямь не освоили основы куннилинга, потому что при нем раздельное местоположение совершенно исключено, я говорит, ещё раз убеждаюсь в гениальной прозорливости вождя товарища Сталина, что он так мудро выбрал тему для живописного шедевра! Да, Меркулов, не прошел номер - пришлось, слушай, встать на четвереньки да и... знаешь, какие ощущения? Хочешь, расскажу?

Меркулов вновь неопределенно пошевелил руками. Л.П.Берия почмокал губами, лицо его приняло мечтательное выражение, и он погрузился в сладостные воспоминания.

- Совсем не думал, слушай... Мой язык таял в блаженстве... Седые жесткие волосы товарища Лепешинской приятно покалывали мои десны... Ее хриплые стоны сладкой волной ударяли мне прямо в мозг... "Вот оно, счастье, каким наслаждаются праведники в раю", - подумал я, едва не теряя сознание от полного упоения.

Лаврентий Павлович остановился, снова почмокал губами, ещё раз вздохнул и, закурив сигарету, принялся рассказывать дальше.

- Да, Меркулов, кому доводилось это испытывать - блаженнейший из смертных... Одно, знаешь, мне не нравилось - никак не могла эта грымза преподавательские свои замашки оставить, слушай, ну, совершенно нечуткая женщина. Ей бы что-нибудь ласковое сказать, а она все по сюжету: как вы держите язык, товарищ нарком Берия, глубже, глубже... в общем, все чем-нибудь недовольна, да. Мне уж тут китайские коммунисты, я попросил, одну книжку перевели, подарили - "Дао любви" - ну, слушай, по учебнику все делаю - и все равно ей не угодишь. И еще, слушай, что плохо, - Налбандян не выдерживал, - армяне, они что, все что ли такие слабонервные, как ты думаешь? - ему рисовать надо, а он возьмет да свалится на пол. Я ему говорю: ты, может, питаешься плохо? - он отвечает, - нет, товарищ нарком, это я от избытка чувств.

Ну вот, а потом, Меркулов, - и чего это на меня нашло? - ошибку я сделал. Думаю: как же так, у меня ведь жена, надо ей объяснить, совестно, слушай, - получается, изменяю, да? Вот как-то собрался с духом и говорю: слушай, жена, серьезный разговор к тебе. Я тут теперь езжу к товарищу академику Лепешинской, клитор ей разрабатываю, но ты не думай, я тебе не изменяю, мы с ней Налбандяну позируем для картины, это у нас партийное поручение такое. Ну, знаешь ведь - женщина, она как понесла на меня, ай, Меркулов, - никогда такого не было. Я говорю: позвони Кобе, если не веришь. Она звонит: так и так, товарищ Сталин, мой... ну, она меня нехорошо назвала, - говорит, что у Лепешинской клитор сосет, что ему это партия поручила. А товарищ Сталин ей: а зачем же товарищ Берия раскрывает своей жене важную партийно-государственную тайну? Короче, Меркулов, поняла она все, но ты понимаешь? - потребовала, чтобы мы с Лепешинской позировали Налбандяну при ней. А то, говорит, я тебя знаю - ты на куннилинге не остановишься, а про другое в сюжете нет, так что я за тобой сама пригляжу, чтобы разврата не было.

И стала она на этюды со мной ездить - понимаешь, Меркулов, ну, не в кайф, совсем не то стало, а? Лепешинская свои указки дает, жена тут же над душой стоит, Налбандян сопит, как чайник, проверяющие из ЦКК заходят - ну, интимное же дело, а? Я уж говорю Налбандяну - ты закругляйся со своими зарисовками, - ну, он через пару раз сказал, что ему эскизов хватит.

Лаврентий Павлович сделал паузу, лукаво блеснул пенсне и спросил:

- Как по-твоему, Меркулов, что из всего этого получилось? Из нашего, знаешь, дао любви с Лепешинской?

- Картина, наверное, - осторожно отвечал Меркулов.

- Слушай, ясно, что картина... Я про другое - ни за что не догадаешься, Меркулов... Знаешь, что у Лепешинской выросло? А знаешь, на сколько? На десять сантиметров, во как, понял? А у меня, ты посмотри...