Дорога миров - Кудрявцев Леонид Викторович (читать хорошую книгу txt) 📗

Леонид Кудрявцев

Дорога миров

* * *

Через неделю, когда стаял снег и мало-мальски прогрелась земля, все, что могло, пошло в рост.

Свалка проснулась. Там и тут лопались пластиковые квадраты, разваливались кучи пустых молочных пакетов. Между ними появлялись нежнейшие ростки и тонюсенькие веточки, их с удовольствием поедали утильмены, проснувшиеся раньше всех и жадно бросавшиеся на все хоть чуть-чуть съедобное.

Лунными ночами из леса приходили волки-оборотни. Когда до свалки оставалось метров сто, они останавливались, сбившись в тесную кучку, долго внюхивались в бесконечное разнообразие запахов, а потом начинали выть. Услышав их вой, Мирон вздыхал, доставал из погреба заранее припасенный мешок мясных отходов и, взвалив на плечо, уходил к лесу. Оборотни съедали все без остатка и убегали, а Мирон аккуратно сворачивал мешок и шел домой – спать.

Потом незаметно наступило лето. Потом и за середину перевалило. Поспели яблоки, и именно с них-то и начались неприятности.

Однажды ночью один из утильменов залез к Мирону в сад в надежде полакомиться яблоками, но напоролся на Хрюндика, который отвесил ему такого тумака, что незадачливый воришка перелетел через забор и, проломив стенку старинного фанерного автобуса, влетел в его нутро.

Наутро Мирон сходил к вожаку утильменов Трехглазу, поговорил с ним, а также подарил потерпевшему три расколотые японские вазы, бампер от “форда” и полмешка отходов с кондитерской фабрики. После этого избитый радостно признал, что он не в обиде.

Следующей ночью в сад приползло уже пять утильменов. Мирон проснулся и долго слушал, как они шастают по саду и подначивают Хрюндика, чтобы он кого-нибудь из них ударил. Мирон подумал, что таким образом можно и разориться, вышел в сад и, взяв шест, стал сбивать яблоки. Вечером следующего дня он отнес в кладовую последний мешок, от которого тянуло яблочным духом, и запер дверь. Потом посмотрел, как утильмены уходят на свалку, и пошел спать.

Утром один из “камаров” привез на свалку груз картонной тары. Когда он уехал, куча коробок рассыпалась, и из нее выбрался безухий домовой. Он сейчас же отправился на промысел и залез на территорию Трехглаза, что послужило причиной самой грандиозной за всю историю свалки драки между утильменами. Когда страсти поутихли, домовому пришлось бы, конечно, солоно, но к этому времени он уже жил у Мирона.

Поначалу они относились друг к другу несколько настороженно, но постепенно все вошло в норму. Вообще-то домовой был очень застенчив и попадался на глаза редко, но иногда ясными летними ночами они с Мироном сидели на крыльце до зари и домовой подробно и увлекательно рассказывал про свою жизнь, про город, про хозяина квартиры, где он жил, про то, что хозяин умел делать слова и однажды даже выиграл приз “красивой жизни”, и еще…

А забот становилось все больше. Как назло, на свалке завелась ржавая плесень. Ну прямо какое-то наказание. Куда ни посмотришь, абсолютно везде так и кишели прыткие рыжие пятна. На второй день Мирона осенило, и он приспособился ловить их сачком для бабочек. Дело пошло на лад. Но даже несмотря на это, недели две он приходил домой поздно ночью чуть живой от усталости. Домовой и Хрюндик молча раздевали, кормили и укладывали спать. А утром он наскоро умывался и, схватив сачок, убегал на свалку.

В день, когда с плесенью было покончено, Мирон пришел домой раньше обычного и с наслаждением отоспался. А рано утром, выйдя во двор, подобрал с земли желтый лист и, повертев его в руке, понял, что лето кончилось.

Но пока еще было тепло. Только ночи стали звездными-звездными, прозрачными до нереальности. И если лечь на землю и поглядеть вверх, в черное с жемчужными крапинками небо, и смотреть в него долго и внимательно, то можно было дождаться того момента, когда вдруг почувствуешь, что летишь к этой черноте… ближе… ближе… еще ближе.

А днем нежаркие солнечные лучи неторопливо и со знанием дела одевали леса и поля в красное и оранжевое. Пролетавшие журавли предвещали грядущие морозы, и даже время, казалось, текло лениво и задумчиво.

Именно в один из таких дней Мирон поссорился со степным ветром.

Причиной послужила разбитая чашка. Но за степным ветром уже числилась чертова уйма уничтоженной посуды, а капля – камень точит. Разглядывая разноцветные черепки, Мирон не сдержался и сказал ветру, что это свинство. Он думает, так легко найти хорошую чашку или тарелку? Как же! Поди поищи! А эта так и вовсе была из дорогого сервиза.

Ветер, понятное дело, обиделся и улетел, забрав с собой запах травы и цветов. Сейчас же потянуло свалкой, и от этого настроение у Мирона испортилось еще больше. Мысль, что сегодня первая ночь дороги миров, уже не радовала.

Он надел старенькие джинсы, клетчатую рубашку, пригладил длинные седые волосы и вышел во двор.

Смеркалось. Хрюндик заготавливал дрова. Еще вчера он натаскал разбитых табуретов, шкафов, диванов и теперь азартно рубил все это на куски. Увидев Мирона, он опустил топор на землю и, обнажив в усмешке желтые клыки, спросил:

– Надолго? Может, проводить?

– Да нет, не надо, – сказал Мирон и пошел к калитке в глухом двухметровом заборе.

Свалка начиналась метрах в двадцати. Там громоздились кучи мусора, из которых торчали покореженные автомобили, мотки ржавой колючей проволоки и разломанная мебель. Во многих местах все это было залито чем-то трудноопределимым, гниющим, похожим на белые, дурно пахнущие сопли.

“А ведь когда-то здесь был обыкновенный лес”, – подумал Мирон. По крыше его избушки скакали белки. Туманными рассветами, бывало, приходили лоси, но, почувствовав запах человека, возвращались обратно в лес, бесшумно переставляя длинные ноги и настороженно оглядываясь.

А потом город оказался рядом. В лесу поселились шум транспорта, ауканье грибников и грохот ружейных выстрелов, дым костра и пьяный смех. И ничего нельзя было поделать. Да и уйти он никак не мог. Потому что должность у него такая – охранять дорогу миров.

Мирону оставалось только надеяться на лучшее, на какую-нибудь счастливую случайность.

Но лучше не становилось. Город надвигался, и настал день, когда неподалеку от избушки Мирона появилась первая дурно пахнущая куча. Он долго стоял возле нее, с ужасом глядя на мерзость, которая растекалась по траве, отравляя окружающий воздух тошнотворными запахами, и в ярости сжимал кулаки, так что хрустели костяшки пальцев.

Однако и тут ничего сделать было нельзя. Мусорные кучи росли, и Мирон как-то незаметно стал для всех окружающих смотрителем одной из городских свалок.

Как известно, человек привыкает ко всему. И он постепенно привык к противному запаху, научился управляться с водителями “камаров”, которые норовили вывалить свой груз куда попало, лишь бы от него поскорее избавиться.

В конце концов жизнь более или менее вошла в колею. Но тут на свалке поселились алканавты.

Целыми днями они собирали стеклотару, а “гонцы” доставляли ее в город. Возвращались они обычно под вечер, и тогда свалка гуляла, шумела, дралась, горланила песни, да так яростно и громко, что обрушивались самые высокие мусорные небоскребы. Только полная темнота прекращала шабаш, но на следующий день все начиналось сначала.

Мирон пробовал с алканавтами бороться. Уговаривал, угрожал, применял физическую силу, вызывал стражников, которые прочесывали свалку и уходили, утаскивая десятка два самых неосторожных или пьяных настолько, что ни уха ни рыла не вязали. Алканавты быстро сообразили, кто вызывает стражников, и началась настоящая война. Дважды кто-то высаживал стекла в избушке Мирона, раза три его самого били до потери сознания, потом стали обворовывать, а как-то даже попробовали поджечь избушку.

Наверное, алканавты бы победили, но тут на свалку пришли утильмены. Они появились ночью. Бесшумно обследовали все, выбирая уголки поуютнее, а на следующее утро алканавты исчезли. Они ушли, потому что боялись утильменов, как черт ладана.