Эффект Завалишина. Символ встречи(Повесть и рассказ) - Шаломаев Михаил Исакович (список книг TXT) 📗

Михаил Исакович Шаломаев

ЭФФЕКТ ЗАВАЛИШИНА

Повесть и рассказ

ЭФФЕКТ ЗАВАЛИШИНА

Повесть

Скандал

Корпус был разделен коридором. Слева шесть дверей, справа одиннадцать. Вторая дверь налево ведет к механикам. Это самое обширное помещение сектора, и когда объявили, что созывается срочное производственное совещание, все по привычке потянулись сюда. Курящие устраивались у окон, прячась от укоризненных взглядов заведующей химической лабораторией Анны Афанасьевны. Она не терпела табачного духа.

— Алик! Когда мы играем с мастерскими?

— Самый милый воротничок — полоска меха.

— …И этот ему отвечает: «В бочке!»

Смех. Кто-то рассказал анекдот.

— Нет, нет, баклажаны и помидоры надо тушить совместно.

С порога сообщили:

— Идут!

Из самой дальней двери, окрашенной цинковыми белилами и снабженной табличкой «Заведующий сектором», вышли двое — директор института и профессор Павел Петрович Бобылев, который издавна возглавлял сектор. Профессора раньше за глаза называли шефом, мэтром, папочкой, балабусом. Но однажды Алик Хайдаров произнес длинную горячую речь, в которой доказывал, что все эти слова — банальность. Речь подействовала, и профессора Бобылева с тех пор начали именовать по-новому, причем весьма лаконично — Ус. Почему — Ус? За усы — неважнецкие реденькие усы, которые должны были прикрывать шрам на верхней губе. В молодости Бобылев занимался теорией детонации, и после очередного эксперимента, завершившегося грохотом, звоном стекла и визгом лаборанток, очутился в хирургической клинике. Пришлось отрастить усы.

Бобылев шел степенно, задрав голову, и сотрудники сделали вывод, что он раздражен. Семенил директор института, держа Павла Петровича под руку. Начальство проследовало к верстаку, заставленному коробками от микроскопов. Разговорчики поутихли. Курильщики, торопливо затянувшись, гасили сигареты о трубы радиаторов отопления. Бобылев подозвал лаборанта и вручил ему стопку бумаги — писать протокол.

Директор встал, но за высокими коробками виднелась лишь его прическа.

— Хотя меня не видят, но услышат, — весело пообещал директор, и собравшиеся засмеялись, ибо при очень обидном для мужчины росте директор обладал каким-то совершенно диковинным басом. — Приступим? Товарищи! Повод для нашей встречи неприятный. Мы хотим проинформировать коллектив о безобразном происшествии, подобного которому у нас до сих пор не было. Это просто скандал!

Все умолкли.

— Речь идет о совершенно невероятном поведении молодого сотрудника вашего сектора Завалишина.

Скрипнули стулья и табуретки. Взгляды отыскали худощавого, бледного парня, который хмуро разминал папиросу. Парень сидел в углу и упорно разглядывал патрон настольно-сверлильного станка.

— Вот что произошло, — гремел директор. — Все вы знаете, какие хорошие научные и производственные отношения сложились у нас с геологами Кызылташской экспедиции. Многие из вас пользовались материалами и данными, которые они нам любезно предоставляли. Так вот, руководитель этой экспедиции попросил меня оказать содействие в ремонте приборов и рации, ибо их ремонтная база сейчас чрезвычайно загружена. Мы решили направить Завалишина, и вот тут он показал себя во всей красе! Он отказался ехать! Он, видите ли, занят! Я не буду приводить его высказываний — форма их настолько вызывающая, что я не могу найти слов для возмущения. Вопросом об оскорбительном отношении ко мне я не хочу подменять вопрос об элементарном соблюдении норм трудовой дисциплины. Если бы это была первая и единственная претензия к Завалишину, то я, вероятно, ограничился бы административными мерами. Но у нас уже давно складывается о нем отрицательное мнение. Научная бесплодность — раз. Игнорирование общественных поручений — два. Моральный облик — три. У нас здоровый коллектив, мы никому не позволим мутить воду. Мнение руководства совершенно определенное — от сорняков надо избавляться. Но прежде чем делать этот решительный и неприятный шаг, мы хотим послушать вас, коллег и ближайших сотрудников Завалишина. Прошу выступать и высказываться.

Высказываться никто не хотел. Тогда директор обратился к Анне Афанасьевне — гордой и величественной особе. Она пожала плечами:

— Мне трудно судить о профессиональных достоинствах и недостатках Завалишина, но о его манере поведения… Когда заходишь к нему в лабораторию, невольно настораживаешься. По форме его слова приемлемы, но по тону… А как он относится к нашим молодым сотрудницам? У него для них не находится ничего, кроме: «Давим науку, милые? С такими мордашечками…. — Анна Афанасьевна возмущенно поперхнулась и повторила: — с такими мордашечками очень просто сказать новое слово в науке. Подцепить профессора и жи-и-и-к — мадам профессорша!»

Смех. Профессор Бобылев заерзал, словно это относилось к нему. Анна Афанасьевна негодующе оглянулась.

— Не вижу поводов для усмешек. Для меня не было неожиданным поведение Завалишина по отношению к директору. Он на такое способен. Но… ради объективности должна сказать, что газоанализаторы он ремонтирует нам очень добросовестно.

Директор предоставил слово заведующему термической лабораторией Алику Хайдарову. Алимжан Хайдарович Хайдаров, или по-дружески просто Алик, универсальный молодой человек. Он слегка волейболист, слегка шахматист, слегка художник. Все это не помешало ему год назад уверенно защитить диссертацию. Вместе с Бобылевым он вел основную тему сектора. С Завалишиным Алик поддерживал вполне доброжелательные отношения.

Алик сказал, что, конечно, грубость Завалишина не имеет оправданий, но последнее время Володя очень много работал над интересной и многообещающей темой. Володя устал, вымотался, ну и нагрубил в запальчивости. Он уже, безусловно, сам жалеет об этом и непременно выедет к геологам. А что касается научной работы, то Володя талантлив, очень талантлив. Но пусть он сам все объяснит.

— Мы ему дадим слово в конце, — пробасил директор. — Кто еще?

— Та я тоже скажу! — произнес грубый женский голос.

Это комендант сектора Вера Никифоровна — жилистая, угловатая особа лет пятидесяти. Вера Никифоровна отличалась напористостью и неумеренным любопытством. Ее побаивался даже заместитель директора по хозяйственной части. Видимо, поэтому сектор в первую очередь получал спецодежду, молоко и новые стулья. Ремонт в секторе тоже производили в первую очередь, и самые отпетые бригадиры малярной гильдии ругались нехорошими словами, проклинали чертову бабу, но выполняли ее приказания. Вера Никифоровна была вынослива, как вол, никогда не болела, однако исходила завистью ко всем, кто пьет лекарства и получает назначение на процедуры.

Вера Никифоровна постоянно с кем-то враждовала и с кем-то вступала в дружественные коалиции. Довольно стойко она недолюбливала Завалишина, который скептически относился к ее жалобам на недомогания, но когда ей было нужно, сиропным голоском просила «Володечку» починить утюг или репродуктор.

Вера Никифоровна важно прошла вперед, подбоченилась.

— Правильно казав директор — от Завалишина один скандал. Он такой хлопец — жинку бросив, дите…

— Не суйтесь не в свое дело!

И столько было в голосе Завалишина злости и боли, что даже Вера Никифоровна не рискнула углубляться в эту тему.

— Я по делу скажу, все скажу. Вчерась Завалишин накричал на меня, накричал так, что всю ничь плакала, сердце так и заходилось. Якись ящики не туда ему поставила. А що два часа грязь вывозила, як из свынарника, так про то ни слова. И всегда у них, у того Завалишина, грязи бильше, чем где. Папиросы накиданы…

Вера Никифоровна умолчала, что в кабинете Бобылева и в лаборатории Алика Хайдарова окурков не меньше, но когда разгорается скандал, объективностью обычно не злоупотребляют.

— Ваше слово, Павел Петрович.