Побратим змея (СИ) - "Arbiter Gaius" (книга бесплатный формат .TXT) 📗
Комментарий к Глава 4 *Родичи. Поскольку тотемом (Великим предком) описываемого Рода является Великий волк, то волки являются в какой-то мере их родственниками. Поэтому и именуются в работе родичами.
Немного картинок.
Примерно так могло бы выглядеть селище, в котором живут герои: http://torvet.ru/wp-content/uploads/2006/11/IMAG0169.JPG
В отличие от неандертальцев, живших раньше них, кроманьонцы жили не в пещерах, а в хижинах. Это обеспечивало им бОльшую мобильность. Каркас хижины делался из стволов молодых деревьев или из рёбер мамонта, а покрывалась хижина листьями либо шкурами. Получалась примерно такая конструкция http://antropogenez.ru/uploads/tx_antropedia/zhilishche.jpg .
====== Глава 5 ======
После привала и обеда охотники двинулись дальше. До сумерек им предстояло выбраться к опушке Запретного леса. Стоянка на границе мира живых и мира мертвых была самым что ни на есть подходящим испытанием для Большого путешествия. Вернувшиеся из него живыми юноши могли с уверенностью и без страха смотреть в лицо любым земным опасностям – ведь тут они соприкасались с тем, что было стократ опаснее и страшнее.
Переход до опушки должен был быть более долгим, чем преодоленный с утра отрезок. Потому ли или по каким-то другим причинам, покидая их временную стоянку, Тур жестом приказал Кнышу занять место непосредственно за его спиной во главе группы. Замыкал шествие Шох – невысокий, но самый широкоплечий и мощный участник Путешествия. Будучи лучшим другом и правой рукой Тура, именно он возглавлял группу до обеда. Тур же шел позади, и лишь встретившийся им на пути завал из бурелома принудил их нарушить этот порядок, в результате чего и был потерян Кныш.
Пытаясь подстроиться под быстрый шаг вожака, тщедушный охотник то и дело окидывал чуть завистливым взглядом его мускулистую спину и мощные ноги. Как у него это выходит – словно не идет, а парит, едва прикасаясь босыми подошвами к земле?.. Так плавно и одновременно стремительно... Вот у него, у Кныша, ноги ничуть не короче – но они только путаются, спотыкаются, наступают на что-то острое, да еще и предательски ноют от усталости, хотя переход только начался. А Туру – хоть бы что. Видится, что он может идти так восходы напролет, не останавливаясь... Неужели усталость ему нипочем?..
Большая капля пота, скользнувшая вдоль позвоночника предводителя, стала ответом на это беззвучное вопрошание. Кныш следил за ней, пока она не исчезла под набедренной повязкой, а затем напряг слух. Дыхание Тура было ровным – даже чересчур ровным, что наводило на мысль о том, что охотник сознательно не позволял ему сбиваться. Кныш отчего-то поразился сделанному открытию: а ведь и Тур не всесилен! Усталость ведома ему так же, как и всем другим. Просто он научился обуздывать ее ради достижения цели!..
Словно в подтверждение его мыслей предводитель поднял руку в знак остановки. Отстегнул от пояса бурдюк с водой, запасы которой они пополнили у ручья, и отпил из него. Остальные, в том числе и Кныш, последовали его примеру.
Глядя, как жадно движется кадык на мощной шее, как блестит выступивший на руках и плечах пот, Кныш еще раз мысленно подтвердил сделанный вывод: вожаку тоже непросто, возможно, ему даже тяжелее, чем остальным. Но если он справляется с этим, то и другие не должны поддаваться слабости.
На закате они достигли Пустоши Великого волка.
Стоянку разбили, не выходя из лесу, но и недалеко от опушки, чтобы стволы деревьев как можно меньше загораживали обзор на случай, если со стороны Пустоши появится кто-либо враждебно настроенный. Ужинать пришлось лишь водой да сладкими крупными ягодами, в изобилии росшими на окружавших лагерь кустах. Ужин более чем скудный, и двое охотников тут же занялись изготовлением и установкой силков на птиц и кроликов в надежде, что благодаря их усилиям завтрак будет более обильным.
Тур тем временем распределял дежурных. Бдеть предстояло в три смены по трое – двое контролировали Пустошь, один – глубину леса.
И снова Кныш мысленно коснулся рукой груди в благодарном жесте: предводитель поставил его в третью смену, в последние предрассветные часы, а значит, у него была возможность лечь спать сразу же и не прерывать свой сон, как участникам второй вахты.
Тур постарался распределить охотников так, чтобы в каждой вахте был по крайней мере один сильный воин. Сам он решил дежурить с первой сменой, вторую должен был возглавить Шох. Кнышу предстояло нести вахту с Кимом и Ерохом – оба были почти на голову его выше, а по размаху плеч в каждом из них поместилось бы как минимум по два Кныша. Такие богатыри могли спокойно оборонять лагерь и без хилого собрата, а потому Кныш ясно понимал, что его роль в предстоящем дежурстве будет минимальной. Случайно ли так вышло? Или именно этого предводитель и добивался?
Ответов на эти вопросы не было, и сын Взывающего, доев ягоды и запив их водой, одним из первых свернулся клубком у разведенного костра. Колени, которыми он неосторожно повернулся к огню, тут же начало припекать. В противовес этому по спине потянул холодный сквозняк, от чего к горлу подкатил приступ кашля. Пришлось переворачиваться на другой бок. Ощущая приятное тепло от костра, разлившееся от шеи до поясницы, Кныш молча наблюдал за своими спутниками. Все они вскоре тоже легли отдыхать, только трое дежурных да Шох продолжали бодрствовать.
Богатырь некоторое время сидел неподвижно, перебрасываясь малозначащими фразами со стражами. Затем поднялся и медленно приблизился к границе стоянки, пристально вглядываясь в непроглядный мрак Пустоши.
– Заметил что-то? – Тур подошел, встал за его спиной. Рука его словно невзначай коснулась рукояти ножа, висящего на поясе.
– Нет... Все тихо. Просто... Я так долго думал, как однажды приду сюда – и вот, мы здесь. Хотел посмотреть.
Тур еще раз окинул взглядом окрестности. Светлоликий в виде тонкого полукружия выбрался из-за туч, его свет разрозненными бликами отразился от поверхности Озера, очертил темные пики Гор, лежащих за ним.
– Ты бы Лучезарной, что ли, дождался бы – чтобы смотреть-то, – с легкой иронией заметил он. – Вот рассветет – тогда и...
– И при Лучезарной посмотрю, – не сдавался его товарищ. – Только мне видится, что это тут не так и важно...
– Не важно, светит она или нет? – Тур ухмыльнулся. – Да ты никак в рыси подался, в темноте видишь!..
– Да я не об этом! – Шох, казалось, слегка обиделся. – Я про то, что место тут такое... Странное. Будто тут... Ну... Словом...
– Будто тут гораздо важнее то, чего не видно.
Голос неслышно подошедшего к ним Кныша заставил их обоих слегка вздрогнуть. Шох глянул на него с некоторым удивлением, но затем энергично кивнул.
– Во. Оно самое.
– Спать идите, глядетели! – Тур хлопнул друга по плечу и вернулся к костру. Богатырь последовал за ним, а следом, немного помедлив, и Кныш, почувствовавший, что отдых ему уже просто необходим.
Он уже почти провалился в сон, как вдруг неожиданная мысль заставила его снова открыть глаза. Кажется, он забыл о чем-то важном...
– Я могу долго спать, – сказал он Туру. – Ты хорошо сделал.
Он коснулся рукой груди.
– Спи долго, – прозвучало в ответ из темноты. Лицо вожака уже терялось во мраке, только поблескивали, отсвечивая пламя костра, черные глаза. Кнышу почему-то показалось, что предводителю приятна его благодарность.
– Ты хорошо делаешь как вождь, – развил он свою мысль, и, помолчав, добавил – четко и раздельно: – Вождь Тур.
Шорох, донесшийся из темноты, говорил о том, что молодой охотник повернул голову в его сторону. Эти слова значили очень много. Вождем племени становился лучший воин, доказавший свое мастерство и силу в ряде различных испытаний. Когда это происходило, все жители селища по очереди подходили к нему во время особой церемонии, называли его вождем и добавляли имя, тем самым признавая его главенство. Это было своеобразной клятвой верности. Произнесший ее не мог впредь злоумышлять против вождя и делать что-либо ему во вред. Если же кто-то по каким-либо причинам отказывался принести эту своеобразную присягу, он изгонялся. Слова, сказанные Кнышем, не имели пока значения в рамках всего племени: вождь Марух был жив и здравствовал, он оставался сильным и умелым воином, а потому бороться с ним за власть время еще не пришло – ни для Тура, ни для кого-либо другого. Значение ее было скорее персональным: произнеся ее, Кныш выказывал уверенность в том, что однажды Тур станет вождем, то есть, по сути, признавал его лучшим из лучших.
