Творцы миров (СИ) - Артамонова Елена Вадимовна (читать книги полные .TXT) 📗
все ощутили внезапный страх, смешанный с тоской и каждого коснулось дыхание разрытой могилы. Помните?
Мальчишки молча кивнули. От рассказа Барышевой по телу ползали мурашки, а перед глазами невольно возникала опутанная живыми корнями оскалившаяся в страшной гримасе голова.
— Совпадение амплитуд обоих качелей и есть ключ, отворяющий врата ада. Мертвецы пробудились и, пожелав свежей плоти, той же ночью разорвали несчастного бродягу.
Барышева умолкла. Желая рассеять гнетущую атмосферу, Ивойлов возразил рассказчице:
— Виктория, концы не сходятся. После убийства мы еще пару раз в «погоню» играли – где же жертвы? Либо дверь отворяется только раз, либо непосредственно после каждого совпадения амплитуд – в любом случае жертв должно было быть больше.
— Я сама над этим размышляла. И уверена – объяснение есть, только вот пока не знаю какое.
— Ребята, а мне идея с «биоценозом» как-то сразу разонравилась. Едва представлю, что надо ползать по этой проклятой земле, так тошно становится.
— Петька прав. Втравила ты нас в историю, Барышева. Кости, черепа, биоценоз кладбища… Вот тебе и черепа, хорошего в них мало, — Ивойлов замолчал, стряхнул с колен шелуху и вдруг засмеялся. — Дураки мы! Натуральные лапти
колхозные! Сколько времени впустую просадили, каждую травинку под лупой рассматривали. Нет, чтобы содрать из учебника сведенья о растеньях средней полосы, и дело с концом! Будто не известно, что Наталья Александровна заданий не проверяет – ей главное рамочка на каждой страничке и испуг в глазах. Она с нами обходится, как удав с кроликами.
— Точно — гипноз. И зря мы с Панкраторвой связались – отличница есть отличница. Ей главное – по правилам поступать. Дадут домашнее задание стену головой прошибить, она пробьет, да еще других заставит. Клинический случай.
— Вот и я говорю – диктат учителей приводит к притуплению умственных способностей. Особенно таких учителей, как Наталья Александровна. Она нас запугала, зомбировала, лишила воли и индивидуальности. С началом учебного года мы должны вместе, всем классом восстать против ее ига!
Ивойлов театрально всплеснул руками:
— Опять ты, Барышева, за старое! Мало тебе «тройки» в четверти, хочешь, чтоб из школы исключили?!
— Серега, она меня достала.
— Вот и разбирайся с ней сама, а других не впутывай!
Косые лучи солнца отражались в окнах домов, создавая иллюзию пожара. Ивойлов посмотрел на часы:
— Нам пора.
Недовольная Вика сухо попрощалась с приятелями и скрылась в темной пещере подъезда. За ужином она была молчалива, рассеяно ковыряла вилкой успевшую остыть вермишель и думала о чем-то своем. Экран небольшого, установленного на кухне телевизора засиял всполохами холодного голубого света – начиналась очередная версия «Франкенштейна». Отодвинув тарелку, Барышева с неожиданным интересом начала следить за судьбой монстра и его создателя.
— Вика, пора спать, — голос матери вытянул ее из омута зыбких загадок и внезапных озарений.
Спорить было бессмысленно. Бросив долгий взгляд на экран, девочка ушла к себе в комнату и начала собираться ко сну. Уже лежа в постели, она набрала знакомый телефонный номер.
— Толкачев, ты не спишь? — шепотом поинтересовалась она.
— Не совсем… — ответил сонный голос.
— Петя, я поняла, в чем дело! Молния, электричество дает жизнь.
— Ты о чем?
— В ту ночь была гроза, она и завершила начатый нами процесс оживления мертвецов.
— Спокойной ночи, Барышева. Спи спокойно.
— Эх, Петька… Знаешь, Толкачев, у тебя еще появится возможность оценить мое открытие.
Пунктир коротких гудков напоминал смех – на другом конце линии оборвали разговор. Барышева плотно приложила трубку к рычагу, отодвинула сползший на край тумбочки телефон. Чувствовалось, она что-то задумала. Несколько раз обежав комнату, взгляд девочки задержался на изящном керамическом кашпо со свисавшими плетями дикого винограда. Барышева удовлетворенно хмыкнула и погасила свет.
Все лето погода преподносила сюрпризы. Неожиданные похолодания, пара ураганов, переломавших множество деревьев, сорокоградусная жара – казалось, удивлять было уже нечем. Но последняя декада августа стала весьма эффектной концовкой сумасшедшего лета. Жара, царившая первую половину дня, с завидным упорством оборачивалась вечерним звонким ливнем, превращавшим улицы в озера и запруды, а горячий воздух испарений навевал фантазии о сезоне тропических дождей. Но строгие рамки календаря отвергали причудливую непоследовательность погодных явлений, и грядущее событие неумолимо приближалось. Разъехавшиеся по деревням и домам отдыха школьники потихоньку подтягивались к дому.
Вечер 31 августа был душен и печален. Привычно сгущались над крышами домов тучи, во дворах слышались звонкие крики ребятни, а Вика Барышева торопливо шла по страшной роще, спеша добраться к дому Петьки Толкачева. Звонок не работал, она трижды постучала в обитую коричневой клеенкой дверь. Открыл Петька.
— Я думал, ты последние оборочки разглаживаешь, к празднику готовишься.
— Праздник! Я в младших классах первое сентября траурной рамочкой обводила. А тут еще первым уроком — биология…
— Ты поделку подготовила?
— Лучшая поделка, которую можно предложить ботаничке — это самодельное взрывное устройство, по мощности эквивалентное ста килограммам тротила.
— Сильно же ты ее любишь! Да что мы болтаем на пороге? Заходи!
— Нет, спасибо, Петя. Я хотела тебя об одной вещи попросить – давай напоследок на качелях покачаемся.
— Идем, — в голосе Толкачева слышалось удивление.
Им было очень страшно. Низкое, набухшее тучами небо, окутало рощу сумраком, погрузив ее в преждевременную ночь. Непонятные звуки, похожие на приглушенные стоны, неотступно преследовали их. Барышева едва не закричала, когда огромный черный зверь в двух шагах перед ними пересек
дорожку, и лишь услышав призывный свист, поняла, что едва не столкнулась с крупным псом, гулявшем поблизости. Сообразив, что территория заполнена выгуливаемыми собаками, ребята немного успокоились. В низине было совсем темно. Веревки качелей слегка подрагивали, будто кто-то совсем недавно сидел на них.
— Давай поиграем в «погоню», — хрипло произнесла Вика.
— Что ты задумала, Барышева?
— Пожалуйста, Петя, пожалуйста!
Они одновременно плюхнулись на холодные доски сидений, одновременно оттолкнулись ногами от влажной земли. С каждым мгновением взмахи качелей становились все шире и шире. Барышева виртуозно уходила от преследования, и Толкачев начал сомневаться в том, что понимает суть ее поступков. Но вот дощечки сидений вытянулись в одну линию, после чего взмахи стали угасать, и вскоре качели зависли неподвижно. Барышева первой спрыгнула с доски, отошла в тень деревьев. Оттуда послышался ее голос:
— Хочешь посмотреть на малыша, которого я отдам Наталье Александровне? Завтра утром, до школы пересажу его в плошку и… Он два месяца здесь рос.
Толкачев приблизился к сидевшей на корточках Вике.
— Рассчитываешь, что он станет убийцей?
— Может быть. Если врата до сих пор открыты, если сегодня ударит молния. Если, если, если… Если существует справедливость. Думаешь, я за «тройку» мщу?
— Разве нет?
Барышева выпрямилась, вскинула голову.
— За поруганную честь сотен поколений школьников. За беззащитных, униженных… Послушай, Толкачев, далеко не каждого преступника осуждают на десятилетнюю отсидку, а нас – слабых, беспомощных детей, не раздумывая, на целых десять лет швыряют в эту тюрьму. Дети еще не могут постоять за себя, дать достойный отпор и, отупевшие от ощущения безграничной власти взрослые, тиранят их, упиваясь вседозволенностью. Они калечат наши души, они делают нас кретинами, они ненавидят нас. А мы – ненавидим их. Страшно быть беззащитными, но месть униженных не знает предела…
— Барышева, ты прирожденный демагог. Если не станешь рецидивистом, сделаешься, как минимум, премьер-министром.
— Спасибо.
— Пора по домам. Я тебя провожу. Двое шагали по темной аллее, и ветви старых кленов шумели над их головами. Начал накрапывать дождик.
