Письма на воде (СИ) - Гринина Наталья "NataBusinka" (читать лучшие читаемые книги .TXT, .FB2) 📗
Поборов удивление, вызванное присутствием Чжи Мона, императрица решительно устремилась к кровати, но звездочёт тут же шагнул к изголовью, закрывая собой правителя.
Когда-то он так же защищал умирающего Тхэджо от назойливости королевы Ю.
Всё повторялось. Всё возвращалось на круги своя.
– Ваше Величество! – раздражённо повысила голос императрица, но умолкла, как только чёрные провалы глаз на восковом лице обратились к ней.
– Что тебе нужно? – с неприкрытой гадливостью проговорил Кванджон, делая долгие паузы между словами, чтобы протолкнуть воздух в пылающую огнём грудь. – Явилась лично проверить, не пора ли готовить погребальную церемонию? Наберись терпения: тебе его не занимать…
Он хотел было продолжить, но не смог: его опрокинул на постель новый приступ надрывного булькающего кашля, после которого на губах появилась кровь. Она струилась по лицу Кванджона, становясь всё гуще и темнее.
Плохо. Очень плохо.
Чжи Мон протянул императору влажное полотенце, однако тот проигнорировал его заботливый жест, глядя куда-то сквозь супругу, и под его презрительным взглядом та невольно отступила назад.
– Я хочу поговорить с вами, – упрямо повторила она и добавила, с вызовом посмотрев на астронома: – Наедине.
– А я с тобой – нет… – отрезал император, странно растягивая звуки, и Чжи Мон понял, что тот задыхается от ярости, не в силах выносить присутствие женщины, которая отравила ему жизнь, насыщая её ядом ещё до той самой первой чаши на фестивале Двойной девятки. Эта женщина помешала ему жениться на Хэ Су и стала причиной её страданий, её увечья, её горя и преждевременной смерти.
Мог ли он спокойно видеть её, когда уже не было нужды притворяться?
– Ваше Величество! – астроном склонился над Кванджоном, обессиленно сползавшим с высокой подушки. На его лице пятнами проступил лихорадочный румянец, а измученный взгляд умолял о помощи.
– Оставьте нас! Немедленно! – потребовала императрица, вдруг оказавшись за спиной звездочёта, а потом вновь обратилась к императору: – Вы должны понимать, Ваше Величество…
Она попыталась оттолкнуть Чжи Мона, одновременно выхватывая из его рук влажное полотенце, – и Кванджон сорвался.
– Пошла вон! – с ненавистью прохрипел он, вскидываясь на ложе, и только руки астронома удержали его содрогающееся тело, не позволив упасть. – Я ничего тебе не должен. Вон, тварь!
Императора больше не волновали приличия, этикет и прочие церемонии. На пороге смерти все эти наносные условности сдувает ветром с той стороны и становится всё равно.
Чжи Мон чувствовал, как Кванджона колотит от ярости, как она клокочет в больной груди невысказанными словами и обвинениями, тонущими в возобновившемся от напряжения кашле. Ему хотелось помочь, успокоить императора, облегчить его последние минуты. Но Кванджон не желал успокаиваться. Схватив рукава Чжи Мона неожиданно цепкими пальцами, он заставил его склониться ближе и отчаянно выдохнул ему в лицо, не обращая внимания на кровь, что густо стекала по подбородку и шее на золотого дракона, придавая тому кровожадный вид:
– Убери её отсюда, Чжи Мон. Убери! Я не хочу видеть её перед тем, как… И помнить не хочу. Убери…
– Ваше Величество, – обернулся к императрице звездочёт. – Я прошу вас, пожалуйста…
Но Ён Хва и сама уже отступала спиной к выходу, с ужасом глядя, как из горла императора хлещет кровь, а тело бьётся в предсмертных конвульсиях, которые усугубляло её присутствие. Споткнувшись на ступени, она развернулась и бросилась вон из спальни. Ван Чжу последовал за ней, так и не сказав ни слова и даже не посмотрев на отца.
Впрочем, тот тоже не смотрел им вслед. Вложив в свою мольбу последние силы, он обмяк на руках Чжи Мона, потеряв сознание.
Солнце мазало прощальными лучами по западным окнам, когда Кванджон наконец-то пришёл в себя. Пока он находился в беспамятстве, слуги по велению Чжи Мона всё привели в порядок: сменили залитые кровью одеяла, умыли и переодели правителя в чистую одежду и принесли свежезаваренный чай.
Вновь оставшись наедине с Кванджоном в комнате, которая теперь казалась немного уютнее из-за горевших свечей, астроном сел на постель и, взяв худую невесомую руку императора, прислушивался к замедлявшемуся пульсу.
– Она… ушла? – прошептал Кванджон, приподнимая ресницы с таким трудом, словно это были каменные глыбы.
– Да, Ваше Величество, и наследный принц тоже, – кивнул Чжи Мон, отпуская его запястье. – Вы так и не попрощались с ним.
– Это лишнее, – поморщился император, и звездочёт понял, что ничего так и не шевельнулось в нём и не отозвалось. – Когда я… смотрю на него, я вижу её. А я не могу на неё смотреть. Больше не могу. Хватит, – он перевёл дыхание. – Передай ему потом, если хочешь… Передай ему, мне жаль, что я не сумел его принять. Мне правда жаль. Я знаю, каково это – быть нелюбимым сыном. Но ничего не могу с собой поделать. И лгать ему не стану.
Тонкие пальцы, дрожа, мяли золотого дракона на груди, император задыхался, но крови больше не было – наступило то самое обманчивое состояние, которое перед смертью часто принимают за улучшение самочувствия уходящего.
Однако Кванджон знал, что это не так.
– Всё, – с облегчением прошептал он. – Теперь точно – всё. Как же я устал…
– Ваше Величество, я мог бы попробовать исцелить вас, – осторожно предложил Чжи Мон, сам не понимая, зачем это говорит.
– Я не хочу, – отвернулся к стене император.
– Тогда чего вы хотите?
Чжи Мон не мог заставить себя произнести эту избитую фразу – «последняя просьба». Она застряла у него в горле, царапая и терзая его своей пошлостью и потусторонней необратимостью.
Кванджон помедлил, потом взглянул на него, и в его мёртвых глазах Чжи Мон вдруг увидел искорку света и надежды.
– Проводи меня… к ней, – попросил он.
Его голос звучал слабо, но при этом был не умоляющим, а требовательным.
«Ты мне должен, – говорил взгляд императора, из блёклого на пару мгновений сделавшийся колким и обвиняющим. – Ты должен нам, слышишь?»
– Я не могу, Ваше Величество, – Чжи Мон и сам еле говорил из-за комка в горле и подступивших слёз, что он сглатывал, не в силах удержать.
– Ложь, – уверенно прохрипел Кванджон. – Ты лжёшь мне. Как лгал все эти годы…
Чжи Мон не выдержал и опустил голову.
Конечно, он лгал. Вылезал из кожи вон, чтобы говорить правду, поступать по совести, выдумал этот проклятый барометр лжи, но только применял его преимущественно на других, не на себе.
И в то же время он говорил правду: он не мог проводить императора к Хэ Су, как сделал это для Тхэджо и наложницы О: всё-таки он был не всемогущ, да и в кажущемся хаосе временных петель существовал свой строгий порядок, который нельзя было нарушать.
Ван Гон и Су Ён принадлежали одному миру и одному времени. Соединить их было непросто, но возможно, что Чжи Мон и сделал.
Другое дело – Ван Со и Хэ Су, которые были из разных миров, из разных хронологических узлов. Хэ Су, а вернее, Го Ха Чжин, отделяла непреодолимая толща времени, поэтому Чжи Мон при всех своих умениях и опыте был бессилен. Он не мог вот так просто отвести императора к возлюбленной, но мог указать путь. А пройти его предстояло самому Кванджону. Как всегда – в одиночестве.
Чувствуя на себе взгляд, полный укора и напряжённого ожидания, Чжи Мон сглотнул горький ком, мешавший говорить, и, уже не пряча слёз, вновь посмотрел в чёрную бездну:
– Я не Господь, Ваше Величество. Я лишь выполняю волю Небес, которые…
Лицо Кванджона в одно мгновение сделалось страшным, его оскал как никогда напоминал волчий, глаза гневно сузились и задрожал подбородок:
– Опять Небеса? – прошипел он и дёрнулся, безуспешно пытаясь приподняться на локтях. – Небеса, Небеса, Небеса! Тебе самому не надоело? Самому не противно постоянно повторять одно и то же? Я ничего не желаю слышать о твоих равнодушных, жестоких Небесах!
Каждое его слово, звучавшее приглушённо и рвано, долетало до Чжи Мона хлёсткой пощёчиной, но он лишь молча слушал.
