Письма на воде (СИ) - Гринина Наталья "NataBusinka" (читать лучшие читаемые книги .TXT, .FB2) 📗
Ван Со перевёл потерянный взгляд с урны на принца, а потом с рычанием бросился к нему и выдернул со стула:
– Это твоя вина! – взъярился он, захлёбываясь рыданиями и ненавистью. – Конверты были подписаны твоей рукой! Я не знал, что внутри были письма от Су!
– Я сделал это потому, что ваши с ней почерки очень похожи. Во дворце догадались бы, что это послания Хэ Су. И тот, кто не хотел, чтобы они попали к вам, мог их уничтожить. А она так ждала и надеялась на ответ… – тускло, словно издалека, пояснил Ван Чжон, не реагируя на то, как неистово трясёт его император, но тут же вспыхнул, словно от огнива: – И всё же вы должны были знать, что она умирает! Я видел, как за нами следил ваш человек!
– Вы с ней делили одну комнату и жили счастливо, – сказал Бэк А, по-прежнему стоя за спиной Ван Cо, готовый подхватить его, если понадобится. – Поэтому он больше не захотел получать вести о вас!
Отпустив Чжона, Ван Со как-то сразу ослаб, согнулся пополам и, припав лбом к урне, жалобно завыл. Его пальцы царапали мёртвый камень, а душа надрывалась так, что Бэк А не знал, куда себя деть, лишь бы не касаться этого сокрушающего горя ни слухом, ни взглядом. Ему невыносимо было видеть старшего брата – императора, сильного и жёсткого человека – сломленным, с помутившимся от потери разумом.
И Бэк А просто стоял рядом, сглатывая бессильные слёзы.
Наконец Ван Со выпрямился, прижимая к груди урну обеими руками, точно ребёнка.
– Су, пойдём… – прошептал он, ласково касаясь бледного нефрита. – Пойдём со мной…
Он так бережно баюкал урну, мокрую от слёз, так трепетно говорил с нею, что Бэк А всерьёз испугался за его рассудок и хотел было остановить, заговорив с ним, но Чжон вдруг решительно преградил Ван Со путь:
– Вы не можете! Я не позволю вам! – в его голосе прорезалась отчаянная злость, приправленная горем, ревностью и осуждением. – Она моя жена!
– С дороги! – исступлённо прохрипел Ван Со, и Бэк А отчётливо увидел в его лице проступившие волчьи черты. – Пусть Су и мертва, но она – моя! Моя!
– Чжон! – Бэк А едва успел перехватить бросившегося на Ван Со младшего брата. – Не надо! Ты же сам всё понимаешь! Ты лучше других должен знать, с кем она хотела бы остаться.
Ван Чжон окаменел, пригвождённый к месту этой жестокой правдой, и не пошевелился, пока Ван Со не покинул комнату, всхлипывая и крепко обнимая нефритовую урну.
– Если ты и правда считаешь Су другом, – произнёс Бэк А, с тревогой прислушиваясь к удаляющимся неровным шагам, – прекрати бороться с императором и противостоять ему! Хэ Су всю свою жизнь беспокоилась за нас всех. Она и так много страдала! И, зная об этом, ты хочешь ещё больше огорчить её?
Он не замечал, как по его щекам текут и текут слёзы. Чжон слушал его, потупившись и кусая губы, а потом достал из складок одежды шпильку старшей придворной дамы Дамивона – и наконец-то расплакался, отпуская накопившуюся боль.
Умолкнув, Бэк А ошеломлённо смотрел, как Чжон дрожащими пальцами гладит матово поблёскивающий перламутр, и ахнул, обо всём догадавшись:
– Неужели ты…
«…лишился разума настолько, чтобы полюбить её? Зная, какие чувства она испытывает к Ван Со, зная, что он без неё не может жить и никогда не отдаст, ты позволил себе…»
– Глупец! – еле выговорил Бэк А, привлекая к себе младшего брата, которого трясло от рыданий.
Ван Чжон плакал, как дитя, а Бэк А гладил его по спине, восхищаясь и ужасаясь этой сумасшедшей беспросветной любви, в которой утонул четырнадцатый принц.
Глупый! Какой же он глупый…
Он спас Хэ Су от дворца, пожертвовав собственным сердцем и ничего не прося взамен. Хотя знал! Всё знал с самого начала!
Эта добровольная жертва, это обречённое чувство изумляло Бэк А и возвращало его мыслями к Мён Хи, которую он любил так же безнадёжно и как никто другой понимал, что должен чувствовать Чжон, каково это – видеть и не сметь коснуться, желать и понимать, что твоя мечта недостижима, быть рядом – и при этом бесконечно далеко. Он и сам испытал такую любовь и теперь обнимал брата, шепча ему слова утешения, в которых не было никакого смысла.
Это он тоже знал наверняка.
Однако в отличие от него, от Бэк А, Чжону довелось хотя бы немного побыть рядом с любимой: делить с ней трапезу, смотреть, как она засыпает, заботиться о ней, поправлять её волосы, даже держать её за руку… Хотя кто знает, не было ли это ещё большей пыткой – называть её своей женой и оставаться всего лишь другом.
А ведь Чжону выпало ещё и иное: стать молчаливым свидетелем того, как любимая тоскует по другому, как носит чужого, не его ребёнка, как бесконечно пишет письма и ждёт… Ждёт до последнего вздоха – не его. Видеть, как она умирает, своими руками зажигать погребальный костёр, а потом обнимать урну с её прахом, которую у него отнимут…
Сравнится ли что-либо с этим?
Бэк А был на месте Ван Чжона. И не был. Знал, каково это. И не знал.
Святые Небеса, как же нужно любить, чтобы вынести всё это?
– Что ты наделал… Что же ты наделал! – повторял Бэк А, оплакивая потерю брата и свою собственную тоже. Оплакивая всех их – алые горячие сердца, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому однажды придёт конец.
Жестокая воля Небес, одинаково равнодушных и к тем, кому они дали познать счастье взаимной любви, ощутить на вкус её мимолётную горькую сладость, и к тем, кого только поманили этим светом, ослепив и искалечив в середине пути, так и не позволив прикоснуться к мечте.
Что же это за Небеса, которые никому не дают счастья на полный вдох?
Что же это за чувство, ради которого вновь и вновь пылают, обращаясь в пепел, алые сердца?
Стоит оно того?
Бэк А не молил Небеса помочь понять это – он точно знал ответ.
***
Считается, что, наделённые благословением Небес, проводники бессмертны и едва ли не всемогущи.
Полнейшая чушь!
И первое, и второе довольно спорно. И если насчёт бессмертия Чхве Чжи Мон был почти уверен, то всесилие вызывало в нём стойкие сомнения, причём практически с самого начала его миссии в Корё, которая вот-вот грозила обернуться полнейшим провалом. Кстати, уже не впервые. И всё из-за Ван Со!
А уж по поводу собственной непогрешимости и душевной стойкости астроном и вовсе не питал никаких иллюзий.
Он проклял всё на свете, пока ждал возвращения императора из Чхунджу. К своему стыду, поправ доводы рассудка касаемо гигиены и эстетики, Чжи Мон обгрыз ногти на руках, нервно нарезая круги у озера Донджи. Он и без того желал бы позабыть, как вытаскивал Кванджона из пропасти отчаяния, в которую тот рухнул, отпустив Хэ Су из дворца. А что будет с императором сейчас – даже он, опытный и без лишней скромности прославленный проводник, не брался предположить.
Едва прочитав письма Хэ Су, Кванджон ринулся в конюшню, запретив астроному его сопровождать. И не надо было числиться в передовых проводниках, чтобы догадаться, куда направляется император. Главное, думал звездочёт, искромсав ногти и приступив к костяшкам пальцев, – чтобы тот вообще вернулся.
Ожидание превратилось для Чжи Мона в истинную пытку. И вот что странно: он не мог дотянуться до Кванджона, чтобы увидеть, что там с ним происходит. Старался сосредоточиться, напрягал все свои силы – без толку. Уже не впервые на пике эмоций его сверхъестественное для обычного человека внутреннее зрение меркло, заставляя ощущать себя противно беспомощным и в то же время удивительно свободным.
Если Чжи Мон оставался спокойным, а вернее сказать, равнодушным, его хвалёное всесилие работало на полных оборотах, без осечек. Взять хотя бы тот случай с поимкой сбежавшей невесты – госпожи Хэ, когда он был вынужден мысленно убеждать Ван Со отступиться и не препятствовать её возвращению во дворец. Тогда всё получилось. А почему? А потому, что ему, астроному, было всё равно, чего тут кривляться.
Тогда, но не теперь.
Эта треклятая варварская эпоха, эти принцы, каждый из которых влез в его душу и пустил в ней корни, постепенно и как-то очень незаметно лишили его мало-мальски надёжных барьеров. А что до Ван Со – тот вообще превратился для Чжи Мона в ежедневный вызов и подвиг, к которому астронома никто не готовил, да и сам он, честно говоря, к героизму никогда не стремился.
