Клан быка - Тропов Иван (лучшие книги читать онлайн .txt) 📗
Маленькие озера, над которыми постоянно бурлят грозовые облака, – это его локация. Участок, к которому он привязан.
Не так жестко, как в обучалке. Там была лощинка, куда мог входить только Леха, и был берег моря, куда мог входить только сатир. Здесь, чисто теоретически, каждый может идти, куда хочет. Хоть вообще к переходам из седьмой зоны в соседние. Да куда угодно – если сможет, конечно. Оживает сатир, если его убьют, недалеко от этих озер.
И это не просто. Те прозрачные растения, похожие на дохлых медуз, – из них игроки делают лекарства. Торгуют ими, неплохие деньги получают. А чтобы им жизнь медом не казалась, чтобы не мог любой новичок наловить этих медуз, сколько хочет, – для этого здесь сатир и посажен. Нападать на них и мешать собирать.
А чтобы он не зевал и не халтурил, не пытался отлынивать, те медузы здор-рово жгутся. Не игроков жгут, нет. Игроки могут трогать медуз как ни в чем не бывало. А вот сатира как сковородкой прижигает, когда игроки вытаскивают медуз из воды. И чем больше медуз собирают, тем сильнее прижигает. Так что не мог он спокойно смотреть на тех теток, пока они в его озерце промыслом занимались… У кабанов такая локация – лес. Если присмотреться, то между черными «листьями» есть еще зеленоватые наросты, похожие на желуди…
– К черту кабанов! – не выдержал Леха. – У меня-то что?!
Хотелось пить, мочи нет! Все тело превратилось в кусок вяленого мяса. Пить, пить, пить…
– Ты не ори, не ори, – пробурчал сатир. – Не у себя дома, понял?
Леха фыркнул и нетерпеливо врезал копытом в камни. Как же хотелось пить!
– Тебе, считай, повезло. У тебя локации как бы нет. То есть оживать ты будешь здесь, – сатир притопнул, – в долине, а так бегай где хочешь.
– А охранять что должен?
– А охранять тебе ничего не надо.
– А пить?… – просипел Леха.
– А что «пить»? Пей.
– Да не могу же! Рвет!!!
– Ну еще бы. Ты, лапушка, кто? Ты монстр, вот ты кто. Там, на воле, грабил, насильничал, убивал? Пил людскую кровушку, изверг в человеческой личине?
Леха тихо застонал. Терпеть было невозможно. Ни жажду, ни потоки этого ерничанья…
– Ну а теперь все, попался, – как ни в чем не бывало болтал сатир. – Кончилась твоя лафа. Содрали человеческую шкурку с твоего поганого нутра, изверг. Чтобы всю правду без прикрас было видно. Понял?
– Господи, ты можешь по-человечески сказать, что я должен делать?!
– Да я же и говорю: кровушку людскую пить тебе отныне – без маскировки. Чтобы всем, значит, было видно твое истинное лицо, страшилка ты картонная…
– Ты хочешь сказать…
– Ага. Точную пайку не знаю, но, думаю, человек пять-шесть за день должен за новыми аватарами отправлять. Ловишь, мочишь и питаешься теплой кровушкой, морда твоя злодейская… – почти ласково закончил сатир. – Понял?
– Да ладно тебе… – пробормотал Леха. – Издеваешься? Ну издеваешься же, да? – почти взмолился.
– Да нет, шутки уж давно кончились, – помрачнел сатир, – Жаль, что ты этого все никак не поймешь… Не будешь убивать, жажда будет еще сильнее.
– Куда уж сильнее-то!
– Хочешь узнать? – хмыкнул сатир.
– Но это же… Это же как пытки…
– Во народ, а! – восхитился сатир. – О правах человека вспомнил… О правах человека надо было раньше думать, пока на свободе гулял! Но там-то ты об этом не думал, да? Пронесет, типа? Ну вот и пронесло…
Леха только закрыл глаза, уже мало что соображая. Пить. Хотя бы стакан воды… Хотя бы половинку…
– И потом, ты вообще хоть глазком глянул на то, что подписывал? Про боль там черным по белому написано. Только никакие это не пытки, а «стимуляция социальной активности перевоспитуемых», – процитировал сатир. – Понял? По-русски говоря, это чтобы ты не только о себе думал, эгоист рогатый, но запомнил, что бывают еще интересы окружающих. Законы и традиции, которые надо соблюдать. Непререкаемо. Усек, нет? Упертый ты наш… Так что это ты сам себе делаешь больно, а не они…
– Я ничего не делаю… – пробормотал Леха.
– Вот именно! Ничего не делаешь. А ничего не делать – это тоже занятие, между прочим. Или я тебе не предлагал прошвырнуться, тех двух телок пободать, а потом сладко закусить?
Леха не ответил. Пить хотелось неимоверно. Голова сама поворачивалась к озеру – к воде, такой желанной, прозрачной, зовущей… Шагнул туда…
– Эй, эй! Не дури! – заступил дорогу сатир. – Кому сказал, не дури! Только хуже будет!
Леха его уже не слушал. Оскалился и рванул вдоль скальной стены, чтобы хоть как-то отвлечься от жажды, грызущей изнутри. Невыносимой.
– В пустыне попробуй! – крикнул сзади сатир. – Если тебя сюда перевели, там должно что-то быть! А если нет, дуй дальше на запад! Там Гнусмас, город этой зоны! Народу должно быть до…
Солнце не село – по-южному свалилось за горизонт, строго сверху вниз, как сверкающий пятак в черную щель свиньи-копилки. Сумерки обернулись кромешной темнотой, сверху сверкали звезды.
Копыта с шелестом взбивали песок, дюны надвигались и опадали позади как волны – огромные валы тьмы, летящие под морем звезд.
Жажда…
Это была уже не жажда. Это стало чем-то большим. Гораздо большим!
Голова превратилась в иссохший череп, внутри которого прыгал язык – вяленый кусок мяса, шершавый и неживой. Глаза горели. А когда моргал, было только хуже – иссохшие веки скоблили по сухим глазам так, что хотелось орать от боли. Ноги, шею, спину, все суставы ломило. Тонны песка и стальных опилок перекатывались в суставах, обдирая хрящи, кости и нервные окончания. Каждый шаг, каждое движение, каждый удар копытом отдавались болью, но не бежать он не мог…
Во всем мире осталась только боль – и жажда, которая сильнее этой боли. Гораздо сильнее! Только боль и жажда…
Сначала Леха решил, что это еще одна звезда. Голубая звезда над самым горизонтом. Только эта звезда не дрожала, как все остальные звезды у горизонта, не переливалась зелено-красно-желтой рябью, а горела упрямым оранжевым огоньком и становилась все ярче.
Почти не соображая, что делает, Леха повернул на нее, бежал на эту звезду. Нет, не звезду… Уже можно различить, что это огонь.
Огонь – люди – кровь…
Господи, неужели эта боль, эта жажда – скоро уйдут?! Леха быстрее заработал ногами, стрелой слетая с дюны. Огонь пропал. А когда Леха взобрался на следующий гребень, далекий оранжевый огонек распался на два.
Один торит высоко над землей – узкий, вытянутый вверх, словно пламя огромного факела. Мертвенно-голубой. Другой огонь ниже, где-то на уровне земли. Этот красновато-желтый, живой – костер… Костер – люди – кровь!…
Всего через несколько дюн! Какая-то пара дюн! Пролетели одна за другой. Быстрее, быстрее! Туда… Надвинулся черный вал последней дюны, скрыв огни. Леха, стиснув зубы, работал ногами. Вырывая копыта из податливого песка, выбрасывая себя вверх, к последнему гребню, отделяющему от того, что так нужно…
В голове не осталось никаких мыслей. Остались только жажда, боль в каждом суставе – и рефлексы. Именно они заставили затормозить и рухнуть в песок, едва из-за гребня дюны показались огни.
Первый огонь, вытянутый, и был факел. Огонь вырывался из высокой трубы. Под трубой гудел мощный мотор. Гулял шатун, вращался тяжелый маховик, вгоняя в землю и вытаскивая обратно длинный поршень…
Нефтяная вышка.
Перед вышкой горел костер, вокруг сидели трое людей. Рядом с ними, шалашиком, стояли три автомата. И один из людей – черт бы его побрал! – сидел лицом сюда…
Меланхоличное лицо, задумчивые глаза. Мечтательно глядящие поверх костра…
Прямо сюда!
Жажда была уже невыносима. А то, что могло ее утолить, – близко, совсем близко… Стиснув зубы до боли, Леха лежал, вжавшись в песок, и терпел. Терпел и внимательно смотрел.
Если поднимется тревога и эти трое успеют добраться до своих автоматов…
Есть всего один шанс. Всего один.
Если убьют, то оживешь в новом теле, далеко в Кремневой долине. И придется опять бежать через пустыню. Один на один с темнотой, морем звезд – и жаждой и болью. Которые все сильнее и сильнее… Еще несколько часов? Невыносимых, бесконечных часов…
