Баффер - Дулепа Михаил "Книжный Червь" (лучшие книги txt) 📗
– Бояться смерти? Глупое занятие.
– Почему?
– Я не верю в то, что после умирания организма есть какая-то форма существования сознания. Понял формулировку?
– А… ага. Но если все-таки есть?
– Тогда тем более нечего бояться. Если жизнь и дальше будет, то чего бояться? Как-нибудь наладится.
– А если в ад попасть? В настоящий ад? Не так, как вы вчера говорили?
– В ад? Илья, любая форма существования – это жизнь. Если она полна мучений, то это не беда, это просто такая вот хреновая жизнь. К тому же любые пытки рано или поздно заканчиваются. Или я от мук сойду с ума и перестану быть собой, тогда мучиться продолжит кто-то другой, а он может и не знать, что его жизнь – ад.
– Тогда получается, что вы хотите умереть? Что это хорошо?
В его голосе была какая-то знакомая задумчивость. Очень уж знакомая…
Так. Придется действовать по-другому.
– Подойди.
Я притянул его поближе, поставил перед собой, а потом, не давая времени понять, вытащил из кармана пистолет и приставил к его голове. Щелчок предохранителя оказался неожиданно громким в этой утренней летней тишине.
– Что это такое, знаешь?
– З… наю. – От неожиданности мальчишка оцепенел.
– Хорошо. К чему он приставлен?
– Ко мне. Михалыч, вы…
Я нажал оружием так, чтобы он вынужденно отвел голову.
– Молчи. К тебе он приставлен, к твоей бестолковой голове. Что будет, если я выстрелю?
– Умру?
Он косил глазами на мою руку с оружием, но пока не пытался вырваться.
– Умрешь. Вот одно движение пальца, – Я быстро отвел ствол от его головы и выстрелил в воздух. Мальчишка ойкнул и присел, когда горячий ствол снова был вдавлен ему в висок. – И все, твои мозги разлетятся по двору. Чем ты тогда будешь мыслить? Кем ты тогда станешь? Как называется человек, которому вышибли мозги?!
Илья смотрел на меня с ужасом. Я почти кричал, то и дело дергая его за рубашку, иногда водя воняющим гарью стволом перед его носом.
– Мертвец это называется. Ты хочешь умереть?
– Я… Михалыч!
– Ты хочешь умереть?! Говори, или я сочту, что хочешь, и пальну! Говори!! – Я с силой вдавил ствол ему в щеку, и он вдруг заорал:
– Не хочу! Я не хочу!
Его правая ладонь вдруг оказалась прижата к моей груди, прямо напротив сердца.
– Не хочешь?! Даже готов сопротивляться? Готов?!
– Готов! Отпустите!
– Хрен тебе!
Я отшвырнул пистолет в сторону и, схватив его за запястье, прижав его ладонь к себе, начал убеждать:
– Илья, никто не хочет умирать, никто! Все хотят жить. Иногда человек устает и думает, что смерть будет лучше, но она всегда хуже. Никто не возвращается оттуда, никто! Любящие родители, друзья, дети – никто не вернулся! Мы умираем навсегда! Слышишь?
Он пытался выдернуть руку, но я был сильнее.
– Илья! Посмотри на меня!
Мальчишка с залитым слезами бледным лицом стоял на подгибающихся, трясущихся ногах, но все-таки стоял и слушал.
– Я бы черту душу продал или тому демону, которого утром завалил, но души, наверное, тоже нет. Мне осталось четыре часа, потом меня не станет. Совсем, навсегда. Я хочу, чтобы остались вы. Ты, Дара. Чтобы вы жили, чтобы выросли и стали хорошими людьми. Или плохими, черт с ним, с добром, но чтобы вы жили. Ты понял? Ты понял?!
Он часто закивал. Притянув к себе, я обнял его и зашептал уже в ухо:
– Жить – хорошо. Жить – правильно. Но смерти бояться не надо. Я вот не боюсь, знаешь, почему? – Он замотал головой, шмыгая носом. – Потому что смерти – нет. Есть умирание, это может быть больно, страшно, но самой смерти – нет. Я хочу жить, но никто не живет вечно. – Помолчав, слушая его всхлипы и гладя по спине, я продолжил совсем спокойно. – Илья, иногда жить просто не получается. Это не плохо, это не хорошо, это есть. Прости, я бы с вами остался, но не получается. Ты обиделся?
Пацан помотал головой, потом кивнул, потом опять помотал. Значит – слушает. Хоть это хорошо.
– Давай, умойся. – Я кивнул на дверь в дом. – И Дару успокой. Напугал я ее криками, наверное.
Мальчишка, с опаской отстранившись, прерывисто вздохнул, посмотрел на мое спокойное лицо, утер рукавом слезы, и, всего раз оглянувшись, ушел в дом, где сразу споткнулся обо что-то. Да, воспитатель из меня тот еще. У отца тогда лучше получилось, но у меня ни балкона, ни крепких отцовских рук. Пистолет у лба вроде не хуже сработал, сразу в глазах разум появился, а дурные мысли ушли. А может, их и не было, может, мне просто показалось, от всей этой фигни? Ничего, все равно… все равно уже. Посмотрев на пистолет, с сожалением вздохнул, поставил на предохранитель и убрал. Все, это был последний урок, больше я его научить ничему не успею. Три месяца со мной, что он будет помнить через десять лет?
Да похрен, пусть хоть забудет. Лишь бы жил, а прошлое оно всегда умирает, ну его, это прошлое.
Боюсь ли я умирать? Эх, мальчик, да я готов зубами выгрызать себе спасение, только где оно?!
Там – покой, там тишина, там избавление от всех бед и болей. Но я не хочу! Хотя кто меня спрашивает? Кто спрашивает всех тех, кому сегодня придется умереть?
Закрыв глаза, я поднял лицо к солнцу. Так вот, значит, как выглядит смирение? Отрицание было в школе, гнева тоже полно тогда, когда первые анализы казались дурацкой шуткой, как это – я умру? Потом торг пополам с депрессией и годы тихой жизни по придуманным правилам. А сейчас простое печальное понимание, что я сделал все, что мог. Так ведь? Три, может, четыре часа. Хотя какое там четыре, со всей этой нервотрепкой! Ну и пусть, сколько ни есть – все мое.
Я ждал, что Илья не захочет выходить ко мне, боялся, что слишком напугал парня, но минут через десять, о чем-то пошушукавшись за дверью с Дарой, наверное, успокаивая ее, мальчишка все-таки вышел. Постоял на крыльце, смотря в мою сторону, потом спустился, подошел.
– Ты как?
Он ждал чего-то другого и растерялся.
– Нормально. Все в порядке, нормально. А вы?
– Спасибо, все так же.
Не ожидая его следующей реплики, похлопал по скамейке рядом, приглашая.
– Садись. Времени мало, надо еще решить, куда и как вам идти.
– Я не пойду.
– Не начинай, а?
– Не пойду. Лучше в деревне останусь.
Глубоко вздохнув, я, стараясь не коситься на него, выдал свои соображения:
– Тут все знают, кто ты и что умеешь. Полковник Сергеев, шеф московских мракоборцев, вам тут без пригляда жить не даст, к себе утащит, выменяет у председателя на что-нибудь полезное. А я что-то сомневаюсь, что он настолько хороший человек, чтобы вас ему оставлять. Так что или в Кватерхорс, или на море. Или на Дальний Восток, только там у меня хороших знакомых нету. Еще минут сорок есть до врат, надо решить и собраться.
Илья покивал головой, словно соглашаясь, но думал о своем.
– Михалыч, а вы в самом деле все перепробовали? Может, что-то упустили?
– Была еще мысль, что Дара сможет амулет сделать или научится прямо с человеческой плотью работать. Только уже не успеть ей научиться, а делать не из чего. Только вон камушки и остались. Не повезло.
Опустив голову, я в очередной раз пожалел, что тот светящийся шарик Шефа остался у него в руке, по ту сторону портала, ведущего неведомо куда. Что бы из такой штучки смогла сделать Дара? Кольцо Всевластья? Может, стоило опознание на Шефову задницу применить? Вдруг да узнал бы чего? Только когда мне было об этом думать…
– Камушки! Вы говорили, что ими можно увеличивать игровые характеристики? Дара сделает на восстановление магии! Она может!
Он даже вскочил со скамейки, ухитрившись взволнованно нависнуть надо мной. Даже неловко такую радость гасить.
– Сможет, раза в два. Только надо в десять.
Илья снова упал рядом, и я продолжил.
– Я же к ним, еще туда, в ее прежний дом, не просто так таскал добытое. Смотрел, что да как, прикидывал. И восстановление жизни, и увеличение хитов, и ускорение мема. Все это другое, для кого-то, может, и подмога, только на мою болезнь они никак не влияли.
