Зов странствий. Лурулу (ЛП) - Вэнс Джек Холбрук (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
Закончив эту работу, юноши и девушки сразу разбежались в разные стороны, выбирая ту или иную полосу, причем многие девушки поспешно перемещались из одной полосы в другую, если замечали на другом конце партнера, который им не особенно нравился. Тем временем еще несколько молодых людей — судя по всему, музыкантов — поднялись на низкую эстраду в дальнем конце площади и занялись установкой и настройкой инструментов. На них были особые наряды странного покроя и странной расцветки: туго облегающие тело рубахи из фосфоресцирующей ярко-синей ткани, с открытым воротом и глубокими вырезами спереди, обширные шаровары, перевязанные под коленями — матово-красные, лимонно-зеленые или черные — а также белые башмаки с длинными острыми носками. Через несколько минут все музыканты одновременно надели причудливые длиннорылые маски и внезапно превратились в коварно переглядывающуюся бесовскую шайку.
Напряжение возрастало — казалось, в воздухе проскакивали электрические разряды. Юноши и девушки принялись подпрыгивать и кружиться, взбрыкивая ногами — сначала застенчиво и неуверенно, но мало-помалу все смелее и развязнее. Подбоченившись, они то и дело взмахивали руками, словно протыкая воздух, и вертели ладонями, оттопырив большие пальцы. На далекой эстраде ударник подвесил вереницу трубчатых колоколов над огромным басовым барабаном и прошелся бамбуковой метелкой по пустотелому деревянному резонатору, после чего встал навытяжку — на площади тут же воцарилась тишина. Театральным жестом вытянув вверх руку с зажатым в ней молоточком, барабанщик ударил по цилиндрическому гонгу. Другие музыканты тут же принялись пиликать и дудеть, производя внезапный оглушительный гвалт воющих и дрожащих глиссандо, случайных пассажей и арпеджио, подгоняемых судьбоносными гулкими ударами громадного барабана.
Сумбурный звуковой шквал застал Малуфа и Мирона врасплох: почему-то оба они ожидали, что музыка будет более упорядоченной и мелодичной. Тем не менее, они продолжали внимательно слушать.
«Я знаю, в чем дело! — заявил Мирон. — Мы не понимаем их музыку, потому что нам незнакомы и непонятны ее сложные закономерности».
«Надо полагать, так оно и есть», — допустил Малуф.
Юноши и девушки, находившиеся на разных концах расчерченных полос, реагировали на музыку с энтузиазмом, дергаясь в такт ударам большой литавры, корчили всевозможные гримасы, извиваясь всем телом, поднимали согнутые в коленях ноги и броском распрямляли их вперед, вытягивая носки. Мирон не преминул заметить, что девушки привязали длинные юбки к туфлям, чтобы не слишком обнажать щиколотки, хотя самые отважные провокационно демонстрировали на мгновение вершок-другой своей ноги, сразу исчезавший под юбкой.
Ритм барабана становился все настойчивее, пируэты и прыжки танцоров — все неистовее, нервное напряжение достигло критического уровня. Юноша и девушка, плясавшие на разных концах одной из полос, стали сближаться — подбоченившись, кружась и брыкаясь. Они встретились посередине полосы и резко остановились, все еще поводя плечами и бедрами в такт грохочущему ритму, после чего, развернувшись спиной друг к другу, быстро наклонились так, чтобы их ягодицы столкнулись, и разбежались на прежние позиции, опять торжествующе подпрыгивая, кружась и брыкаясь.
Гвалт на эстраде не умолкал, огромный барабан непрерывно гремел. Еще одна пара сорвалась с места, двинулась навстречу и повторила ритуальное столкновение; вслед за ней это проделали еще две пары.
Мирон вдруг что-то заметил, нагнулся и протянул руку, указывая вперед: «Смотрите, смотрите! Четвертая девушка, если считать от нас!»
«Ага! Это наша Бунтя — и пляшет не хуже остальных!»
«Давай, давай!» — с энтузиазмом поддержал ее Мирон, когда Бунтя двинулась навстречу своему партнеру, выделывая пируэты с энергией, не уступавшей пылу ее подруг.
Все полосы площади неожиданно наполнились движением сходившихся и разбегавшихся пар; каждый участник ритуала демонстрировал свой особенный стиль: одни вышагивали важно и многозначительно, другие — суматошно и легкомысленно, подобно вертлявым насекомым. Время от времени парень или девушка начинали двигаться к середине полосы, кривляясь и приплясывая изо всех сил, но обнаруживали, что никто не стремился им навстречу с противоположного конца площади. Такое положение дел явно считалось унизительным. Подвергнувшаяся оскорблению персона останавливалась и, опустив плечи, уныло возвращалась к началу полосы — или, поддавшись порыву раздражения, продолжала пляску до середины полосы и там выполняла ритуал столкновения в одиночку, надеясь устыдить обидчика нелепым извращением общепринятых поз и телодвижений.
Через некоторое время танцы закончились. Ударник стал быстро перебирать молоточками по колоколам, рыгорог испустил дикое воющее глиссандо, прогремела последняя прощальная дробь барабана — и наступила тишина. Музыканты сняли маски, спрыгнули с эстрады и пропали в темноте. Юноши и девушки, снова игнорируя друг друга, собрались небольшими болтливыми группами, обсуждая события вечера. Одни были радостно возбуждены и праздновали свои успехи. Другие, огорченные результатами состязания в популярности, бродили вокруг и ни с кем не разговаривали.
«Вот таким образом, — подвел итог Малуф, — развлекается молодежь в поселке Кренке. Мы засвидетельствовали немало мимолетных триумфов и сбывшихся надежд — и столько же маленьких трагедий».
Мирон серьезно кивнул: «Интересно, что будет дальше? По-моему, они еще не готовы разойтись по домам».
Предположения Мирона были вскоре опровергнуты. Парни гурьбой удалились с площади по главной улице, а оттуда разошлись в разных направлениях. Из глубоких теней по краям площади появились, как по мановению волшебной палочки, родители девушек и бесцеремонно увели каждую домой по той же главной улице.
Через несколько минут темная площадь опустела — только в какой-то конторе напротив еще горел одинокий огонь.
«Кто-то работает по ночам», — заметил Мирон. Поднявшись на ноги, он пригляделся: на стенде у входа в контору предлагались в продажу газеты и журналы.
«Скорее всего, какое-то агентство новостей, — сказал он Малуфу. — Если допустить, что в Кренке может существовать такое предприятие».
Малуф тоже встал, и они вдвоем пересекли площадь. Подходя к конторе, они увидели над дверью вывеску с золочеными буквами на черном фоне:
«ОБОЗРЕНИЕ КРЕНКЕ
УЛЬВИН ФАРРО, ИЗДАТЕЛЬ»
Малуф постучал в дверь. Послышался спокойный голос: «Заходите!»
Астронавты зашли в небольшую опрятную контору; кроме стола и нескольких стульев, здесь не было никакой мебели. Одну из стен полностью покрывали фотографии, изображавшие мужчин, женщин и детей всевозможных возрастов и во всевозможных позах, хотя в большинстве случаев они просто смотрели в объектив без всякого выражения. На других стенах, безукоризненно побеленных, не было никаких сувениров или украшений.
За столом сидел бледный молодой человек ничем не впечатляющей внешности. Лоб его обрамляли пепельно-серые светлые локоны, а в его физиономии тоже не было ничего достопримечательного, если не считать прозрачных, словно светящихся серых глаз. Он представился: «Как вы могли догадаться, я — Ульвин Фарро. У вас есть ко мне какое-то дело?»
«Нет, ничего особенного, — отозвался Малуф. — Мы просто проходили мимо, заметили вашу вывеску и решили заглянуть, исключительно из любопытства».
Фарро разглядывал посетителей — у него они тоже вызывали любопытство: «Надо полагать, вы — те самые инопланетяне, что прилетели сегодня вечером и остановились в «Трех перьях»?»
«Совершенно верно», — подтвердил Малуф.
«В Кренке слухи распространяются быстро», — с иронической усмешкой прибавил Мирон.
Фарро безразлично пожал плечами: «Так или иначе, я благодарен вашему прибытию — теперь у меня есть хоть какой-то злободневный материал. Не желаете ли присесть?»
«Спасибо, — астронавты уселись на стулья с прямыми спинками. — Я — Адэйр Малуф, владелец космического судна «Гликка», а это Мирон Тэйни, мой первый помощник».
