Лунный нетопырь - Ларионова Ольга Николаевна (читаем книги .txt) 📗
— Хорошенькое королевство, прямо не устаю радоваться, что наш сынишка — ненаследный, — фыркнул демократически настроенный эрл. — А что касаемо Пы. так может, все гораздо проще? Положил глаз на красу-девицу титулованную, к ней ведь без пышного звания не подкатишься, тем более что бедняга и с лица больше на медведя смахивает… это, мягко говоря. А дело молодое, изнывает, поди, в ночных-то караулах.
— Юрг! При детях…
— Ну что — при детях? О них, кстати, пора и поговорить. Тебя с некоторых пор дома не застать, у меня тоже свои дела. А малышня — в караулке, там и не такого наслушаешься! К девчонке это особо относится. Ты Паянну сюда для чего притащила? В нашей юной леди Фирюзе женственность, видите ли, воспитывать. Согласно этикету. И где эта бабища со своей неиссякаемой женственностью? С утра до ночи пропадает на стройке, тоже мне прораб, прости господи, как говорили в те времена, когда у нас на Земле водились прорабы. Или пусть своим делом занимается, или — скатертью дорога на свою незакатную Тихри!
Ультиматум возымел действие.
— Паянна! — рявкнула принцесса (благородный эрл с ненаследным принцем даже переглянулись — впервые слышали от супруги и матушки такой разгневанный ор). — Сейчас я ее достану. Хоть из-под земли.
И исчезла.
— Ну вот, — пробормотал командор; — ужин откладывается. — Это как минимум.
А долго разыскивать Паянну и не пришлось: достаточно было из-под низкой тучи оглядеть берег, где вдоль самой кромки обрыва уже тянулись выложенные в одну линию беломраморные коробки, которые в самом недалеком будущем должны были превратиться в точные копии роскошных покоев Асмурова замка. Над самой водой Гуен вычерчивала тревожные круги и петли. Такого без повода не бывало.
Принцесса спустилась вниз и сразу же наткнулась на старую воеводиху, взгромоздившуюся на плоский камень; она сошла бы за исполинскую черную тюлениху, если бы не выжимала мокрые длинные космы. Девушка разом забыла о собственных бедах:
— Паянна, тебя что, наши шутники искупали? Нашли время и, главное, погоду! Да на тебе и платье все мокрое — смотри, простудишься…
— Держи карман — искупали; не нашлось еще таковских шутников, чтоб меня в воду кунать, — как-то подозрительно равнодушно отмахнулась Панина. — Сама я бошку намылила, чтобы часом не завшиветь. А тут… Похоже, бывалой воеводихе было зазорно признаваться в какой-то несуразице. Но Гуен с душераздирающим воплем снова пронеслась перед ними, задев крылом стылую чернильную воду.
— Говори, в чем дело, — велела принцесса.
— Да и незнамо что… То ль волна была аспидная с пробелью, то ль водоросль всплыла, но будто помстилось мне, что поднялось из воды чудище страховидное, мастью чернопегое, в аккурат как те кости крапчатые, чо мы в море покидали. Зыркнуло на меня глазом лихим, худодейным, выю-то ко мне потянуло, усы на загривке встопорщило — тут я враз сомлела и в воду-то и бултыхнулась.
Речь старой воеводихи лилась напевно и не без украшательств, словно она байку пересказывала, а не докладывала о происшествии, из ряда вон выходящем. Но мону Сэниа смутило только одно: никто и никогда не слыхал еще от Паянны, что ей ведом простой человеческий страх.
Да и Гуен — не той породы живность, которой может что-либо «помститься».
— Ладно, разберемся, а пока к морю детишек не пускать, — проговорила принцесса севшим голосом — невыносимая усталость навалилась вместе со зловещей тучей. — Буря надвигается, а на тебе сухой нитки пет. Отправлю-ка я тебя в равнинный замок, там тебе Эрм что-нибудь сменное подберет, пока одежду просушишь. Отоспишься в тепле…
И-и, не бери в голову, княжна милостивая! К холоду да мокрети я обвыкнута. А уж ежели гадаешь, куда меня лётом в миг переморгнуть, как тое у вас водится, то вели перенесть меня в отцовские хоромы доброго мово Пыметсушки, давненько он меня к себе зазывает. Батюшка евоный занемог, так может, я в знахарки сгожусь? Там меня и обогреют.
— Воля твоя, — проговорила принцесса с неохотой — не просвещать же прислужницу, что все семейство доблестного дружинника жаждет увидеть у себя не знахарку, а похоронных дел мастера. — Скажи Киху, он в доме у верховного судьи не раз в гостях бывал. Он тебе поможет, я ведь уже велела всем отправлять тебя туда, куда ты пожелаешь, по первому требованию. Только там лишнего не болтай. И к первой луне здесь будь.
Паянна тяжело поднялась с камня, приблизилась к девушке и прямо-таки нависла над нею темной глыбищей:
— А ведь не затем ты, княжна, на берег подалась, чтобы меня обихаживать. Горе, что ль какое, что так с лица спала?
Мона Сэниа привычно облизнула губы, захолодевшие при одном упоминании о луне, обвела взглядом берег. Пусто.
— Скажи, Паянна, — неожиданно для самой себя торопливо проговорила она, — ты когда-нибудь изменяла мужу?
Паянна свесила головушку на левое плечо. На лице ничего не отразилось — да и что могла выражать черная, точно из эбенового дерева, маска?
— Ты себя со мной, княжна, не ровняй, ты роду государева; испокон веку повелось — что князю дозволено, то смерду подлому и думать не след, — проговорила она после затянувшегося молчания. — А ежели пала на тебя напасть неодолимая, то позабудь обо всем, дай себе волю и натешься вдосталь, но — один раз. Один-единый. А потом убей.
— Паянна!
Что — Паянна? Ну что — Паянна? Я служу верно, и уж ежели ты ко мне, старухе, за словом вещим приходишь, я по-холопски не отбрехиваюсь, а даю тебе совет, который дорогого стоит. Слезыньками моими он напитан, что проливала я, покуда не уразумела: что блудит мой воевода с девками ссыльными — то пустое, на то он и мужик. Все они таковские, ты это крепко запомни.
Да уж, бесценный был совет. Мона Сэниа уже жалела о своем неуместном любопытстве, но не опускаться же до объяснений, что она имела в виду не себя и уж никак не собственного супруга.
— Не о командоре сейчас речь, — отрезала она высокомерно. — Если он мне изменит…
По-волчьи сверкнули глаза на угольном лике, уставились, не мигая.
— Тогда не быть ему на белом свете.
Потому что, скорее зеленая Игуана опустится на дно морское, а солнце начнет светить черным светом…
Но какая-то неестественная, гнетущая тишина повисла над морем. Паянна, запрокинув голову, уже глядела в набухшее бедою небо, и оно, казалось, медленно-медленно падало ей на лицо…
— Да такое просто немыслимо, — отмахнулась принцесса. — Что же до совета твоего… Ты у себя на Тихри про Таиру-Светлячка слыхала? Вот она всегда по своеволию своему поступала, не по разуму. За то и поплатилась двумя жизнями… и своей в придачу.
— Так я ж то и баю: ты — королевна, а она, знать, не по чину замахнулась. Все путем.
Принцесса стиснула зубы — не раз и не два за последнее время ей на ум приходили Юрговы слова: «Что позволено Юпитеру…» И вот, оказывается, то же самое подсказывает логика, взращенная под губительным солнцем ссыльного края.
— Вот что, отправляйся-ка ты лучше в гости…
— Чуть опосля. Ступай-ка за мной.
Мокрая суконная юбка хлопнула по пудовым сапогам, и Паянна, натужно покряхтывая, полезла вверх по склону, усеянному плюшевыми островками песчаного тимьяна. Мона Сэниа недоуменно следовала за ней, стараясь не попасть под неизбежную осыпь.
— Во, и у вас то ж, я нюхом чуяла, — старая воеводиха внезапно остановилась и, гибко извернувшись, выдрала из-под можжевелового куста пучок сизоватой, точно тронутой плесенью, зелени; замотала собственным волосом, протянула девушке. — Держи, подрёмник это, а, по-вашему — сонь-травенец. Под подушку муженьку положь, только сама-то храпака не задай.
Принцесса, как завороженная, против воли приняла ведовскую травку — умом понимала, что и притрагиваться нельзя, но внезапно одеревеневшие пальцы стиснули влажный пучок, спрятали в складках плаща. Сказка ведь не кончена, на жаркой Невесте следует точно и холодно отдать еще один долг.
— …а утресь вынешь, — прозвучало опять так спокойно и буднично, словно речь шла о просушке сапог.
