Диаспора - Иванов Борис Федорович (книга жизни .txt) 📗
Кирилл взял цветастый пакет и перебросил его на кровать. Улыбнулся.
Но личико Травы вновь стало каким-то отрешенным. Стало маской.
— Только я вру. Никуда я не полечу. И не стану покупать дома на Земле. Не получится. Я слишком хорошо знаю свой род. Точнее — женщин Малерба... Только на Ларданаре нам хорошо... Только на Аше... Только там мы, Малерба, бываем сами собой. И Камни с нами разговаривают...
Она посмотрела сквозь Кирилла безумными глазами. И это не было безумием психованной девчонки. Это не Карин говорила с ним. Это было что-то другое. Не имеющее отношения ни к чему человеческому.
— Никто не знает свою судьбу. А я знаю. Уже которое поколение как...
Теперь она смотрела не сквозь него. Нет — зрачки в зрачки.
— Я никуда не уйду с Ларданара... Буду говорить с Камнями. Стану старой. Очень старой и очень богатой. Сойду с ума. Научусь колдовать. Превращусь в безумную ведьму. В страшную, всем ненавистную ведьму. Злая смерть придет за мной, и я буду с ней резаться в карты ночами. Проиграю. И умру...
— Ты останешься со мной?..
Небесный водоворот светлых теней стал выпрямляться, развернулся в еле различимую в светлеющем небе струю. И струя эта потянулась вдаль — за оскаленные хребты Аш-Ларданара. Стала невидимой. Истаяла. В небесах вновь стало тихо.
Микис смотрел в них и шептал странные, неведомо откуда к нему пришедшие слова. Он снова был один.
В эту ночь его незримый друг простился с ним. Да уже и раньше — после ущелья — он ощущал это... близость прощания... «Ты слишком поздно забрал меня с этих камней» — нашептывал ему неслышимый голос. И говорил о прощании. Говорил с тоской, которая, переполнив душу владельца «Риалти», заставила его проснуться. Вынырнуть в это жемчужное, вдруг онемевшее утро.
И теперь, стоя у забранного редкой решеткой окна, он с тоской смотрел в опустевшую высь. Она была сейчас отражением его души — ни к чему не пригодным пространством, раскинувшимся во все измерения Вселенной. Вселенной, в которой он ровным счетом ничего не потерял.
То, что он потерял, было здесь, совсем недавно было. Камень, который он, ложась спать, оставил на широком подоконнике, исчез. Нет, он не был украден. Прожженный жулик и циничнейший из дельцов Фронды (да еще и полудюжины Обитаемых Миров) шестым чувством ощущал это. Лишь на зеленоватой мраморной плите подоконника остался след — темное пепельное кольцо, оконтурившее истаявший, в ничто ушедший красноватый булыжник.
И еще там было несколько жемчужных перышек. Прекрасных и почти невесомых.
Одиночество снова было с ним.
И Анатолий Смольский тоже не спал в это раннее утро. Собственно, он не спал и всю эту ночь. Очередной раз бес вдохновения овладел им. С терминалом, который по его просьбе принесли к нему в келью, он попросту не сладил. Техника ранарари, даже адаптированная умельцами Диаспоры, была ему не по зубам. Пришлось работать так, как это было привычно древним — электрокарандашом по бумаге.
В этом Анатолий обнаружил неожиданную прелесть. До сих пор он, как и все нормальные люди, имел удовольствие зреть выходящие из-под пера рукописные буквы, лишь расписываясь в чеке или ином документе. Сейчас же он ощутил наслаждение, ведомое лишь древним мастерам, — наслаждение самому вырисовывать письменный текст. Совсем иные структуры моторной психики оказались вовлечены теперь в процесс его творчества. Совсем иные, нежели те, что возбуждались от ударов кончиками пальцев по клавиатуре... И совсем иные ассоциации рождались в его сознании. Прочитав первые, написанные в эту ночь строки, он понял, что написаны они не Анатолием Смольским. Совсем другим человеком. И это ему понравилось. Он давно уже устал от себя.
С бумагой, конечно, тоже были проблемы — откуда в Доме Последнего Изменения взяться писчей бумаге? Но полсотни разношерстных листков — главным образом случайно сохранившихся счетов, квитанций и других непонятных документов, заполненных только с одной стороны, для него нашлось. Почти весь этот скудный запас писчего материала он извел. Пережитое — неожиданное и нелепое — двигало его пером. Сюжеты, эпизоды, красочные портреты персонажей выливались из него с непреодолимой силой. Он не слышал рушащегося с небес гомона ангельских стай. Только наступившая тишина заставила его остановиться.
И в тишине этой он услышал еле слышный стук в дверь. Даже не стук, а так — поскребывание...
Смольский сурово откашлялся.
Поскребывание смолкло. Но уже через минуту возобновилось. Стало чуть настойчивей.
«Мыши у них туг завелись, что ли? — подумал литератор. — Да нет. Мыши все больше по полу шастают. По щелям...»
Щелей в Доме не водилось. Серый монастырь был построен на совесть.
Смольский откашлялся снова.
События повторились в той же последовательности. Только на этот раз период затишья заметно сократился, а степень настойчивости производителя шумов так же заметно возросла.
В конце концов это мешало работать.
— Да войдите вы! — с раздражением крикнул Анатолий невидимому озорнику.
Дверь бесшумно отворилась, и на пороге обозначилась невысокая фигурка в униформе, напоминающей одеяния сестер милосердия времен Первой мировой войны. Личико посетительницы, почти скрытое крахмальным чепцом, вполне гармонировало с ее одеянием — молоденькое, чистое и розовое, с ямочками на щеках и губками бантиком.
— Простите меня, — изрекли эти губки.
— Не прощу, — строго ответствовал Анатолий. — Вы мне помешали работать.
— Ах, боже мой! Я не знала... Я думала, что вы, как все, наблюдаете Обряд...
Посетительница выразительно указала глазами за окно и тут же вновь потупила взгляд.
— Кто вы такая и что вам от меня нужно в такую рань? — не изменяя взятому с самого начала разговора суровому тону, осведомился Анатолий. — Опять какие-нибудь прививки? И не стойте на пороге, пожалуйста. Здесь ужасный сквозняк.
— О, вы меня узнали! — радостно встрепенулась ранняя гостья. — Это я делала вам укол вчера утром... Меня зовут Аннабель. Аннабель Коллинз... Я очень люблю ваши книги. Я их собираю — у меня все есть. Все двадцать четыре. Вся серия о Хромом.
Вообще-то в творческом багаже Смольского насчитывалось уже пятьдесят шесть различных вариантов похождений Хромого, а узнать кроткую Аннабелъ он не мог, так как при получении одной из восемнадцати обязательных для гостей Инферны прививок был обращен к медсестре отнюдь не лицом.
Однако дело было не в этом. Ранний визит юной дамы, оказывается, ничем не грозил автору всемирно известного сериала. Задача, как говорится, сводилась к тривиальной — предстояло удовлетворить жажду очередной поклонницы творчества Анатолия Смольского в лицезрении самого творца.
— Не знал, что и на Инферне читают мои вещи, — уже менее строго произнес отец-создатель культового героя. — Что ж, будем знакомы...
— Не могли бы вы... — униженно пискнула Аннабель и извлекла из-под кипенно-белого фартука экземпляр «Сюиты для Хромого» — относительно недавнего опуса, написанного Анатолием по материалам дела о контрабанде «иллюзий Предтеч» — одного из самых странных видов произведений искусства, имеющих хождение в Обитаемом Космосе. — Не могли бы вы украсить эту книжку вашим автографом? — выпалила девушка заготовленную, видно, заранее фразу и симпатично зарделась. — Я никому не выдам, что вы... что вас у нас... Господин настоятель нас, конечно, строжайше...
— Не беспокойтесь, девочка, — великодушно успокоил ее мэтр. — Я не сомневаюсь, что вы нас тут не подведете.
Он привычным, хорошо отработанным движением раскрыл перед собой титульный лист неплохо изданного бестселлера и размашисто начертал на нем свои наилучшие пожелания юной читательнице. В заключение, в порыве щедрости, он протянул девице Коллинз массивный электрокарандаш, которым совершил этот свой акт общения с аудиторией. Как-никак она была его первым поклонником в этом невероятно далеком Мире, в который он и не думал попасть когда-либо в обозримом будущем.
