Вторжение - Мэй Джулиан (читаемые книги читать .TXT) 📗

— Bon dieu de merde note 91, — пробормотал я.

Мы с Уме переглянулись. Знает ли она?

— Кажется, я знаю больше, чем следует, — с грустью сказала японка. — Люсиль мне доверяет. У них с доктором Сампсоном что-то не клеится. Не понимаю почему, но она во всем винит вас. Она права, мистер Ремилард?

То, чего не добилась Люсиль, с легкостью достигла Уме, причем без всякого принуждения.

— Да, — со вздохом признался я.

— Почему?

— Я не стану излагать вам своих мотивов, доктор Кимура. Достаточно сказать, что я сделал это для блага Люсиль. И Сампсона.

— Они друг другу не подходят, — кивнула она, избегая моего взгляда. — Все это поняли, но не сочли себя вправе вмешиваться в их личные отношения. Люсиль чувствовала молчаливое неодобрение Группы и оттого, кажется, еще сильнее привязалась к Биллу.

— Знаю.

Я подошел к двери, нагнулся, подобрал колокольчик и повесил его на место. Дождь немного утих.

— А у вас разве есть право встревать между ними? — спросила Уме.

Я обернулся к ней.

— Мне безмерно жаль девушку, но у меня есть такое право.

— Ответьте еще на один вопрос… Вы действительно оклеветали ее перед Биллом?

— Нет. — Я на мгновение открыл перед ней ум, давая понять, что не сказал Сампсону ничего, кроме правды.

Моя милая собеседница задумчиво покачала головой.

— Теперь мне ясно, почему она изо всех сил оттягивала наш визит к вам, хотя Дени очень настаивал, чтобы мы включили вас в программу. А сегодня вдруг сама предложила. Она уже неделю ходит как в воду опущенная. Кажется, сразу же после нашего возвращения из Алма-Аты у них произошло решительное объяснение.

Все сходится. Конгресс широко освещался, и у многих открылись глаза на метапсихическую Страну Чудес. С одной стороны, зловещая принудительная функция. С другой — недобрые предзнаменования и страх перед программой умственных испытаний. А я вел свою подрывную деятельность с третьей стороны, и когда Сампсон дал мне по физиономии, я воспринял это как первый успех. В середине июля я прервал свой курс психоанализа, заложив в душу психиатра изрядную долю сомнений и страхов. Алма-Ата довершила дело, так что поручение Призрака я выполнил на совесть… Дерьмо собачье!

Уме положила руку в черной перчатке на рукав моего старого твидового пиджака.

— Тем не менее с программой надо что-то делать. Вам, конечно, нелегко работать с Люсиль, но, может быть, вы согласитесь работать со мной? Исследование психокреативных импульсов крайне важно. Я тоже умею вызывать слабое излучение фотохимической энергии, но направить психоэнергетику в виде когерентного луча такой силы, кроме вас, еще никому не удавалось. Вы не хотите ознакомиться с коррелятами физической и психической энергии, постулированными в Кембридже?.. Тогда приоткройте капельку свой ум. Вот так, спасибо…

Voila! Сложнейшая умственная конструкция на какую-то долю секунды сверкнула передо мной. При всей дьявольской абстракции я ее понял! Трансмиссия Уме соотносилась с обычной телепатической речью, как вездеход «Турбо Ниссан ХХЗТТ» с велосипедом. Нет, словесно я не мог бы объяснить это понятие, но был уверен, что запомню его и смогу передать на языке символов.

— Черт возьми! — восхитился я. Так это и есть ваша новая техника обучения? Именно ее вы используете для тренинга оперантности?

— Да. Называется двусторонний трансфер. Позволяет координировать деятельность полушарий мозга. Я непременно научу вас и другим инструктивным приемам, если только вы согласитесь на эксперимент.

— А вы соблазнительница! (Мягко говоря! Причем инструктивная техника не составляет и половины ее соблазнов…)

Ученая женщина включила на полную мощность реостат своего очарования. Я сознавал, что это лишь вариант принуждения, волевое усилие, направленное на то, чтобы подчинить себе мою волю, но как она это проделывает! Куда до нее Люсиль!

— Мы уважаем ваше желание не смешиваться с оперантной массой. Обещаю вам, мистер Ремилард, никто не посмеет оказывать на вас давление.

— Называйте меня Роже.

— И с Люсилью осложнений не будет. Я договорюсь с Дени, и он поручит ей другую серию экспериментов.

— Хорошо, доктор Кимура, на таких условиях я согласен.

— Называйте меня Уме. — Она обворожительно улыбнулась. — Вот увидите, Роже, мы поладим. Надеюсь, ваше приглашение на обед остается в силе?

— Мне страшно, вдруг ты разочаруешься! — прошептал я. — Прежде я кое-что умел, но это было так давно.

— Я чувствую огромную латентную силу. Надо только ее разбудить. Горечь и подавленное насилие перекрыли благословенные источники энергии.

— Насилие? Уме, я самое безобидное существо на свете.

— О нет, далеко не самое. Твой невероятный психокреативный резервуар запечатан внутри тебя, это очень опасно. Если энергия не получит творческого выхода, она неизбежно обратится на разрушение. Творчество заложено в душе каждого человека, но у женщин оно редко выходит на уровень сознания, а выливается в инстинкты — материнство, например. А большинство мужчин и мизерная часть женщин с творческими задатками чувствуют необходимость работать, созидать, несмотря на то что процесс весьма болезненный. Недаром говорят, «муки творчества», ведь радость его человеку дано вкусить много позже, когда процесс успешно завершен и наступает полное удовлетворение. С другой стороны, разрушением ты наслаждаешься уже в самом процессе, только это удовольствие темное, злобное, безрадостное. Разрушитель не в силах останавливаться, иначе тьма поглотит его и он попадет в ад, который сам себе уготовил.

— Донни…

— Тс-с, Роже. Не думай о своем несчастном брате. Сейчас ты должен думать о себе… и обо мне.

Мы ясно видим друг друга в темноте. Голубая аура Уме в глубине сгущается и теплеет, а по краям посверкивает золотом. Моя желто-лимонная корневая чакра с дымчато-фиолетовым внешним ореолом приобретает внутри карминный оттенок, свидетельствующий о том, что дух силен, а плоть слаба.

— Не волнуйся. У нас есть время. — Ее губы касаются моего лба, щек, рта. — На Западе это называют carezza note 92, но часто пренебрегают ею, потому что вы слишком нетерпеливы, вам нужен взрыв, освобождение, а в моих краях любовники стремятся погрузиться в море неугасимого света.

Ее губы и глаза излучают золотистое сияние. Наши умы распахнуты настежь; чтобы испытать синхронное наслаждение, говорит она, мы должны знать друг о друге все. Уме ничего не скрыла, и тем не менее навсегда осталась для меня тайной… как, наверно, и я для нее. Первую ночь мы провели в ее маленьком, скромно обставленном домике на Радсборо-роуд. Из обстановки мне бросились в глаза глиняные вазы причудливой формы с красиво расставленными в них голыми ветвями, сухими стеблями, узловатыми корнями. Не переставая лил дождь. Из водосточной трубы за окном спальни с грохотом вырывался поток воды. Уме предельно искренна в своем вожделении. Я тоже честен насчет моего abaissement du niveau psychique note 93. Психоанализ не слишком помог мне, разве что избавил от страхов и не дал окончательно спиться. У меня сильные сомнения в успехе наших творческих экспериментов, признался я. Тогда надо сменить стиль общения, заявила Уме. Я опять позволил себе усомниться, но она лишь одарила меня улыбкой вековой мудрости.

— Мы будем продвигаться очень медленно, — говорит она, покрывая поцелуями мои плечи, чуть касаясь кончиками пальцев моих безвольно повисших рук. — Молчи, постарайся ни о чем не думать. Просто отдыхай во мне. Не стремись к возбуждению. Мой ум будет общаться с твоим, а тело поделится творчеством. И в тебе произойдет ответная реакция, постепенное нарастание энергетического потенциала. Ложись, откинься на подушки и обними меня…

Я покоряюсь и читаю у нее в уме страницы прошлого.

… Замкнутый, болезненный ребенок. В семье три дочери, она старшая. Живут в Саппоро, на Хоккайдо, самом северном из японских островов. Мать была учительницей, теперь домашняя хозяйка. Отец не очень удачливый фотограф. Родители произошли от островных аборигенов — айну. Свое наследие супруги считают постыдным, но оно предательски проявилось в светлой коже, больших глазах и волнистых волосах старшей дочери. Она для них живой укор, поэтому ее не балуют.