Нейтронный Алхимик: Консолидация - Гамильтон Питер Ф. (книги без регистрации полные версии txt) 📗
— Та же проблема, что была на Кестивене, — признался Фурей, принесший ленч. — Мы не можем поддержать наземные части, не имея возможности прицелиться. Это красное облако здорово тревожит адмирала — наши техники не могут внятно объяснить, из чего оно состоит.
К середине дня по корабельному времени командование армии потеряло связь с половиной частей. Красные облака висели над сорока восемью островами, полностью покрыв десять из них. К концу дня Герцога тонкие алые струйки появились над парой деревень на самом острове Рамзай, и из Норвича туда поспешно перебросили резервные войска. В обоих случаях связь прервалась через четверть часа после того, как армия вошла в одержанные деревни.
Луиза мрачно наблюдала, как клубящиеся тучи сгущаются над миром.
— Я была права, — жалостно всхлипнула она. — Ничего нельзя поделать. Теперь это лишь вопрос времени.
Толтон пробирался вверх по узкому ручейку, и вода заливала его блестящие лиловые туфли. Край промоины, поросший жухлой травой, был в паре сантиметров над его макушкой. Видеть, что творится в парке, он не мог, зато и его никто не видел — и слава богу! Далеко в вышине световая трубка Валиска горела так ярко, что у Толтона болели глаза. Он был «совой», привычной к клубам, барам, вестибюлям звездоскребов, где проповедовал истину поэзии выжигам, синьсенсерам, обстимленым мусорам и наемникам, населявшим нижние этажи звездоскребов. Они терпели его, эти заблудшие создания, прислушиваясь и подсмеиваясь над его тщательно подобранными словами, даря собственные байки в сокровищницы его опыта. Он шарил среди рассказов о разбитых судьбах, как бродяги шарят в отбросах посреди заброшенного тупика, — отбирая самое ценное, он пытался понять их суть и вдохнуть смысл в увядшие мечты, собственной прозой объяснить слушателей самим себе.
«Когда-нибудь, — говорил он им, — я все это соединю в один альбом. И тогда вся галактика узнает о вашей беде и освободит вас».
Они не верили поэту, но признавали за своего — положение это спасало его от многих драк по забегаловкам. Но сейчас, в час величайшей нужды, они подвели его. Как ни тяжело было признавать это, они проиграли; банда самых крутых отморозков Конфедерации была уничтожена менее чем за тридцать шесть часов.
— На следующей развилке сверни налево, — пробурчал висящий на поясе процессорный блок.
— Угу, — покорно пробормотал Толтон.
Вот это была самая смешная и горькая шутка: честолюбивый поэт-анархист, постыдно благодарный за помощь Рубре, капиталистическому супердиктатору.
Через десять метров в речку вливался ручек, и Толтон без колебаний свернул налево. Пенистая вода холодила ему колени. Бегство из звездоскреба помнилось поэту безумным монтажом из всех баек о сражениях, какие он только слышал, разом вырвавшихся из подсознания, чтобы терзать его. Ужас и хохот преследовали его по всем коридорам, даже тем, заброшенным, которые он считал ведомыми только ему. И лишь Рубра, спокойный голос, направляющий его из процессора, дарил надежду.
Черные брюки намокли от воды. Поэта трясло — отчасти от холода, отчасти с перепугу.
Он не замечал погони уже три часа, но Рубра утверждал, что они еще выслеживают его.
Речушка начала расширяться, промоина становилась все мельче. Толтон выбрел на озерцо метров пятнадцати в поперечнике, упиравшееся дальним краем в утес. Под ногами по дну торопливо ползали жирные ксенорыбы. Другого выхода не было, и источника, откуда вытекала река, — тоже.
— Что теперь? — жалобно спросил он.
— В дальнем конце есть подводный ход, — ответил Рубра. — Я отключил подачу воды, так что ты сможешь проплыть. Труба длиной около пяти метров, с коленом, и света в ней нет, но она ведет в безопасную пещеру.
— Пещеру? Я думал, пещеры вымываются водой в камне за многие века.
— Вообще-то камера-гаситель. Я не хотел загружать твою артистическую натуру лишними терминами.
Толтону показалось, что в голосе Рубры прозвучала обида.
— Спасибо, — пробормотал он и побрел к утесу под аккомпанемент указаний из процессора. В конце концов он нырнул. Трубу найти было просто — черное кошмарное отверстие около полутора метров шириной. Зная, что развернуться или хотя бы двинуться назад будет невозможно, поэт заставил себя вплыть в дыру. За ним струились воздушные пузырьки.
Потом ему казалось, что труба была не пяти метров длиной, а тридцати. И колено оказалось острое. Труба вела то вверх, то вниз, пока Толтон, отчаянно задыхаясь, не вынырнул наконец на поверхность. Камера имела в поперечнике метров двадцать, и по своду ее струилась вода. По стенам бежала поднятая поэтом рябь. Озерцо, куда выходила труба, покрывало пол камеры не полностью, и края оставались свободными. Когда Толтон поднял взгляд, то увидел в центре свода широкое отверстие. Оттуда еще капало. По потолку проходило кольцо электрофосфоресцентных клеток, заливавших каждую трещинку неярким розоватым сиянием.
Поэт выбрался из воды и рухнул на скользкий пол. Руки его неудержимо тряслись, и он не мог сказать, от холода или от чудовищной клаустрофобии. В камере-гасителе было до ужаса тесно, и от осознания того факта, что обычно она бывала заполнена водой доверху, легче не становилось.
— Я прикажу какому-нибудь домошимпу принести тебе сухую одежду и провизию, — бросил Рубра.
— Спасибо.
— Здесь ты некоторое время будешь в безопасности.
— Я… — Толтон нервно оглянулся. Все всегда говорили, будто Рубра всеведущ. — Вряд ли я тут выдержу долго. Тут… тесно.
— Знаю. Не бойся, тебе придется двигаться, чтобы они тебя не достали.
— А могу я присоединиться к кому-нибудь? Мне нужно общество.
— Боюсь, вас осталось немного. И встречаться с другими — не лучшая мысль, вас только легче станет выследить. Я еще не вполне понимаю, как они находят неодержанных. Подозреваю, что телепатически. Черт, а почему нет? Колдовать они уже умеют.
— А много нас осталось? — спросил поэт, внезапно испугавшись.
Рубра хотел сказать ему правду, но Толтон был слабоват для таких новостей.
— Пара тысяч, — соврал он.
На самом деле в обиталище остался триста семьдесят один человек, и помогать им всем одновременно было сущим кошмаром.
В то время как Рубра успокаивал Толтона, Бонни Левин — он чувствовал это — шла по следу Гилберта ван Рейтеля. Худощавая невысокая охотница облачилась в костюм, в каких англичане в девятнадцатом столетии отправлялись на сафари в Африку: форменная рубашка цвета хаки и перекрещенные патронташи черной кожи, полные блестящих медных патронов. За плечом она несла отполированный до блеска карабин Ли-Энфильда.
Гилберт уже много лет служил в «Магелланик ИТГ» ревизором, и шанса в этой охоте у него не было. Рубра пытался направлять его по служебным туннелям под станцией метро, но Бонни и ее загонщики уже взяли беглеца в кольцо.
— В трех метрах впереди смотровой люк, — датавизировал Рубра ван Рейтелю. — Ты должен…
От стены служебного туннеля отделились тени и обрушились на старика. Рубра даже не заметил их, пока не стало поздно. Его следящие подпрограммы были искусно обмануты.
В который уже раз он переформатировал местное программное обеспечение. Но к тому времени, когда локальное зрение вернулось к нему, руки и ноги ван Рейтеля были привязаны к шесту. Несчастного готовы были унести, точно призовой трофей, и он даже не пытался сопротивляться. Бонни с восторгом проверяла узлы.
А один из ее охотников наблюдал за процессом со стороны — высокий юноша в простом белом костюме.
Рубра знал его. Это не мог быть никто другой.
— Дариат!
Юноша поднял голову, и на миг иллюзия рассеялась. Рубре хватило и этого. Под маской прелестного юноши таился Хорган. Вытянутую харю Хоргана искажало изумление. Неопровержимое доказательство.
— Я знал, что это окажешься ты, — заметил Рубра. Знание это принесло ему облегчение.
— Немного же тебе это даст, — отозвался Дариат. — Твое самосознание скоро погаснет совсем. И ты даже не отправишься свободным в бездну, потому что я не позволю тебе сбежать.
