Джек Бестелесный - Мэй Джулиан (читать книги TXT) 📗
Справа, в изножье кровати, рука об руку, сплетя сознания во взаимной метаподдержке, стояли Катрин Ремилард и ее муж Бретт Дойл Макаллистер, совместно работавшие над проектом детской латентности в столице Конфедерации, где оба были чиновниками Интендантства. Затем — Адриен Ремилард и богатая поп-скульпторша Шери Лозье-Дрейк. Шери, как и Мэв, выглядела несчастной и встревоженной. Ее мужа при всех его метаспособностях хулители семьи нередко называли незавершенной моделью самого молодого и самого знаменитого члена семьи — Поля Ремиларда. Поль не только был высок ростом, сложен как атлет и наделен просто царственной красотой, но к тому же обладал, возможно, наиболее полным и Сильным сочетанием метаспособностей, какие только свойственны людям. Он был женат на знаменитой певице Терезе Кендалл, прославившейся чудесным колоратурным сопрано. Кроме Марка, их старшего, у них была еще дочь — Мари, а девочку, рождение которой ожидалось, они решили назвать Мадлен.
Соинтендант Анн Ремилард, единственная из своих шестерых братьев и сестер не связанная узами брака, подошла к Роги и принудила его встать рядом с ней около Катрин и Бретта поближе к двери. Сам Дени встал рядом с ними точно в изножье кровати.
Как всегда, Ремиларды повернулись к распятию и прочли по-французски, на языке своих предков, «Отче наш». Аврелия, Сесилия и Тереза, католички, присоединились к молитве. И только Роги от ужаса не мог произнести ни слова.
Затем Дени сказал негромко:
— Благодарю вас всех за то, что вы приехали. Особенно тебя, Сесилия. Я понимаю, что этот семейный обычай ты в первый раз не можешь не счесть странным… и тебя, дядюшка Роги, по причинам, которые, я знаю, ты предпочтешь не оглашать.
Кто-то кашлянул, все зашаркали, переступая с ноги на ногу.
— Ради Сесилии разрешите, я объясню, что произойдет, — продолжал Дени. — Я намерен объединить все наши сознания в метаконцерте для вознесения особой молитвы о моем брате Викторе. Более двадцати шести лет он пролежал в этой комнате в глубокой коме. Мониторы машины показывают, что он мыслит. Его мозг излучает упорядоченные мыслительные комбинации, которые почти наверняка вполне рациональны. Но он полностью отрезан от мира ощущений и ничего не воспринимает, насколько мы могли установить. Виктор совершенно один со своими мыслями, со своими воспоминаниями, один с воспоминаниями о страшных преступлениях, им совершенных. И я молился, надеялся, что Виктор в конце концов раскается в содеянном, а тогда или обретет здоровье, или мирно примет смерть.
Дени помолчал, устремив взгляд на Роги, которого эти принуждающие глаза парализовали, точно прожекторный луч оленя: он утратил способность испытывать даже страх. Наконец Дени отвел взгляд.
— Последнее время у Виктора резко снизился гемопоэз — кроветворение. У человека с самоомолаживающимися генами это очень серьезный симптом. Мой брат умирает, и, возможно, это наше последнее свидание с ним. А теперь приготовим наши сознания для метаконцерта… Сесилия, для участников это очень просто. Только распахни свое сознание, снизь все барьеры до минимума и доверься мне. Объединение я проведу мысленно по одному. Когда концерт замкнется, я буду им дирижировать. Нужно только расслабиться. Ну как, все готовы?
Роги закрыл глаза, и тут же на него обрушился водопад воспоминаний. Он словно увидел Дона, своего брата-близнеца, чьи детские наскоки на его сознание — вначале совсем безобидные — вызвали у Роги самопроизвольное развитие мощного экранирования. Всего лишь раз они вдвоем соединились в оборонительном победоносном метаконцерте. Но потом, стремясь повторить пережитое, Дон вновь и вновь пытался подмять под себя личность Роги, превратить их в одно неразрывное целое. Когда Роги отказался, Дон его возненавидел — и возненавидел себя за эту ненависть. Так продолжалось до самой его смерти.
В мнемоническом потоке Роги увидел и сына Дона — малютку Дени у крестильной купели, почувствовал, как новорожденное сознание приникло к нему. Дени сделал Роги своим приемным отцом, принял любовь, которую Роги предложил ему, когда его собственный отец предпочел ему Виктора. По мере того как сознание Дени зрело и застенчивый ребенок превращался в один из величайших умов мира, Роги начал испытывать к нему страх — хотя любовь от этого не убывала. И особенно он боялся слияния с ним в метаконцерте. Конечно, сознательно Дени никогда бы не причинил вреда любимому приемному отцу, но его сознание было таким мощным, таким иным, что Роги продолжал бояться вопреки рассудку.
И сейчас он боялся отчаянно.
И его метапсихические экраны оставались неубранными. Он бросил вызов Дени в последнюю секунду, отказался от сцепления, и тот был вынужден завершить конфигурацию без него. Роги смутно ощущал метаконцерт где-то рядом, занятый той таинственной деятельностью, которой руководил Дени. И вдруг он почувствовал, что нечто бесформенное смотрит на него.
Не Дени. Не Виктор. Никто из стоящих вокруг кровати, никто из известных Роги личностей.
Нечто иное следило за ним из глубин огромной психопропасти, нечто жуткое, вобравшее в себя зло, какого прежде он и вообразить не мог. Роги знал Кирана О'Коннора и Виктора Ремиларда, два самых порочных сознания, когда-либо порожденные человечеством, но это нечто было еще хуже. И оно притягивало его.
«Кто ты?» — спросил Роги.
И оно ответило: «Я — Фурия».
«Откуда ты?» — спросил Роги.
Я ниоткуда. Я — Неизбежность.
Что… что тебе нужно?
И оно ответило: «Вы все».
Сознание Роги завопило от ужаса и омерзения. Он словно бы услышал смех — на этот раз знакомый. Смех Виктора. Роги снова закричал, прося, моля Дени — ну, хоть кого-то, кого-то! — прийти ему на помощь. Но Дени словно бы исчез, и сознания, которые он так искусно сплел вокруг себя, тоже исчезли.
«Мне нужна ваша помощь, — сказала Фурия, притягивая его. — Я для начала я возьму тебя. Глупый, ущербный старый Роги! Ты надеешься остаться в стороне? Но и от тебя мне будет польза».
Так не будет! Не будет!..
Теперь истерически смеялся уже Роги, и ужас заключался в том, что Фурия взревела и беспросветность психической бездны озарилась алым сиянием, которое становилось все ярче, ярче, сгущаясь в багряную сферу, парящую в неизбывном мраке.
«Он мой , — сказал новый голос. Знакомый голос. — Роги ты не получишь. Делай, что должна делать, но с другими — не с ним».
Багряная сфера продолжала парить, обретая плотность, светясь еще ярче, и Роги словно бы узнал ее. Каким-то образом он уцепился за нее, и она увлекла его из бездны все выше, выше, все дальше от психочудовища, чье имя — Фурия, назад, в привычную реальность…
…Спальня. Северен и Сесилия склоняются над неподвижным телом: она нащупывает пульс, он оттягивает веко, открывая расширенный бездонный зрачок. Дени на коленях, склонив голову, касается ладонями укутанных ног трупа и плачет. Поль с Адриеном у мониторов, прежние зеленые сигналы на них стали красными. Анн стоит в стороне, ее лицо окаменело. Катрин, Тереза и остальные женщины, собравшись тесным кружком, возбужденно шепчутся. Филип, Морис и Бретт обмениваются растерянными взглядами.
Внезапно сквозь закрытую дверь до Роги доносится детский крик.
И этот звук выводит его из шока, он бросается к двери, распахивает ее — и замирает.
В вестибюле на восточной ковровой дорожке лежат навзничь три трупа: Ивонны, Луи и Леона. Искаженные лица, широко раскрытые глаза.
Из дверей спальни напротив на них в растерянности смотрела миссис Гилберт, медицинская сестра, а двухлетний малыш у нее на руках отчаянно вырывался и кричал.
Рука Роги машинально опустилась в карман брюк, где всегда лежало кольцо с ключами и брелоком — шариком из красного стекла. Его сильные пальцы сжались, обхватив маленькую алую сферу.
«Все в порядке , — сказал Роги Марку на персональной волне. — Его больше нет».
И мальчик оборвал свой крик. Весь красный, взлохмаченный, судорожно всхлипывая, Марк протянул руки к старику. Роги взял его из рук медсестры, прижал кудрявую головку к груди и побежал вниз.
