Сияние - Валенте Кэтрин М. (электронную книгу бесплатно без регистрации TXT) 📗
— Ты была в числе первых грабителей, которые явились к нашему порогу.
— Что, простите? Мне было восемь лет!
— Ох, да ладно тебе. Мы знаем твой голос. Мы слышали его снова и снова в голове, он шипел и носился туда-сюда, словно раскалённый жир по бесконечной сковороде. «Когда взглянула я на тот новый мир, во всех отношениях великолепный и ужасный во всех отношениях, увидела я тигра и звёзды, что падали с его полосатого языка. Взглянула я и узрела истинного своего новобрачного!» Я тебе не новобрачный, милочка, но тигром твоим стану, если придётся.
Вайолет Эль-Хашем смеётся долго и от души.
— Рыбка, любовь моя, это была всего лишь радиотрансляция! Когда моя нога впервые ступила на Венеру, рекламщик вручил мне сценарий, контракт, коктейль и дважды шлёпнул по попе.
— Могу я задать вопрос? — Арло Ковингтон поднимает руку, всё ещё в толстой водолазной перчатке. Грязь стекает из углов его рта, капая в прохладный зелёный напиток.
— Придержи вопрос на минуточку, Арло, — просит Анхис. — Боюсь, кое-кто из наших друзей сильно расстроился. Давайте вспомним, что мы тут все вместе застряли, хорошо? Мы ведь можем изобразить счастливую семейку в течение одного вечера, не так ли? Марианна? Вайолет?
— Ладно, — ворчат девушки.
— Каллиопа? Ты не могла бы показать нам того беззаботного кита, которого мы все знаем и любим?
— Ладно, — язвительно бросает кит.
Анхис хлопает в ладоши.
— А теперь, мама, старая ты проказница, иди сюда.
Северин Анк выбирается из объятий Эразмо и одним прыжком оказывается возле барной стойки, где сооружает себе ещё один «буравчик».
— Ну хватит уже, мамулечка. Скажи нам правду.
— Мы ядовитые?! — хором восклицают Эразмо, Максимо, Марианна, Сантьяго и Арло, после чего начинают неудержимо хихикать.
Но вопрос Анхиса заключался не в этом.
— Ты мертва?
В целлулоидных глазах Северин мелькают лукавые искорки. Она касается носа серебристым пальцем.
— Я не хочу всё испортить. — Она ухмыляется. — После ланча надо подождать хотя бы час, прежде чем отправляться плавать, детишки!
Мадам Мортимер встаёт, в задумчивости поглаживая повязку на глазу.
— Единственная причина, по которой это дело всё ещё не оставили в покое, заключается в том, что твоё чертовски огромное глазное яблоко попало на плёнку, Каллиопа. Обычно смерть ведёт к появлению трупа; но существуют много исключений, и это легко можно отнести к одному из них. Профессия мальцового ныряльщика опасна даже в лучшие времена. Неосторожные распадаются на атомы, как шарик эф-юна в распылителе. Это трагедия, но она случалась уже тысячу раз без вот такого вот «Sturm und Drang» [90] и бития себя в грудь. Если не учитывать ту короткую киноплёнку, дело-то простейшее.
Встревает Мэри Пеллам:
— А ещё проблема в том, что дружочек Макси растрынделся на всю вселенную, что убил её.
Анхис кивает.
— Да, я думаю, пора нам дёрнуть за эту ниточку — не так ли, дружище Просперо?
Максимо Варела не встаёт. Он салютует Анхису своей «Маргаритой».
— О, но ведь я её действительно убил, мальчик мой.
— Врунишка, — мурлычет Северин из-за барной стойки. Неторопливо направляется обратно к Эразмо, неся свежую «розовую леди». Устраивается на ручке его кресла. — О, какой же ты неисправимый лгун.
— Мы играем в ложь? — вздрогнув, спрашивает Марвин Мангуст. Его усы радостно топорщатся. — Я люблю эту игру! Я в ней настоящий ас! Выберите меня! Выберите меня! Я тоже убил Северин!
— Да кто же ты? — с раздражённым вздохом спрашивает Пейто Кефус. — Как ты вообще связан с этой историей? Что ты тут делаешь?
Марвин Мангуст закрывает рот обеими лапами. Икает.
— Я не знаю! — нервно отвечает он. — Я попросил осьминога меня подвезти!
Покрытое чумной испариной лицо Макса обмякает.
— Я говорю правду. Рин, мне так жаль.
Северин закатывает глаза.
— Господи боже, Макс, ты чего?
— Я тебя ударил.
— Я тоже тебя ударила. Наш счёт меня устраивает.
Запавшие глаза Максимо наполняются слезами.
— Я тебя толкнул. Ты упала на камни.
— И обзавелась парой синяков на заднице. Тоже мне, проблема.
— Ты упала на Джорджа и разбила его.
— А вот тут ты меня подловил. Ваша честь, Максимо Варела хладнокровно убил Джорджа, кинезиграф-камеру. Я это видела собственными глазами. Уведите его!
— Крошка, тебе бы стоило его выслушать, — тихонько говорит Эразмо.
— Я действительно тебя убил, — шепчет Безумный Король Плутона. — Но я это сделал после того, как ты умерла. На борту «Моллюска». Эразмо и Кристабель смонтировали «Сияющую колесницу» в память о тебе. Чтобы попрощаться или чтобы ты осталась жить, я не знаю. У них на это ушли недели. Конрад и Франко приносили им еду в монтажную и оставляли у двери. Мы не видели ни их, ни мальчика несколько недель. Они как будто тоже исчезли. И всё это время у меня в голове продолжали звучать помехи. Те ужасные помехи, заполненные голосами, нашими голосами, пилили мой череп каждую минуту. Я всё ещё их слышу.
— Ты мне об этом не рассказал, — говорит Эразмо.
— Я мало что тебе рассказываю, Раз. Но это правда. Потом, за месяц до выхода на лунную орбиту, эта троица выбралась из своей кельи. Они попросили нас всех прийти в столовую, где будет показан фильм. Даже попкорн сделали. Попытались создать подобие маленького счастья. И мы посмотрели «Сияющую колесницу, воробьями твоими влекомую». Она была длиной в сто двадцать семь минут. Когда включился свет, все плакали. Обнимались, целовали друг друга в лоб и в щёки. В фильмах и книгах всегда говорят: «Заклятие было снято». Так и получилось. Они скорбели. Но им было суждено продолжать жить.
Северин Анк наклоняется к своему главному осветителю. Её дыхание делается чаще.
— Он был хороший? Он был действительно хороший, Макс? Я справилась? Я сделала что-то… правильное? Скажи мне, что он был чудесным. Я должна знать, что он получился как надо.
И Персиваль Анк встаёт со своего места, чтобы обнять дочь.
— Моя умница, — говорит он и целует её в макушку. «Хорошо, когда ты создал человека, с которым можно скорбеть», — думает он, и Северин всё понимает, пусть мысль и не высказана вслух.
— Я всегда думал, ты вырастешь высокой. — Перси смеётся. Его голос смягчается. — Я всегда думал, что однажды мы всё исправим.
— Мы исправили, — говорит Северин. — Просто подожди немного.
— Он был красивый, — признаёт Макс. — Печальный, ужасный и чудовищный. Но красивый. Люди бы смотрели его, пока проектор не сломается. И вот тогда-то я и убил тебя.
— Ох, Макс… — вздыхает Марианна.
— Помехи пробрались в мою голову, и моя мёртвая, уничтоженная Марианна пробралась в моё сердце, и не было мне покоя ни на секунду, не было тишины ни на мгновение. Помехи как будто пронзали меня ужасными молниями, и молнии говорили твоим голосом. Повторяли снова и снова: «Они убили нереиду, которая была полна икры. Полна икры. Полна икры». Словно детский стишок. Как только началась «Сияющая колесница», Марианна принялась петь в моих костях одновременно с убийством нереиды. «Ты дракончик мой, дракон, запрягу тебя в фургон». Вы обе пели не в унисон. Полная дисгармония. Я хотел умереть. А когда всё закончилось и ты исчезла из кадра, как будто тебя вырезал халатный монтажёр, я услышал, как твой голос произнёс кое-что новенькое: «Мама — это та, кто уходит». И тогда я понял, как сделать так, чтобы белый шум прекратил сжигать меня изнутри. Так принцессы понимают разные штуки в сказках. Так мы всё понимаем во сне.
Максимо Варела не может продолжать. Он рыдает, и его серая кожа сочится угрызениями совести и лимфой. Эразмо доканчивает исповедь за него.
— Пока мы спали, он всё украл. Все плёнки, обрывки, вырезанные места, всё. Даже то, что нельзя было использовать. Он всё перетащил на смотровую палубу и разложил там в лучах солнца, чтобы передержать. Ты пытался остановить его, Анхис. Может, ты помнишь. Надеюсь, что нет. Я не знаю, как ты вообще понял, что произойдёт с плёнкой, оставленной на свету, но ты пытался её всю собрать своими маленькими ручками, как чёрные макаронины-спагетти. Ты прижимал всё к груди и шипел на него. А Макс… ну, он бил тебя, пока ты не выронил то, что держал. Он бил ребёнка кулаками. Наступил тебе на руку. Я его так и не простил. И не прощу. «Сияющая колесница» жарилась всю ночь. Повсюду стоял химический дым. Дым без огня. К тому моменту, когда мы поняли, что он натворил, спасти удалось лишь те четыре жалких отрывка.