Гражданская кампания - Буджолд Лоис Макмастер (читать хорошую книгу .txt) 📗
И тут Катриона поняла – эта печать действительно скреплена кровью. Что это – сознательный мелодраматический жест или же чисто автоматической? Майлз, разумеется, вполне способен разыгрывать мелодрамы – в этом она не сомневалась. Более того, даже подозревала, что он готов разыграть мелодраму при любом удобном случае. Но сейчас, чем дольше Катриона глядела на печать, тем сильнее росла в ней уверенность: да, Майлз проколол себе палец и приложил к письму, но для него это естественно, как дыхание. Наверняка у него есть кинжал с печатью на кончике рукоятки, тот, что прежде всегда носили высшие форы. В сувенирной лавке можно купить приличную имитацию с тупым клинком из мягкого металла: ведь никто давно не прокалывает себе палец, чтобы принести клятву на крови. Настоящие кинжалы с печатью времен Периода Изоляции достать очень трудно, да и стоят они сотни тысяч марок.
Майлз скорее всего пользуется своим, чтобы распечатывать письма или чистить ногти.
И когда, интересно, и где он брал на абордаж корабль? Непонятно почему, но Катриона была уверена: это сравнение он взял не с потолка.
Внезапно она рассмеялась. Если они еще когда-нибудь встретятся, непременно надо будет сказать: «Не стоит бывшим секретным агентам писать письма под действием суперпентотала».
Хотя, если у него действительно случился приступ правдивости, что тогда делать с абзацем, начинающимся со слов «я люблю вас»? Катриона перевернула письмо и снова перечитала этот кусочек. Четыре раза подряд. Четкие аккуратные буквы, казалось, плясали перед глазами.
Однако, перечитав еще раз все письмо, она поняла: чего-то тут не хватает. Признаний, конечно, больше чем достаточно, но ни мольбы о прощении, ни просьбы разрешить снова увидеться с ней или хотя бы позвонить. Ничего такого, на что пришлось бы давать ответ. Наступление остановлено? Странно… Что бы это значило? Может, какой-то шифр СБ? Ну, так у нее нет к нему ключа.
Или Майлз не просит о прощении, потому что не надеется его получить? Как-то неуютно от такой мысли… Или он слишком самоуверен, чтобы умолять? Что это – гордость или отчаяние? Что? Впрочем, не исключено, что и то, и другое. «Распродажа! Только на этой неделе! Отпускаются два греха по цене одного!» – промелькнуло у нее в голове. Это звучало… очень по-Майлзовски почему-то.
Катриона вспомнила свои ссоры с Тьеном. Как же она ненавидела эти мерзкие пританцовки между разрывом и примирением и сколько раз вынуждена была их проделывать! Если вы все равно со временем друг друга простите, почему бы не сделать это сразу, избежав многих дней чудовищного напряжения? От греха к прощению без промежуточных шагов… Просто возьми – и прости, а потом иди дальше. Но они с Тьеном почему-то вели себя иначе. Казалось, они каждый раз возвращались к исходной точке. Может, именно поэтому создавалось впечатление, будто их семейный хаос все время идет по замкнутому кругу? Может, они не делали нужных выводов, потому что всякий раз отступали на самом трудном этапе?
Когда совершаешь грубую ошибку – как жить дальше? Как отыскать нужное направление, как выбраться из этой точки и больше никогда не возвращаться, не пятиться назад?
Ну, как бы то ни было, возвращаться она не желает. Не хочет знать меньше, чем сейчас, не хочет становиться меньше. И не хочет, чтобы эти слова оставались невысказанными. Катриона судорожно прижала письмо к груди, вздрогнула, положила на стол, провела рукой. Она просто хочет, чтобы ушла боль.
Когда она в следующий раз увидит Майлза, придется ли ей отвечать на его предложение? И будет ли она знать свой ответ? И существует ли какой-то третий вариант, кроме «я вас прощаю» и «да, навеки»? Катриона отчаянно хотела прямо сейчас отыскать этот вариант немедленно.
Я не могу дать ответ сейчас. Просто не могу.
Жучки-маслячки. Во всяком случае, жучка-маслячка она переделать может…
Голос тети прервал бег мыслей. Должно быть, дядя с тетей вернулись с ужина. Она поспешно убрала письмо в конверт и спрятала в карман болеро.
– Иду, тетя Фортиц!
Катриона встала, подобрала тяпку, отнесла сорняки на компостную кучу и зашла в дом.
Глава 12
В дверь позвонили, когда Айвен, допивая первую чашку кофе, пытался застегнуть рукава форменной рубашки. Кого это принесло в такую рань? Он побрел открывать.
На пороге возник Байерли Форратьер. Айвен зазевался – в буквальном смысле – и не успел захлопнуть дверь перед его носом. Воспользовавшись заминкой, Бай просунул в щель ногу. Сенсор безопасности сработал мгновенно – дверь замерла на полпути, так и не раздавив незваному гостю ступню.
– Доброе утро, Айвен! – промурлыкал Байерли.
– Какого черта тебе надо в такую рань? – подозрительно спросил Айвен.
– Так поздно, – ласково улыбнулся Бай. Вид у него был помятый, глаза красные, на подбородке щетина.
– Не желаю ничего слышать о твоем кузене! – рявкнул Айвен. – Убирайся!
– Вообще-то я по поводу твоего кузена. В смысле – Майлза.
Айвен оглянулся на церемониальный меч, стоявший в подставке для зонтиков. Интересно, если двинуть Байерли мечом по ноге? Может, он рефлекторно дернется, и Айвену удастся закрыть дверь?
– О Майлзе я тоже ничего слышать не желаю.
– Это нечто такое, что ему необходимо знать. По-моему.
– Прекрасно. Вот иди к нему и скажи.
– Я… я предпочел бы этого не делать, учитывая обстоятельства.
У Айвена в голове отчаянно замигал детектор неприятностей.
– Вот как? И что же это за обстоятельства?
– Ну, ты понимаешь… деликатность… семейные чувства…
Айвен неприлично фыркнул.
– …то, что он контролирует очень ценный голос в Совете графов… – меланхолично продолжил Бай.
– Доно охотится за голосом дяди Эйрела, – констатировал Айвен. – Не хило. Дядя вернулся на Барраяр четыре дня назад. Иди и пудри мозги ему. – Если посмеешь.
Бай криво улыбнулся:
– Да, Доно рассказал мне о торжественном прибытии вице-короля, а также об изысканном великом исходе. Не понимаю, как ты умудрился уйти без потерь.
– Приказал оруженосцу Роику выпустить меня через черный ход.
– А, понятно! Весьма предусмотрительно. Но, как бы то ни было, граф Форкосиган ясно дал всем понять, что предоставляет своему сыну право голосовать от его имени в девяти случаях из десяти.
– Это его дело.
– А у тебя не найдется еще кофе? – Бай с вожделением смотрел на чашку в руке Айвена.
– Нет, – соврал Айвен.
– Тогда, возможно, ты окажешься настолько любезен, чтобы сварить для меня немножко. Да ладно тебе, Айвен! Взываю к твоему человеколюбию. Ночка выдалась долгая и тяжелая.
– В Форбарр-Султане наверняка найдется какое-нибудь заведение, где тебя напоят кофе. По дороге домой. – Может, если вынуть меч из ножен…
Бай испустил страдальческий вздох, скрестил руки на груди и прислонился к дверному косяку, готовясь к долгому разговору. Нога его стояла твердо.
– Какие у тебя в последние дни новости от твоего сиятельного кузена лорда Аудитора?
– Никаких.
– И что ты по этому поводу думаешь?
– Когда Майлз решит, что мне нужно по этому поводу думать, он наверняка мне об этом сообщит. Как водится.
Байерли с трудом сдержал ехидную ухмылку.
– Ты пытался поговорить с ним?
– Я что, похож на идиота? Ты же слышал о приеме. Этот малый погорел синим пламенем. И еще долго будет невыносим. И пусть на сей раз его окунает в холодную воду тетя Корделия, с меня довольно.
– Ну-ну! Майлз всего лишь совершил небольшой прокол, но дело вовсе не безнадежно. Так говорит Доно, а Доно куда лучше понимает женщин, чем все мы. – Бай сделался серьезным. В его глазах мелькнуло мрачное выражение. – Впрочем, если ничего не предпринять, оно станет безнадежным.
Айвен задумался.
– Ты это о чем?
– Кофе, Айвен. И то, что я тебе расскажу, ни при каких условиях не должно стать достоянием общественности.
Я еще об этом пожалею. Айвен нехотя ударил по кнопке «открыть» и отошел в сторону. Байерли поспешил нырнуть в квартиру. Айвен протянул ему кофе и позволил сесть на софу. И зря. Если Бай будет потягивать кофе медленно, визит затянется до бесконечности.
