Зов странствий. Лурулу (ЛП) - Вэнс Джек Холбрук (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
Шватцендейл прошелся дальше по пляжу к салуну «Сонк». Вся остальная команда «Гликки» уже сидела на веранде, распивая ромовый пунш и наслаждаясь видом на залив. К астронавтам присоединились два пилигрима: Полоскун и эрудированный седовласый господин по имени Линус Кершо. Оба до сих пор воздерживались от участия в азартных играх и поэтому сохранили бóльшую часть своих сбережений. Узнав, что Кершо был магистром доксологии и доктором онтологических наук, Винго завязал с теологом разговор, интересуясь его взглядами. Они обсудили несколько различных вопросов, в том числе доктрину клантических расколоборцев. Винго признался в своем невежестве и попросил дать понятное определение этого учения, что вызвало улыбку на лице Линуса Кершо.
«Это сложный и многогранный комплекс представлений, маловразумительный по своей природе. Тем не менее, я могу предложить определение, если можно так выразиться, «костяка» нашей доктрины — надеюсь, этого будет достаточно».
Полоскун прокашлялся и произнес самым «культурно-образованным» тоном: «Если я могу позволить себе подобающее случаю замечание, я уже давно размышлял на эту тему и, по сути дела, завершил компиляцию кодифицированных формулировок «тринадцати скрупулезных уточнений»…»
«Благодарю вас, — прервал его Кершо. — В данном случае нет необходимости углубляться за пределы диспозитивных свидетельств, так как мы не хотим обременять ум господина Винго более чем самыми основными замысловатостями».
Полоскун довольно-таки высокомерно пожал плечами: «Никакие разъяснения не позволят проникнуть в суть вещей, если мы не упомянем об обращенных умозаключениях».
«Лучше синица в руке, чем журавль в небе, — сказал Винго. — На мой взгляд, эта древняя пословица все еще не потеряла свой смысл».
«Совершенно верно, — согласился Кершо. — Что ж, я сделаю все, что могу».
Полоскун отважно вмешался: «Если, паче чаяния, Кершо упустит какую-нибудь деталь доктрины, я, конечно же, смогу о ней напомнить. Или, если хотите, я могу сопровождать его изложение периодическими комментариями».
Кершо устремил на молодого паломника вопросительный взгляд — тот внезапно замолчал. Через некоторое время Полоскун спустился с веранды на пляж и стал сосредоточенно швырять камешки в прибой.
«Наш символ веры нельзя назвать непосредственно доступным случайному любителю философии, — сказал Кершо. — Тем не менее, в каком-то смысле он предельно прост. Основное учение заключается в том, что каждый индивидуум волей-неволей создает свою собственную вселенную, в которой он является верховным существом. Как вы могли заметить, мы не используем термин «бог», так как влияние индивидуума не носит всеобъемлющий или всепроникающий характер — у каждого человека свое неповторимое представление о характере и цели мироздания. Допускается, что тот или иной индивидуум способен в какой-то степени манипулировать тенденциями развития или — если можно так выразиться — наклонностями объективной Вселенной. В результате каждый индивидуум населяет такую вселенную, какой он заслуживает — как если бы условия среды его обитания выделялись, подобно поту, из пор его интеллектуальной оболочки. Поэтому, если окружающая его личная вселенная лишена очарования, он нередко уклоняется от необходимости признать свою ответственность и притязает на контроль исключительно над ограниченной персональной средой».
Винго поджал губы: «Возможно, такие люди руководствуются скромностью или даже смирением, что, принимая во внимание характер их вероучения, представляется вполне целесообразным».
«Любопытное наблюдение! — вежливо отозвался Кершо. — Тем не менее, согласно клантической доктрине, каждый индивидуум живет в условиях, формируемых его способностями. Следствия такого взгляда на вещи часто нарушают душевный покой».
«Вполне вас понимаю, — кивнул Винго. — К этому можно было бы прибавить, что преодоление трудностей перекрестной кодификации, по-видимому, становится бесконечной задачей».
«Вот именно! Окончательное преодоление таких препятствий было бы эквивалентно однозначному решению системы огромного множества уравнений, содержащих неопределенное число неизвестных переменных, причем без использования матриц. Работая в Институте, в свое время я пытался сформулировать уравнение, которое позволяло бы согласовать все возникающие диссонансы. Мой метод заключался в исключении взаимно сокращающихся элементов, которые я называл «аберрациями» и «агрессивными членами», с обеих сторон уравнения».
«И что же?»
«Я добился успеха, но успех скорее привел меня в замешательство, нежели внес какую-либо ясность. В конечном разрешении я получил в высшей степени многозначительное равенство: небытие есть небытие».
«Странно, очень странно! — пробормотал Винго. — По-видимому, на этом уровне мы углубляемся в мистическую сферу. Так, как если бы мы шли по ночной дороге, озаренной лунным светом, и нам преградила путь, поднимая руку, высокая фигура без лица».
Кершо мрачно кивнул: «В тот памятный день все, что мне нужно было знать, стало предельно ясно, без фанфар и церемоний. С тех пор я отказался от дальнейших исследований, хотя продолжаю размышлять о многообразных пертурбациях жизни по мере того, как блуждаю в пространстве».
Два человека сидели молча, глядя на набегающие и отступающие волны прибоя. Тем временем Полоскун продолжал швырять камни, время от времени почти попадая в перископ монитора-трапеноида, находившийся теперь гораздо ближе к берегу, чем раньше. Один из официантов трактира позвал Полоскуна и обратил его внимание на поведение монстра, волнообразно изгибавшего ранее неподвижную шею-трубу. Полоскун испугался, отошел подальше от воды и перестал кидать камни. Перископ морского хищника несколько раз раздраженно дернулся из стороны в сторону, после чего стал удаляться от берега, возвращаясь на прежнюю позицию. Полоскун сел на бревно, обратившись лицом к белой звезде Пфитц, погружавшейся в гряду кучевых облаков на горизонте.
Кершо заметил: «Если не ошибаюсь, у Полоскуна несчастный вид. Хотел бы я знать, что вызвало у него такое огорчение».
Винго усмехнулся: «Думаю, что причина мне известна. Он считает, что Монкриф надул его, тем или иным образом, и выудил у него пять сольдо».
«Странно! Полоскун исключительно осторожно расходует свои деньги».
«Не сомневаюсь. Ему показалось, однако, что он заметил промах в одном из фокусов Монкрифа, и он не удержался от пари, рассчитывая с легкостью избавить Монкрифа от десяти сольдо».
«Увы! Во многих отношениях Полоскун слишком наивен и доверчив. Но что подвело его на этот раз?»
«Боюсь, всему виной его собственная алчность. Монкриф вертел в руках тонкое веревочное кольцо, надевал его на пальцы и растягивал, демонстрируя различные сетчатые узоры — так называемые «кошкины люльки». Перед тем, как растянуть кольцо, Монкриф утверждал, рискуя десятью грошами, что Полоскун не сможет предсказать следующую конфигурацию. Полоскун, однако, внимательно наблюдал за движениями пальцев и правильно предсказывал результаты, каждый раз выигрывая по десять грошей. Поэтому Полоскун уверился в своей способности разгадать ухищрения Монкрифа к тому времени, когда тот вручил ему острый перочинный нож и, растянув переплетенное кольцо пальцами обеих рук, заявил, что Полоскун не сможет разрéзать веревку так, чтобы кольцо распалось и превратилось в отрезок с двумя концами. Полоскун утверждал, что сможет это сделать без малейшего труда. Монкриф предложил ему доказать свою правоту, говоря, что готов рискнуть десятью сольдо против пяти сольдо Полоскуна. Полоскун с готовностью выложил на стол пять монет и разрéзал верхнюю часть веревки, туго натянутой между пальцами Монкрифа. «Абракадабра! — провозгласил Монкриф. — Пусть кольцо срастется снова!» Полоскун взял веревочное кольцо и убедился в его неразрывности. Тем временем Монкриф собрал со стола пять сольдо. Полоскун пинал стулья и рвал себя за волосы, но тщетно! Он все еще носит с собой это веревочное кольцо и время от времени рассматривает его, надеясь найти разрез».
