Вторжение в Империю - Вестерфельд Скотт (читать книги полностью без сокращений .TXT) 📗
Азы риксского дались Ране легко. Базовая грамматика этого языка была искусственной. Ее создали гигантские разумы, дабы облегчить общение между планетарными интеллектами и их слугами. Однако сама модель языка предназначалась для того, чтобы в человеческой среде он быстро эволюционировал. Фонетический строй риксского языка состоял из щелчков и хлопков, но их комбинации были бесконечно разнообразными, способными объять бесчисленное множество времен относительности и матриц случайных величин.
В разуме Раны, теперь постоянно находящемся во взбудораженном состоянии, комплекс всего, что она узнала о риксах, начал принимать четкие контуры/вкусы/запахи. Чистые линии оружия Херд, льдистая резкость ее речи, жужжание ее серво-моторчиков, становившееся еле слышным, когда Херд раздевалась догола, и то, как гиперуглерод сливался с ее кожей на коленях, локтях и плечах, – все это производило впечатление целостности, неделимости. Этот риксский образ вырастал в уме у Раны, и ей казались стыдными и прежние мысли, и те фокусы, которые Империя вытворяла с ее талантом. Теперь она ощущала вкус риксской цивилизации и культуры целиком, и это ощущение было таким глубоким и крепким, как будто Рана постоянно подносила к губам бокал с редкостным древним виски.
Рана наблюдала за той, что захватила ее в плен, так, словно влюбилась в нее. Ее зрачки были расширены от гулявшего в крови допамина, а в сознании зарождались блестящие откровения.
Прожив на полюсе трое суток, Херд стала расспрашивать Рану об имперской технике связи. Сейчас, когда было объявлено чрезвычайное положение, полярный коммуникационный центр оказался полностью отрезан от информационной сети Легиса, поэтому гигантский разум мог лишь опосредованно помогать Херд и Ране в планируемой операции. Херд, будучи скорее солдатом, чем инженером, была не способна произвести те изменения, которых требовал Александр. Рана пыталась помочь ей, но ее познания ограничивались теми устройствами, которые применялись в области микроастрономии. Херд задавала вопросы, но ответы Раны ее часто озадачивали. Базовые аспекты квантовой теории риксов отличались от тех, что были приняты в Империи. Две системы, похоже, фатально противоречили одна другой. Во-первых, стандартная риксская модель рассматривала кривые распознаваемых отклонений с учетом иного числа измерений, чем это было принято в Империи. К тому же Ране было совершенно не понятно риксское понятие о некогерентности.
В конце концов Рана стала посвящать часы своей безмятежной радости – работе. Она принялась за изучение транссветовой связи. В этом ей оказала неоценимую помощь легисская библиотека. Почти сразу же Рана отыскала там необходимую экспертную программу. Там были указаны нужные тексты, с которыми Рана быстро ознакомилась и почерпнула немало сведений, расширивших ее элементарные познания о ретрансляторных устройствах. Программа словно бы понимала Рану, и та легко усваивала знания, принимавшие именно ту форму, какая соответствовала ее образу мышления. Своеобразный, компьютероподобный ум Раны выхватывал из хаоса информации нужные сведения и питался ими. Херд принесла домой оборудование для воздушного экрана и проектор вторичного зрения, что позволяло Ране погружаться в полную синестезию. Она блуждала посреди хитросплетений данных, раз за разом выхватывая из них добычу. Херд ни разу не говорила Ране о том, какую именно цель она преследует здесь, на полюсе, но изыскания, похоже, шли как бы сами собой, сами собой управляли.
У Раны вызвали восхищение вспомогательные приемные устройства центра, собиравшие обычные сообщения со всей планеты и переправлявшие их на транссветовую решетку. В центре было установлено много таких систем – на тот случай, если бы отказали кабельные линии связи, но Рану особенно привлекла группа прочных небольших саморемонтирующихся устройств, установленных посреди полярных пустошей вокруг центра. Они были похожи на те недорогие, довольно распространенные приборы, которыми Рана прежде пользовалась в микроастрономии. Прочность этих машин позволяла им выдерживать арктические зимы, землетрясения и террористические акты.
Проведя за этими занятиями несколько бессонных суток, Рана погрузилась в сон, который продлился неведомо сколько времени. Когда она проснулась, рядом с ней была Херд и прикладывала к ее воспаленному лбу холодную тряпку. Обычная радость пробуждения переполнила Рану. Теперь к этой радости примешивалась уверенность, созданная новыми познаниями. Эта уверенность сквозила во всем – в блеске глаз Херд, в том, как ловко и изящно она выжимает лишнюю воду из тряпки. Ожил воздушный экран – и на нем возникла картина изысканий, осуществленных Раной. Комнату наполнил аромат озарения.
– Экспертная программа, – произнесла Рана по-риксски. – Ее создал гигантский разум, да?
Херд кивнула и тихо ответила:
– Он всегда с нами.
По-риксски вся фраза свелась к одному слогу.
В другой руке рикс держала рыжий парик. Волосы Раны, так давно остриженные, теперь казались ей чужими. Херд надела на нее парик. Он оказался теплым, как будто его только что вынули из духовки, и прекрасно подошел Ране.
– Завтра ты будешь Раной Хартер, – сказала Херд.
Мысль о том, что придется выйти из дома, напугала Рану.
– Но ведь я даже не знаю, чего ты хочешь, – сказала она, перейдя на диалект Легиса. Имперский язык вдруг показался ей грубым, рот словно наполнился густой кашей.
– Нет, знаешь, – ответила рикс.
Рана покачала головой. У нее сформировалась мысль на родном языке. Она не знала ничего. Как на протяжении всей своей жизни, она ощущала непоколебимую уверенность.
– Я не понимаю. Я недостаточно умна.
Херд улыбнулась и приложила ко лбу Раны холодную тряпку. От этого прикосновения волнение Раны усилилось. Отдельные нити стали сплетаться между собой: почерпнутые за время поиска данные об устройстве ретрансляторов, зародившееся постижение формы и вкуса риксской культуры, чувства, рожденные присутствием Херд, – звуки стремительных фуг Баха, блеск зернышек проса.
Совершенно неожиданно Рана Хартер поняла, что знает желание гигантского разума.
Херд заработала руками, зажужжали сервомоторчики. Рикс наносила на раздраженную кожу Раны какой-то крем. Ощущение было восхитительное. Крем, подобно волшебному бальзаму, исцелял Рану от лихорадочного чувства озарения.
– Не бойся, моя удачная находка, – приговаривала рикс. – Александр теперь с тобой.
Александр. Оказывается, у него было имя. Рана прикоснулась кончиками пальцев ко лбу.
– Внутри меня?
– Везде.
Кэтри Хоббс наливала воду в стакан. Вода лилась тоненькой медленной струйкой, пока не наполнила стакан до краев. Кран выключился автоматически, не дав ни капле пролиться через край. Нет, пока потребление воды на борту «Рыси» не ограничили, но бесполезная трата чего бы то ни было не сочеталась с флотской эстетикой.
Хоббс медленно отвернулась от раковины. Взгляд зеленых глаз был прикован к движениям ее собственной руки. Она пристально наблюдала за игрой сил поверхностного натяжения, удерживавшего воду в стакане. Хоббс сделала несколько шагов – ровно столько, сколько было нужно, чтобы пересечь каюту. Наверное, со стороны ее движения напоминали утрированную пантомиму. Стакан казался до странности тяжелым, хотя высокое ускорение, с которым шла «Рысь», по идее, полностью корректировалось. Может быть, лишний вес лишь мерещился ей, был следствием стресса? А может быть, у Хоббс попросту устали руки из-за постоянных скачков легкой гравитации.
Однако, вероятно, все дело было в ощущаемом ею разочаровании. Не успела она опомниться после откровений Зая, как начались всякие пакости, вызванные высоким ускорением.
Обычно издержки пребывания в условиях искусственной гравитации лишь немного беспокоили Хоббс – не сильнее, чем морская болезнь во время поездки на большом прогулочном лайнере на родной Утопии. Но сейчас «Рысь» двигалась с ускорением в десять g, и все отрицательные аспекты легкой гравитации проявлялись значительно сильнее.
