Дороги. Часть вторая. - Йэнна Кристиана (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
И, что еще усложняет ситуацию, степень таланта у всех также разная. Да и невозможно вынести объективное суждение о чьем-то таланте. Сегодня что-то считается посредственным, завтра гениальным. Еще чаще бывает наоборот.
На Ярне, где выросла Ильгет, вопрос этот — кому из пишущих стать профессионалом — разрешался простым рыночным путем. То есть те, кто умение писать и трудоспособность сочетал с предпринимательской жилкой, умудрялись пробиться, свои произведения напечатать, создать рекламу и спрос, таким образом зарабатывали на жизнь любимым делом.
На Квирине же профессионалов просто не было. Точнее, были — но крайне мало.
И определялись они рейтинговым путем. Каждый год подводились итоги читательского рейтинга. То есть произведение выставлялось в сеть, в соответствующий подраздел, его рекламировали, читали, о нем писали аннотации и обзоры. Потом за определенный промежуток времени подсчитывалось количество читателей — реальных, не просто тех, кто случайно заглянул, а прочитавших и оставивших в сети метку о прочтении (распечатке на микропленку). Учитывалась и читательская оценка (была и такая возможность), и количество комментариев, и их содержание.
Наконец, учитывался объем произведения. То есть в итоговом рейтинге участвовали только вещи определенного объема. Если рассказы — то только сборник рассказов. Или один роман. Или большой сборник стихов. А вот по жанрам никаких подразделений не было. Учитывались только качество произведения и его популярность, а не то, в каком жанре оно было написано.
Хотя, как известно, самый популярный и любимый на Квирине жанр — это моделирование (научное, социальное, мистическое, психологическое), то, что на Ярне называлось фантастикой и относилось к литературе второго сорта. Однако самый презираемый банальный реализм мог оказаться на верхушке рейтинга, если произведение того стоило.
Машина выделяла от 5 до 20 произведений определенного объема, набравших за известное время наибольшее количество читателей, отзывов, наилучшие оценки. Окончательное решение о победе в рейтинге принимала Итоговая Конференция СИ.
Выигрывала «пятерка» — пять писателей, и выигрыш этот означал не только утеху честолюбия. Лидеры рейтинга получали денежную премию от государства — по сути, оплату своего литературного труда. Причем эта премия была очень большой, и позволяла какое-то время не работать нигде и заниматься только творчеством. Для лидера рейтинга — лет пять, для десятого места — полгода.
Обычно те, кто ощущал писательство как главное призвание, делали своей основной профессией — для заработка — нечто, не требующее больших затрат времени, сил, интеллекта. Такими профессиями были, например, многие эстарговские... Курьеры, пилоты пассажирского и грузового транспорта, бортинженеры и прочая обслуга на транспорте, дежурные наблюдатели баз, и так далее, и тому подобное. Даже напряженная работа спасателей или ско оставляла довольно много времени и в самих патрулях — рутинный полет по обычным трассам не требовал большого внимания, и в довольно больших отпусках на Квирине (четыре месяца работы — четыре отдыха).
Таким образом времени для творчества всегда оставалось достаточно.
Существовали и наземные профессии, оставлявшие немало свободного времени — те же биоинженеры, например.
Само собой разумеется, такие же рейтинги существовали и для певцов, актеров, режиссеров, художников, композиторов — определяя тех из них, кому предстоит заниматься делом профессионально.
Для тех, кто не попадал в рейтинг, не было никаких оснований считать себя неполноценными. Ведь популярность — в конце концов, далеко не единственный критерий таланта. Поэтому «непрофессиональные» писатели были вполне счастливы, занимаясь творчеством в свободное время и вынося плоды на суд в свободную Сеть.
Так довольно долго жила Ильгет.
Даже более того, жизнь ее на Квирине была настолько напряженной, что никогда не оставалось времени на окололитературные какие-то размышления или действия. Ильгет не участвовала ни в каких литературных клубах, никогда не задумывалась над конкурсами и рейтингами, не таила честолюбивых мечтаний... ей писать-то было некогда. Она по сути вырывала у жизни каждую возможность немного позаниматься творчеством (с Арнисом это стало почему-то гораздо легче!) Нет, кто-кто, а Ильгет меньше всего думала о возможности попасть когда-нибудь в жизни хоть в «пятерку»... да что там, хоть в «десятку» или «двадцатку» — не получивших денежной премии, но почетных лидеров.
Арнис, выслушав Ильгет, прикрыл глаза.
На лице его разлилась безудержная, счастливая улыбка.
— Я знал, — выдохнул он наконец. Глаза его светились. Ильгет улыбнулась в ответ... так странно... кажется, он радуется больше, чем она сама.
— Этот твой роман... я чувствовал — это что-то совершенно особое. Знаешь... он войдет в историю Квирина. Он очень надолго. Не только для сегодняшнего дня.
— Ну все, хватит, — сказала Ильгет, — меня уже и так хвалят, хвалят... скоро зазнаюсь. И вот что интересно — ведь до победы это был тот же самый роман. Но его так не хвалили, а многие, так и критиковали. А сейчас... Хотя это не про тебя, — тут же поправилась она, — ты-то всегда был в восторге. А вообще — это тебе надо спасибо сказать. Ну, он тебе и посвящен... Но по-хорошему, я писала это все для тебя. Это все, что я тебе хочу сказать. Рассказать.
— Иль, — вздохнул Арнис, — я знаю, ты любишь меня... только зря, наверное. Я часто жалел... в последнее время... что так получилось. Ты видишь во мне только хорошее, видишь меня с хорошей стороны, а ведь я не такой, я страшный... я сам себе страшен. Я даже не просто монстр, каким меня лервенцы видели. Если бы я был садистом, ну ладно, все люди грешны... так ведь нет. Я холодный, рассуждающий монстр. А ты... ты — сама любовь. Само совершенство. Это просто несправедливо, по-хорошему, что ты со мной...
— Арнис! — вскрикнула Ильгет, взяла его руки в свои, прижала к груди, в глазах ее блеснула влага, — перестань! Как ты можешь такое говорить о себе... На тебе просто крест — больше, чем у меня, больше, может, чем у всех нас. Ты все время... по тропинке над пропастью идешь. Чуть качнешься — побольше доброты, слабости — упадешь в одну сторону. Больше жестокости, чем нужно — в другую сторону упадешь. Но ведь ты же не падаешь! Ты удерживаешься... нельзя на войне быть чистым и добреньким. Но и зверем нельзя быть, надо человеком оставаться. Так ведь ты остаешься! Господи, Арнис... а ты еще говоришь обо мне — да я дитя по сравнению с тобой. Я и жизни-то не знаю... Мне легко быть добренькой, так я разве добрая, как бы не так... я-то уж о себе много чего знаю. А ты... нет, Арнис, это я недостойна рядом с тобой быть.
— Ну успокойся, Иль, — сказал Арнис, — и прости... я о твоем романе хотел, а получилось, опять на ту же тему. Прости, ведь праздник же... Как жаль, что мне еще лежать надо! Слушай, а давай ребят сюда пригласим, а? И устроим предварительный вечер для избранных... а потом уже по-настоящему отметим.
— Хорошая мысль... насчет предварительного вечера, — согласилась Ильгет, — но вообще-то мне сейчас покоя не дадут. Ужас. Во-первых, поздравлениями замучили, у меня, оказывается, пол-Коринты знакомых, я и не знала. Во-вторых, уже три приглашения. Послезавтра торжественный литературный вечер, вручений премий... Потом два моих личных авторских вечера. И это, говорят, еще не все! С ума сойти... и кто только на все эти вечера ходит? Я вот даже не подозревала о том, что такое бывает. И как я туда без тебя пойду — не представляю.
— Ну, Иль... не съедят же тебя там! Не к дэггеру же в пасть...
— Все равно, Арнис. Ты пойми, когда тебя рядом нет — я сквозняк ощущаю. Ладно еще дома, там дети, и вообще там все тобой пахнет. А где-то совсем в чужом месте...
Вечернее платье из бордового бархата, фанки на шее поверх цепочки крестика, волосы пришлось подкрасить, омолаживать некогда, а седых уже опять слишком много.
