Малой кровью - Лазарчук Андрей Геннадьевич (бесплатные книги полный формат .txt) 📗
В общем, всё было бы неплохо, но розовая взрывчатка воняла. Воняла так, что время от времени приходилось делать передышку, дабы не начать блевать.
На минирование ванн ушло часа четыре. Теперь надо было что-то придумать с центральной колонной, играющей какую-то чрезвычайно важную роль и сделанную, похоже, из цельной брони. К счастью, оказалось, что не все здесь такие же самозванцы, как Пистухов. Мрачный немец с шевроном рядового обошёл несколько раз колонну, попинал её ногой – и отправился к чапу, который был здесь главным при производстве. Тот выслушал немца, убежал куда-то – вразвалочку, но по чапским понятиям просто стремительно – и вернулся с двумя десятками солдатских касок, связанных ремешками, в руках. Каждая весила почти по три килограмма, но он нёс их так, будто каски были картонные. Немец сказал, что каски надо снаружи обмазать толстым слоем «пластилина» и прилепить к колонне у самого основания, с ним начал было спорить поляк, бывший на «гражданке» шахтёром, но оказалось, что каски – только первый этап, а всего взрывчатки на это дело уйдёт килограммов сто, поляк подумал и согласился. Пистухов пытался волевым усилием заставить себя забыть о вони, но от этого розовая мерзость начала смердеть только сильнее. Они укладывали уже последний слой, когда прибежал связной из штаба и распорядился: здесь остаётся один, остальные – по подразделениям.
Остался немец.
Когда Пистухов оглянулся в последний раз, тот сидел на корточках рядом с толстым розовым бубликом и ладонью оглаживал его – как скульптор оглаживает глину…
Глава двадцатая
Серёгин думал, что люди вдовы придут ночью, но те не стали ждать – появились сразу после заката, едва они с Крошкой, расслабленно восстав с постели, сели ужинать. Был подан холодный травяной суп с варёными яйцами, маринованная рыба и кислый густой зелёный сок ягод су-вар, местной разновидности крыжовника, кусты которого, напоминающие плющ, обильно оплетали деревья и стены домов. Серёгин только-только приступил к рыбе, как в дверь вежливо постучали…
Особняк вдовы Ракхаллы стоял на живописном островке, к которому вёл подвесной мостик с разводной секцией; но Серёгин с провожатыми подплыл к острову на роскошном паровом катере – из чёрного полированного дерева, с бронзовыми поручнями и прочей отделкой, с фигурной пушечкой на корме. Топили котёл древесным углём и трескучими ароматными смолистыми чурбачками. Из трубы летели искры.
Вообще плавание было каким-то ненормально, нереально живописным. В поразительно чистом небе висели две полные луны, цвета старой кости одна и чуть голубоватая другая; тяжёлая густая вода раздавалась под корабликом лениво, сонно, строенные отглаженные волны-усы, в которых взмывали и падали жёлтые набережные огни, тянулись от бритвенно-острого носа и терялись вдали, в полной тьме. Наверное, с океана шла низкая и очень длинная волна – катер неуловимо-медленно приподнимался и опускался, а вдали, под маяком, выхватываемые ударами света, загорались белые полосы бурунов, которые там бывают всегда, даже в мёртвый штиль…
Воздух был тёплый настолько, что белая жаккардового шёлка рубашка в набегающем потоке липла к телу, как компресс.
Причал освещался ярко, но так, что ни одного фонаря с моря не было видно: свет словно бы ниоткуда падал на настил, ажурное ограждение и сваи. Получалось, что всё это светилось изнутри. А выше, дальше и левее причала, чуть прикрытый деревьями, точно так же светился дом, похожий на усталую птицу, чуть опустившую широко распростёртые крылья.
Те «мальчики вдовы», что сопроводили Серёгина, остались на катере, а на причале не было никого. Зато теперь на Серёгина со всех сторон светили яркие фонари. Он чувствовал себя как на сцене. И словно на сцене, он знал, как много глаз разглядывают его сейчас из сгустившейся тьмы – и что от каких-то мелких и необязательных жестов, от мимики, от первых шагов по плотно подогнанным (и очень красивым) доскам будет зависеть в дальнейшем чертовски многое…
Он прощально помахал в сторону теперь почти невидимого катера, этакого сгустка непрозрачной тьмы в прозрачной тьме, и пошел по причалу туда, где угадывалась лестница.
Встречающая девушка словно соткалась из воздуха. Она была в тёмном балахоне и с обручем на голове.
– Здравствуйте, мой господин. Следуйте за мной, прошу вас.
Вдова оказалась похожа на сильно облысевшего филина. Наверное, она мёрзла, поскольку сидела рядом с жаровней, завернувшись в большую лоскутную шаль. От жаровни шел дымок, распознать источник которого Серёгин не смог. Что-то похожее на арчу, но не арча.
У ног вдовы сидела девочка с одутловатым лицом – возможно, идиотка. Говорили, что вдова благоволит к ущербным детям, многих содержит – кого у себя, кого в специальных домах, а чаще просто подкидывает денег родителям. Этакая бабуля Ракхалла Гуд.
Говорили опять же, что среди ущербных ребятишек попадались ребятишки совсем не простые…
За спиной вдовы громоздился весь из мускулов, без шеи и с маленькой седой головкой мужик, который даже среди крупных коренастых тиронцев сошёл бы за Майка Тайсона. Оливковый оттенок кожи выдавал в нем южанина – возможно, с острова Локк. Тогда он ещё и людоед… Секретарша вдовы, наоборот, явно происхождением из людей Дворца – можно сказать, специально выведенной породы идеальных слуг, сохранившейся аж с того времени, когда большая часть государств Тирона составляла единое очень сложно и разумно устроенное Царство, казавшееся незыблемым. С тех пор многое переменилось, но остались неторопливость и обстоятельность – и вот ещё люди Дворца, тонкие и изящные, с интеллигентными лицами, умевшие в любую секунду стать незаметными или просто исчезнуть. И так же возникнуть рядом, когда о них подумаешь. И органически неспособные солгать.
Бабушка Крошки тоже из них.
Серёгин допускал, что где-то ещё – за панелями, ширмами, под столами – прятались и другие люди. Или не прятались. Поскольку этикет беседы не оговаривался заранее, могло быть так и так.
– Счастливая ночь… так вот вы какой, – сказала вдова Ракхалла. Голос её был почти молодой, звонкий и чистый, а лицо оставалось почти неподвижным – маска и маска. Разве что чуть-чуть шевелился подбородок.
Серёгин кивнул:
– Счастливая ночь. К вашим услугам… – и сделал положенную по правилам вежливости паузу. – Я думаю, вы уже знаете обо мне всё, что хотели узнать. Если же нет, готов ответить на любые вопросы.
Вдова перевела взгляд на секретаршу. Та взяла блокнот, открыла.
– Вы можете получить награду, – сказала секретарша негромко. – И тогда мы расстанемся навсегда. Но у нас есть более интересное предложение. Мы готовы предложить вам подряд на перевозку грузов. Вероятно, предстоит совершить более трёх дюжин рейсов. Поскольку это долговременный заказ, мы предлагаем вам не проценты, а твёрдую цену.
Серёгин чуть нахмурился.
– Я не готов обсуждать оплату, пока не буду знать условия работы, – сказал он.
– Слышу разумное слово, – сказала вдова. – Расскажи ему, Ганэ.
Секретарша зашелестела блокнотом.
– Какой вес вы можете взять на борт?
– Шестнадцать камней, – сказал Серёгин. Это было чуть меньше двух тонн.
– Как долго продлится рейс к Стоячей Звезде и обратно?
– Собственно полёт – четыре часа. А сколько времени уйдёт на швартовку, никогда предугадать нельзя. Как правило, мы рассчитываем на один рейс в сутки.
– Я поняла.
Секретарша что-то написала в блокноте, зачеркнула или подчеркнула, закрыла блокнот.
– Мы можем предложить вам четырнадцать миллионов лугов за рейс. Всего получится пятьсот четыре миллиона. Если вам удастся сократить время доставки, будут начислены премиальные.
Полмиллиарда лугов, подумал Серёгин. То есть где-то восемь-девять миллионов рублей. Сорок килограммов золота, делим на троих… Больше, чем за три года в Легионе – не считая премиальных.
