Звезда Надежды (СИ) - Багров Вячеслав (книга жизни TXT) 📗

Он ждал.

Может быть он ждал этого дня всю свою жизнь, думая, что этого никогда не произойдет.

Было холодно, сыро и темно.

Там, впереди, на самом краю территории Директории, где разделительной чертой города проходила высокая, бетонная стена, царил мрак городских кварталов. И только за ними, за этими, как бы мертвыми кварталами, дальше, за плоским, заросшим низкими кустарниками пустырем, блестели редкие огни цехов перерабатывающего завода.

А в самих кварталах, изрезанных древними, разбитыми проспектами и площадями — ни света, ни звука.

Казалось, что только здесь, в пределах Директории, где горит электрический свет, шумят агрегаты обеспечения, двигаются фигуры военных в промокших до нитки, плащах, сосредоточилась жизнь всего мира.

А дальше лежала бесконечная, безжизненная пустота.

Он стоял и смотрел в небо, и капли дождя омывали его бледное, вытянутое лицо, текли по щекам, как слезы.

Рядом с ним, в двух шагах, стоял его заместитель.

Стоял молча.

Он тоже ждал.

Несколько гвардейцев катили к центру площади тяжелое, зенитное орудие, другие тащили по двое, большие ящики со снарядами.

Подбежал молодой, высокий гвардеец, резко козырнул — желтая каска сползала ему на глаза, громко и четко доложил:

— Господин Ппак! Директора бежали. В здании их нет. Гараж вездеходов пуст.

— Я знаю. — Ппак посмотрел в лицо гвардейца, продолжил спокойным голосом: — От судьбы не сбегут. Что там с крейсером?

— Сектор наблюдения доложил, что пока без изменений — крейсер на высокой орбите, продолжает облет Мира. Есть показания о многочисленных целях, отходящих от крейсера и группирующихся на орбите. На связь не выходят.

— Сколько их?

— На данный момент сообщили о сорока трех целях, господин Ппак.

— Десантные, штурмовые челноки. — Ппак отвернулся от гвардейца, снова уставился в небо: — Пусть немедленно сообщат, когда цели пойдут на снижение.

— Слушаюсь, господин Ппак!

Гвардеец быстро ушел в сторону главного входа Директории.

— Может послать на поиски директоров? — Заместитель Ппака произнес эти слова неуверенно: — Две сотни гвардейцев… На юго — запад. А?

— Тталь, а смысл? Все просто. Они говорили с крейсером, им что — то сказали, и они побежали. Все.

— Что — все?

— Все — это судьба.

Несколько минут они стояли молча, слушая громкие команды командиров гвардейцев, шлепанье многих ног по лужам и грязи, шелест покрышек зенитного орудия.

За их спиной, наверху, где — то на крыше восьмиэтажного здания Директории, разом вспыхнули прожектора — пять мощных световых лучей ударили в темное небо, рыскали из стороны в сторону, и их яркий свет озарил сумрак площади.

— Пойду посмотрю, что там на западной стороне, — извиняясь произнес Тталь, поплотнее натягивая воротник своего плаща, потряс надвинутым над лицом капюшоном.

— Сходи, сходи…

Заместитель быстро исчез.

Ппак равнодушно подумал, глядя на мечущиеся в небе лучи прожекторов:

«Больше мы не встретимся Тталь. Проныра Тталь. Друг. Хм. Ты всегда был трусом».

В эти минуты Ппаку показалось пустым и ничтожным все, что он сделал в этой жизни. Все его старания и усилия улучшить беспросветную жизнь людей города или хотя бы сделать ее не такой отвратительной, какой она была, его изворотливость перед директорами, ложь одних перед другими, ложь тем, кто работал в цехах, тем, кто жил в сумраке кварталов, оказывается не имели никакого значения.

Вся его жизнь — мелкая и никчемная, не могла изменить существующего положения вещей в этом мире…

В груди защемило, ему стало трудно дышать.

Дождь это хорошо — никто не увидит его слез.

Наконец — то орудие установили — прямо напротив Ппака, за низким, бетонным ограждением, там, где раньше ставили парадные директорские вездеходы.

Он увидел, как гвардейцы втаскивают на вышки наблюдения тяжелые пулеметы.

К нему подбежал командир зенитного расчета, Ппак взглянул и увидел, что это молодая девушка, наверное, только закончила курсы командиров — среднего роста, подтянутая, лицо мокрое от дождя, желтая каска в отблеске прожекторов блестит золотом.

Золотой легион.

Будущее Мира.

Надежда завтрашнего дня.

Так их называли.

Так о них говорили по радио директора…

Она козырнула перед ним, громко произнесла:

— Господин Ппак! Зенитное орудие установлено, расчет на месте.

— Молодцы. — Ппак смотрел на нее какое — то время, молчал: — Ждите команду.

— Слушаюсь, господин Ппак.

Она не ушла, отступив в сторону два шага, осталась стоять, ожидая приказа.

Гвардейцы прекратили свою возню возле орудия, замерли четверо у стопки ящиков со снарядами, двое в креслах турели.

Дождь усилился. Теперь он стал злее, шумел струями, разбивался о камни и землю, ворчал.

Ппак оглянулся назад.

Наверху площадки, за высокой каменной лестницей, расположились несколько пулеметных расчетов — торчали раструбы пулеметов, блестели желтым каски гвардейцев, и в нарастающем шуме дождя не было слышно голосов.

Ему показалось, что настал некий момент, та самая минута, когда человек должен сказать все.

Самое главное.

То, что болит и болело всегда.

И Ппак сказал. Повернувшись в сторону зенитного орудия, он набрал в грудь воздуха и непривычно громко, даже визгливо, заговорил:

— Гвардейцы! Я хочу, чтобы вы знали правду. Может вы и так знаете ее, но… Сейчас сюда прилетят, чтобы взять ваши жизни. И они их возьмут. У вас никогда не было выбора. Я предлагаю вам всем, те кто не хочет умереть здесь, пусть уходят. Они все равно умрут, но позже. Никого из нас не оставят в живых и силы не в нашу пользу. Я жду.

Он замолчал и шум дождя поглотил окружающие звуки.

Ппак ждал несколько минут.

Никто из гвардейцев не шелохнулся, ни один не ушел.

За спиной Ппака, раздался высокий голос:

— Идут!

К нему бежал молодой гвардеец, сбегал по каменным ступеням лестницы, правой рукой придерживая на голове каску.

Подбежал.

— Они идут, господин Ппак! Пост наблюдения доложил. Идут. Сорок пять целей. Выйдут на восточную сторону…

— Хорошо. — Ппак посмотрел на девушку — командира, ничего ей не сказал, повернулся к торчащей в небо длинным стволом, «зенитке»: — Слушайте все! Скоро, они будут здесь. Больше никаких господ, никаких подчиненных. Умрем равными. Нас предали лжецы, но мы не обязаны предавать друг друга! Этого у нас никто уже не отнимет! Мы пришли в этот мир. Как и наши отцы. Еще у наших дедов все было отнято до их рождения, и мы не выбирали. Мы просто жили. Как живут все приходящие сюда. И теперь мы уйдем. И это тоже не наш выбор, но мы можем уйти налегке. Простите меня все, кого я чем обидел, мне очень жаль. Мне стыдно. Но я ничего не могу изменить. Простите и прощайтесь. — Ппак посмотрел в узкое лицо девушки, спросил ее: — Где ты хочешь умереть, сестренка?

— Разрешите здесь.

Она не сказала «господин Ппак».

Ее молодое лицо улыбнулось, глаза — широко открытые, казалось, были удивленны.

— Разрешаю.

И он улыбнулся ей в ответ — легко и свободно, рассмеялся сухим смехом и почувствовал, как стало легко, словно с души отхлынула грязная и вонючая вода и стало легче дышать, свободнее.

Улыбаясь он посмотрел в небо, и оно уже не казалось Ппаку таким тяжелым, как совсем недавно. Где — то за его спиной, там, где расположились пулеметные расчеты, послышался сквозь шум дождя, смех.

«Пусть так. Хорошо, что так».

Штурмовые челноки появились разом.

Яркие, разноцветные огни вынырнули из — за низких туч, растянулись в линии, летели одна выше другой, какие — то праздничные, веселые.

Огни в небе.

Он любил в детстве смотреть на такие…

«Красиво». — успел подумать Ппак.

Зенитное орудие открыло огонь — тум, тум, тум, тум… Из раструба ее ствола вырвалось длинное, отрывистое, узкое пламя.

Тум, тум, ту…

Шум дождя смешался с грохотом огня и тонким звоном падающих на камень гильз.