Обитаемый остров (изд. 1971г.) ил. Ю.Макарова - Стругацкие Аркадий и Борис (книга регистрации txt) 📗
И вдруг он узнал этого солдата. Перед ним был Гай — похудевший, осунувшийся, заросший щетиной, в мешковатом солдатском комбинезоне.
— Гай… — пробормотал Максим. — Дружище… Как же я теперь?
Он снял ногу с газа, выключил сцепление, танк замедлил ход и остановился. Гай опустил руку и неторопливо пошёл навстречу. И тут Максим даже засмеялся от радости. Всё получалось очень хорошо. Он снова включил сцепление и приготовился.
— Эй! — начальственно крикнул Гай и постучал прикладом по броне. — Кто такой?
Максим молчал, тихонько посмеиваясь.
— Есть там кто? — В голосе Гая появилась некоторая неуверенность.
Потом его подкованные каблуки загремели по броне, люк слева распахнулся, и Гай просунулся в отсек. Увидев Максима, он открыл рот, и в ту же секунду Максим схватил его за комбинезон, рванул к себе, повалил на ветки под ногами и прижал… Танк взревел ужасным рёвом и рванулся вперёд. «Разобью двигатель», — подумал Максим. Гай дёргался и ворочался, каска съехала ему на лицо, он ничего не видел и только брыкался вслепую, пытаясь вытащить из-под себя автомат. Отсек вдруг наполнился громом и лязгом — по-видимому, в тыл танку ударили автоматы и пулемёт. Это было безопасно, но неприятно, и Максим с нетерпением следил, как надвигается стена леса, всё ближе… ближе… И вот первые кусты… Кто-то клетчатый шарахнулся с дороги… И вот уже вокруг лес, и пули уже не стучат по броне, и шоссе впереди свободно на много сотен километров.
Гай наконец вытащил из-под себя автомат, но Максим содрал с него каску и увидел его потное оскаленное лицо и засмеялся, когда ярость, ужас и жажда убивать сменились на этом лице выражением сначала растерянности, потом изумления и, наконец, радости. Гай пошевелил губами — видимо, сказал: «Массаракш!» Максим бросил рычаги, притянул его к себе, мокрого, тощего, заросшего, обнял, прижал от избытка чувств, потом отпустил и, держа его за плечи, сказал:
— Гай, дружище, как я рад!
Ничего решительно не было слышно. Он глянул в смотровую щель: шоссе было прямое по-прежнему, и он снова поставил ручной газ, а сам вылез наверх и вытащил Гая за собой.
— Массаракш! — сказал помятый Гай. — Это опять ты!
: — А ты не рад? Я вот ужасно рад! — Максим только сейчас понял, как ему всегда не хотелось ехать на Юг в одиночку.
— Что всё это значит? — крикнул Гай. Первая радость у него уже прошла, он с беспокойством оглядывался по сторонам. — Куда?! Зачем?!
— На Юг! — крикнул Максим. — Хватит с меня твоего гостеприимного отечества!
— Побег?!
— Да!
— Ты с ума сошёл! Тебе подарили жизнь!
— Кто это подарил мне жизнь? Жизнь моя! Принадлежит мне!
Разговаривать было трудно, приходилось кричать, и как-то невольно вместо дружеской беседы получалась ссора. Максим соскочил в люк и уменьшил обороты. Танк пошёл медленнее, но больше не ревел и не лязгал так громко. Когда Максим вылез обратно, Гай сидел насупленный и решительный.
— Я обязан тебя вернуть, — объявил он.
— А я обязан тебя отсюда утащить, — объявил Максим.
— Не понимаю. Ты совсем сошёл с ума. Отсюда бежать невозможно. Надо вернуться… Массаракш, возвращаться тебе тоже нельзя, тебя расстреляют… А на Юге нас съедят… Провались ты пропадом со своим сумасшествием! Связался я с тобой, как с фальшивой монетой…
— Подожди, не ори, — сказал Максим. — Дай я тебе всё объясню.
— Не желаю ничего слушать. Останови машину!
— Да подожди ты, — уговаривал Максим. — Дай рассказать!
Но Гай не желал, чтобы ему рассказывали, Гай требовал, чтобы эта незаконно похищенная машина была немедленно остановлена и возвращена в зону. Максима дважды, трижды и четырежды обозвали болваном. Вопль «массаракш» перекрывал шум двигателя. Положение, массаракш, было ужасным. Оно было безвыходным, массаракш! Впереди, массаракш, была верная смерть. Позади, массаракш, тоже. Максим был всегда болваном и психом, массаракш, но эта его выходка, массаракш, надо полагать, последняя, массаракш и массаракш…
Максим не мешал. Он вдруг сообразил, что поле последней башни, очевидно, кончается где-то здесь, скорее всего уже кончилось; последняя застава должна находиться на самой границе крайнего поля… Пусть парень выговаривается, на обитаемом острове слова ничего не значат… «Ругайся, ругайся, а я тебя вытащу, нечего тебе там делать… Надо с кого-то начинать, и ты будешь первым. Не хочу, чтобы ты был куклой, даже если тебе это нравится — быть куклой…»
Изругав Максима вдоль и поперёк, Гай соскочил в люк и стал там возиться, пытаясь остановить машину. Это ему не удалось, и он выбрался обратно, уже в каске, очень молчаливый и деловитый. Он явно намеревался спрыгнуть и уйти обратно Он был очень сердит. Тогда Максим поймал его за штаны, усадил рядом и принялся объяснять положение.
Он говорил больше часу, прерываясь иногда, чтобы выровнять движение танка на поворотах. Он говорил, а Гай слушал. Сначала Гай пытался перебивать, порывался соскочить на ходу, затыкал уши, но Максим говорил и говорил, повторял одно и то же снова и снова, объяснял, втолковывал, разубеждал, и Гай наконец начал прислушиваться, потом задумался, приуныл, залез обеими руками под каску и шибко почесал шевелюру; потом вдруг сам перешёл в наступление и принялся допрашивать Максима, откуда всё это стало известно, и кто докажет, что всё это не враньё, и как можно во всё это поверить, если это очевидная выдумка… Максим бил его фактами, а когда фактов не хватало, клялся, что говорит правду, а когда и это не помогало, называл Гая дубиной, куклой, роботом, а танк всё шёл и шёл на юг, всё глубже зарываясь в страну мутантов.
— Ну хорошо, — сказал наконец Максим, остервенев. — Сейчас мы всё это проверим. По моим расчётам, мы давно уже выехали из поля излучения, а сейчас примерно без десяти десять. Что вы все делаете в десять часов?
— В десять ноль-ноль — построение, — мрачно сказал Гай.
— Вот именно. Собираетесь стройными рядами и надрываетесь от готовности пролить кровь. Помнишь?
— Эта готовность у нас в сердце, — заявил Гай.
— Эту готовность вбивают в ваши тупые головы, — возразил Максим. — Ничего, вот сейчас мы посмотрим, какая у тебя там в сердце готовность. Который час?
— Без семи, — мрачно сказал Гай.
Некоторое время они ехали молча.
— Ну? — спросил Максим.
Гай посмотрел на часы и неуверенным голосом запел: — «Вперёд, легионеры, железные ребята…»
Максим насмешливо смотрел на него. Гай сбился и перепутал слова.
— Перестань на меня глазеть, — сердито сказал он. — Ты мне мешаешь. И вообще какое может быть пение вне строя?
— Брось, брось, — сказал Максим. — Вне строя ты, бывало, так же орал, как в строю. Смотреть на вас с дядей Кааном страшно было. Один орёт «Железных ребят». Другой тянет «Славу Творцам». А тут ещё Рада… Ну где твоя готовность жечь и резать во славу Творцов?
— Не смей, — сказал Гай. — Ты не смеешь так говорить про Творцов. Даже если то, что ты рассказываешь, правда, это означает только, что Творцов просто обманули.
— Кто же их обманул?
— Н-ну… мало ли…
— Значит, Творцы не всемогущи?
— Не желаю на эту тему разговаривать, — объявил Гай.
Он приуныл, сгорбился, лицо его ещё больше осунулось, глаза потускнели, отвисла нижняя губа. Максим вдруг вспомнил Фишту Луковицу и Красавчика Котру из арестантского вагона. Они были наркоманами, несчастными людьми, привыкшими употреблять особенно сильные наркотические вещества. Они страшно мучались без своего зелья, не ели и не пили, а дни напролёт сидели вот так, с потухшими глазами и отвисшей губой.
Шагах в десяти перед машиной стояли три человека.
— У тебя болит что-нибудь? — спросил он Гая.
— Нет, — уныло ответил Гай.
— А что ты так нахохлился?
— Да так как-то… — Гай оттянул воротник и вяло повертел шеей. — Нехорошо как-то… Я лягу, а?
Не дожидаясь ответа Максима, он полез в люк и прилёг там на ветки, поджав ноги. «Вот оно как, — подумал Максим. — Это не так просто, как я думал. — Он забеспокоился. — Лучевого удара Гай не получил, из поля мы выехали почти два часа назад… Он же всю жизнь живёт в этом поле… А может быть, ему это вредно — без поля? Вдруг он заболеет? Надо же, дрянь какая…» Он смотрел через люк на бледное лицо, и ему становилось всё страшнее. Наконец он не выдержал, спрыгнул в отсек, выключил двигатель, выволок Гая наружу и положил на траву у шоссе.
