Законы исчезновения - Иванов Борис Федорович (читать книги онлайн регистрации txt) 📗
— Понимаешь, Рус. — Мод неуловимым движением поправила упавшую было на глаза прядь волос. — Мне показалось все это таким странным... Я рассказала об этом следователю... И они на несколько дней взяли эти бумаги на просмотр. Оставили расписку и все такое... А вчера... Нет, позавчера еще раз зашел лейтенант Молинар — он ведет это дело — и вернул конверт. Они там считают, что эти бумаги, скорее всего, никакого отношения к делу не имеют. Но... Но лейтенант просил тебя с ним проконтактировать — так он выразился... Если ты найдешь это необходимым...
Она торопливо вспорхнула из-за стола и принялась искать что-то в своей сумочке, брошенной на небольшом столе у входа. Потом вернулась и протянула Русу визитную карточку лейтенанта.
— Еще он добавил — потом уже, — что не понимает, зачем доктору Кроссу понадобилось знакомить своего бывшего пациента с такими материалами... Что, может, господину Рядову и не надо бы знать того, что там написано... Это лейтенант Молинар так сказал. Я не знаю, что он имел в виду... Я-то ведь в конверт не заглядывала: раз отец мне его дал запечатанным, значит, он и не хотел, чтобы... И я как-то растерялась... И знаешь, Руслан, у меня такое чувство было, что ты уехал... Далеко куда-то. Ты так давно перестал к нам ходить... И даже, когда по ТВ было про смерть отца... В общем, я... еще ничего для себя не решила, как быть с этими бумагами, а тут и ты пришел... Извини, что так получилось...
— Да нет, ничего... Это, вообще, странное какое-то дело... Ты знаешь, Мод, мне доктор совсем недавно приснился... Удивительный был сон такой... И я решил зайти поговорить... И — вот...
Он решительно переложил конверт в другую руку, встал.
— Я... прочитаю это один. И потом, наверное, мы поговорим еще. А сейчас... До свидания.
— До свидания, Рус, — глядя ему в глаза, сказала Мод. — Я попрошу тебя... Будь поосторожнее. Я не знаю почему, но мне вдруг страшно стало за тебя...
У Руса было нехорошо на душе: его донимало ощущение, что он делает что-то не то и не так. И какое-то глупое и оскорбительное подозрение посетило его — пару раз дома и на службе. И еще раз — когда он полез в отделение для перчаток своего кара. Будто кто-то порылся в его вещах. Полистал его блокнот и не на место вставил заложенные в него бумажки, переложил в другом порядке листки распечаток в ящиках письменного стола, разворошил канцелярские мелочи в выдвижной коробке. И все такое...
— Невроз, — сказал себе Рус, закрывая за собой двери дома доктора Кросса. — Анализ бесконечно малых. Таких вещей, на которые обращают внимание только нервнобольные и спецагенты из бойскаутов... Таких вещей, как вот то, например, что, когда я входил в дом, напротив дверей, чуть в стороне, точно так же, как и сейчас, стоял серый «ауди». И мрачный тип за рулем пялился из него на меня как сыч. Вот так, как и теперь пялится.
Читать бумаги доктора Кросса Рус стал в городском саду, на скамейке. Ему не хотелось оставаться совсем одному с самим собой.
«Мне очень трудно сделать это, мой мальчик, — писал ровным, мелким стариковским почерком старый доктор Кросс. — Но если есть то, что называют словом „тот свет“, то там мне будет спокойнее, если я оставлю после себя на земле меньше лжи. Я долго верил в то, что есть ложь черная, злая — на корысти замешанная, а есть и добрая — та, что во благо, необходимая порой для того, чтобы как-то оправдать для человека его существование, которое при свете одной лишь истины может представиться ему бессмысленным, а то и вовсе невыносимым... Но пришло время разувериться и в этой иллюзии. Те дела, в расследовании которых мне пришлось участвовать в последнее время, порядком изменили мой взгляд на вещи. Боюсь, что моя ложь во спасение принесла тебе много зла. И еще принесет. Конечно, я лгал не одному тебе и, вообще, лгал не только своим пациентам... В жизни часто приходится лгать. Но эта — бытовая ложь по мелочам, — наверное, простится всем нам. А твой случай — особый, Руслан. Прочти мои заметки, которые я вел несколько лет подряд, — распечатки того, что я надиктовал киберсекретарю в файл твоей истории болезни. Ну и некоторые связанные с этим материалы. Постарайся быть как можно хладнокровнее при чтении. Прости, если сможешь, старого дока Кросса и вооружи себя против той беды, что может прийти к тебе».
Рус отложил в сторону листок письма и неприятно дрогнувшими пальцами открыл тощую светло-коричневую папочку со своим именем, оттиснутым на тонком картоне, и с датой того дня, когда друг отца, Ганс Кросс, стал еще и его лечащим врачом. Строка для даты окончательного излечения оставалась пустой.
«Сегодня, — рассказали ему убористые строчки распечатки текста, полученного тем — первым — днем, — Алексей Рядов привел ко мне своего приемного сына Руслана. Приходили они, собственно, всей семьей, но Рита сказала мне не больше полудюжины слов: слишком убита тем, что их затея с усыновлением ребенка потерпела такой жестокий и неожиданный крах. Они действительно не заслужили такого. Еще пару дней назад, когда они привезли парнишку знакомиться со мной (а точнее, с его сверстницей — Мод), это был вполне здоровый и жизнерадостный маленький человечек, полный своих, чисто детских, забот и чувств. То, что его отцом и матерью теперь будут эти раньше совершенно незнакомые ему люди, казалось, нимало не тяготило его. Он, кстати, удивительно похож на обоих Рядовых — и на Алексея, и на Риту. Я, помнится, даже подумал тогда, что ставший мне сразу симпатичным мальчишка, может быть, чуть более черств эмоционально, чем следует... Тем более разительной была происшедшая с ним перемена...»
Рус на минуту прикрыл глаза.
Потряс головой, еще раз пробежал глазами по словам: «...привел ко мне своего приемного сына Руслана».
«Приемного...»
Чтобы сбросить с себя ощущение нереальности происходящего, он продолжил чтение.
«Это было теперь совершенно иное существо, — рассказывал дальше доктор. — Больное и несчастное. Остро и глубоко несчастное. Мне как-то не хотелось верить в то, что этим двоим снова так не повезло. Первого их сына три года назад отняла у них Темная Вера и наркотики, а когда с таким трудом они добились разрешения на усыновление чужого ребенка, его грозит забрать безумие. Путь этих двоих по жизни и без того был достаточно сложен, и я испытываю к ним горячую симпатию...
Первое, о чем я спросил Алексея после того, как выслушал его довольно растерянный рассказ, а затем — вконец запутанный, сбивчивый рассказ самого мальчика, не дознался ли Руслан каким-то образом до истории своего старшего брата, того, которого он никогда не видел и который существовал на самом деле. В отличие от того, которого Руслан создал в своем воображении. Нет, ничего подобного — Руслан не узнал за то не слишком долгое время, что провел в доме Рядовых, никаких страшных тайн, не нашел ни одного скелета в шкафу... Все, что произошло, было совершенно неожиданно и напоминало страшный сон».
Дальше шли страницы, отпечатанные другим шрифтом и на другой бумаге. Датированы эти записи были уже годом, Гораздо более близким к текущему. В верхнем правом углу страницы была сделана от руки пометка: «Русу». Текст без всякой преамбулы — возможно, с середины.
«Факты были таковы: почти год Руслан жил в доме своих новых родителей вполне благополучно — никаких экстраординарных событий или происшествий с ним не произошло. Мальчик неплохо учился, приобрел новых друзей, довольно хорошо ладил с людьми, хотя все отмечали, что он замкнут, может долго обходиться без общения со сверстниками. Были и другие особенности в его поведении, которые можно было трактовать двояко, но ничего такого, что внушало бы тревогу: самый обычный десятилетний мальчишка — вот и все. В один из последних солнечных дней осени этот мальчишка не вернулся с прогулки по побережью, здешнему, еще сохранившему тепло лета побережью, до которого за пятнадцать минут можно добраться на городском автобусе, а пешком — меньше чем за час. Алексей с несколькими друзьями и добровольными помощниками на ночь глядя стали уже прочесывать реденький лесок, когда без вести пропавший объявился сам. Нельзя сказать, что благополучно объявился — Рус явился домой зареванный и дрожащий нервной, неудержимой дрожью.
