Обитаемый остров (изд. 1971г.) ил. Ю.Макарова - Стругацкие Аркадий и Борис (книга регистрации txt) 📗
Она говорила замирающим, тихим голоском, явно стараясь не обидеть его, просительно заглядывала ему в глаза, поглаживала по плечу, а Гай вдруг рассвирепел и стал говорить, что это же глупо, что Максим просто не представляет себе, сколько таких башен стоит по стране, сколько их строится ежегодно, ежедневно, — так неужели же эти огромные миллиарды тратятся только для того, чтобы дважды в день доставлять неприятности жалкой кучке уродов?!
— На одну охрану сколько денег уходит, — добавил он после паузы.
— Об этом я думал, — сказал Максим. — Наверное, всё действительно не так просто. Но хонтийские деньги здесь ни при чём… И потом, я сам видел: как только башня свалилась, им всем стало лучше. А что касается ПБЗ… Пойми, Гай, для защиты с воздуха башен слишком много. Чтобы перекрыть воздушное пространство, их нужно гораздо меньше… И потом, зачем ПБЗ на южной границе? Разве у диких выродков есть баллистические средства?
— Там много чего есть, — сказал Гай зло. — Ты ничего не знаешь, а всему веришь… Извини, Мак, но если бы ты был не ты… Все мы слишком доверчивы, — горько добавил он.
Максиму больше не хотелось спорить и вообще говорить на эту тему. Он стал расспрашивать, как идёт жизнь, где работает Рада, почему не пошла учиться, как дядюшка, как соседи… Рада оживилась, принялась рассказывать, потом спохватилась, собрала грязную посуду и ушла на кухню. Гай почесался двумя руками, похмурился на тёмное окно, а потом решился и начал серьёзный мужской разговор.
— Мы тебя любим, — сказал он. — Я тебя люблю, Рада тебя любит, хотя и беспокойный ты человек и всё у нас из-за тебя пошло как-то не так. Но ведь вот в чём дело: Рада тебя не просто любит, не так, понимаешь… а как бы тебе сказать… в общем, ты понимаешь… в общем, нравишься ты ей, и всё это время она проплакала, а первую неделю даже проболела. Она девушка хорошая, хозяйственная, многие на неё заглядываются, и это не удивительно… Не знаю, как ты к ней, но что бы я тебе посоветовал? Брось ты все эти глупости, не для тебя они, не твоего ума дело, запутают тебя, сам погибнешь, многим невинным людям жизнь испортишь — ни к чему всё это. А поезжай ты обратно к себе в горы, найди своих, головой не вспомнишь — сердце подскажет, где твоя родина… Искать тебя там никто не будет, устроишься, наладишь жизнь, тогда приезжай, забирай Раду, и будет вам там хорошо. А может, мы к тому времени уже и с хонтийцами покончим. Пандею прижмём покрепче, наступит наконец мир, и заживём как люди…
Раду впихнули в комнату, и следом повалили люди в чёрных комбинезонах.
Максим слушал его и думал, что, если бы он был действительно горцем, он бы, наверное, так и поступил: вернулся бы на родину и зажил бы потихоньку с молодой женой, забыл бы обо всех этих ужасах, о сложностях… Нет, не забыл бы, а организовал бы оборону, так что чиновники Творцов и носу бы туда не сунули; а явились бы туда легионеры, бился бы у родного порога до последнего… «Только я не горец. В горах мне делать нечего, а дело моё здесь, я всего этого терпеть не намерен… Рада? Что же, Рада… если действительно любит, тогда поймёт, должна будет понять… Не хочу сейчас об этом думать, не хочу любить, не время мне сейчас любить…»
Он задумался и не сразу осознал, что в доме что-то переменилось. Кто-то ходил по коридору, кто-то шептался за стеной. И вдруг в коридоре завозились, Рада отчаянно крикнула: «Мак!..» — и сразу же замолчала, словно ей зажали рот. Он вскочил и бросился к окну, но дверь распахнулась, и на пороге появилась Рада, без кровинки в лице. Пахнуло знакомым запахом казармы, застучали, больше не таясь, подкованные сапоги, Раду впихнули в комнату, и следом повалили люди в чёрных комбинезонах, и Панди с озверелым лицом навёл на него автомат, а ротмистр Чачу, хитрый, как всегда, и умный, как всегда, стоял рядом с Радой, держа её за плечо и уперев ствол пистолета ей в бок.
— Ни с места! — крикнул он. — Пошевелишься — стреляю!
Максим замер. Он ничего не мог, ему нужно было по меньшей мере две десятых секунды, может быть, полторы, но этому убийце хватило бы и одной.
— Руки вперёд! — каркнул Чачу. — Капрал, наручники! Двойные наручники! Шевелись, массаракш!
Панди, которого Максим неоднократно на занятиях бросал через голову, с большой осторожностью приблизился, отстёгивая от пояса тяжёлую цепь. Озверелость на его лице сменилась озабоченным выражением.
— Ты смотри, — сказал он Максиму. — Ежели что, господин ротмистр её сразу… того… любовь твою…
Он защёлкнул стальные браслеты на запястьях Максима, присел на корточки и сковал ему ноги. Максим мысленно усмехнулся. Он уже знал, что будет делать дальше. Но он недооценил ротмистра. Ротмистр не отпустил Раду. Все вместе они спустились по лестнице, все вместе сели в грузовик, и ротмистр ни на секунду не отвёл пистолета. Затем в грузовик втолкнули скованного Гая. До рассвета было ещё далеко, по-прежнему моросил дождь, размытые огни едва освещали мокрую улицу. На скамьях в кузове с грохотом рассаживались легионеры, огромные мокрые псы молча рвались с поводков и, осаженные, нервно, с прискуливанием, зевали. А в подъезде, прислонившись к косяку, стоял, сложив руки на животе, привратник. Он дремал.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Государственный прокурор откинулся на спинку кресла, бросил в рот несколько сушёных ягод, пожевал и запил глотком целебной воды. Зажмурившись и придавив пальцами утомлённые глаза, он прислушался. Вокруг на многие сотни метров было хорошо. Здание Дворца юстиции было пусто, в окна монотонно барабанил ночной дождь, не слышно было сирен и скрипа тормозов, не стучали и не жужжали лифты. И никого не было, только в приёмной за высокой дверью, тихий, как мышь, томился в ожидании приказаний ночной референт. Прокурор медленно разжмурился и сквозь плывущие цветные пятна взглянул на кресло для посетителей, сделанное по особому заказу. «Кресло надо будет взять с собой. И стол надо взять тоже, я к нему привык… А ведь жалко будет, пожалуй, уходить отсюда — нагрел местечко… И зачем мне уходить? Странно устроен человек: если перед ним лестница, ему обязательно надо вскарабкаться на самый верх. На самом верху холодно, дуют очень вредные для здоровья сквозняки, падать оттуда смертельно, ступеньки скользкие, опасные, и ты отлично знаешь это, и всё равно лезешь, карабкаешься — язык на плечо. Вопреки обстоятельствам — лезешь, вопреки любым советам — лезешь, вопреки сопротивлению врагов — лезешь, вопреки собственным инстинктам, здравому смыслу, предчувствиям — лезешь, лезешь, лезешь… Тот, кто не лезет вверх, тот падает вниз, это верно. Но и тот, кто лезет вверх, тоже падает вниз…»
Писк внутреннего телефона прервал его мысли. Он взял наушник и, досадливо морщась, сказал:
— В чём дело? Я занят.
— Ваше превосходительство… — прошелестел референт. — Некто, назвавший себя Странником, звонит по вашей личной линии и настоятельно просит разговора с вашим…
— Странник? — Прокурор оживился. — Соедините. В наушнике щёлкнуло, референт прошелестел:
— Его превосходительство вас слушает.
Снова щёлкнуло, и знакомый голос произнёс, твёрдо, по-пандейски, выговаривая слова:
— Умник? Здравствуй. Ты сильно занят?
— Для тебя — нет.
— Мне нужно поговорить с тобой.
— Когда?
— Сейчас, если можно.
— Я в твоём распоряжении, — сказал прокурор. — Приезжай.
— Я буду через десять — пятнадцать минут. Жди. Прокурор положил наушник и некоторое время сидел неподвижно, пощипывая нижнюю губу. «Явился, голубчик, — подумал он. — И опять как снег на голову. Массаракш, сколько денег я убил на этого человека, больше, наверное, чем на всех прочих, вместе взятых, а знаю о нём только то, что все прочие, взятые по отдельности. Опасная фигура. Непредсказуемая. Испортил настроение…» Прокурор сердито посмотрел на бумаги, разложенные по столу, небрежно сгрёб их в кучу и сунул в стол. «Сколько же времени его не было?.. Да, два месяца. Как всегда. Исчез неизвестно куда, два месяца никаких сведений, и вот, пожалуйста, как чёртик из коробки… Нет, с этим чёртиком надо что-то делать, так работать нельзя… Ну хорошо, а что ему от меня нужно? Что, собственно, случилось за эти два месяца? Свалили Ловкача… Вряд ли это его интересует. Ловкача он презирал. Впрочем, он всех презирает… По его линии ничего не было, да и не придёт он ко мне из-за такой чепухи — пойдёт прямо к Канцлеру или к Барону… Может быть, нащупал что-нибудь любопытное и хочет в альянс войти? Дай бог, дай бог… А только я бы на его месте ни с кем в альянс не вступал… Может быть, процесс?.. Да нет, при чём здесь процесс. А, чего гадать, примем-ка лучше необходимые меры».
