Обитаемый остров (изд. 1971г.) ил. Ю.Макарова - Стругацкие Аркадий и Борис (книга регистрации txt) 📗
— Всё равно я против, — упрямо сказал Мемо. — А если нас положат огнём? А если мы не успеем за пять минут, а понадобится нам шесть? Безумный план. И всегда он был безумным.
— Удлинённые заряды мы применяем впервые, — сказал Генерал, с трудом отрывая взгляд от Орди. — Но если брать прежние способы прорыва через проволоку, то судьба операции определяется в среднем через три-четыре минуты. Если мы застанем их врасплох, у нас ещё останется одна или даже две минуты в запасе.
— Две минуты — время большое, — сказал Лесник. — За две минуты я их там всех голыми руками передавлю. Добежать бы только.
— Добежать бы… да-а… — с какой-то зловещей мечтательностью протянул Зелёный. — Верно, Мак?
— Ты ничего не хочешь сказать, Мак? — спросил Генерал.
— Я уже говорил, — сказал Максим. — Новый план лучше старого, но всё равно плох. Дайте я всё сделаю сам. Рискните.
— Не будем об этом, — сказал Генерал раздражённо. — Об этом — всё. Дельные замечания у тебя есть?
— Нет, — сказал Максим. Он уже жалел, что снова затеял этот разговор.
— Откуда взялись новые таблетки? — спросил вдруг Мемо.
— Таблетки старые, — сказал Генерал. — Маку удалось немного улучшить их.
— Ах, Маку…
Копыто произнёс это таким тоном, что всем стало неловко. Его слова можно было понять так: новичок, да ещё не совсем наш, да ещё пришедший с той стороны, — а не пахнет ли дело засадой, такие случаи бывали…
— Да, — резко сказал Генерал. — И довольно разговоров. Приказ штаба. Изволь подчиняться, Копыто.
— Я подчиняюсь, — сказал Мемо, пожав плечами. — Я против этого, но я подчиняюсь. Куда же деваться…
Максим грустно смотрел на них. Они сидели перед ним, очень разные, — в обычных условиях, наверное, им и в голову бы не пришло, что они могут собраться вместе: бывший фермер, бывший уголовник, бывшая учительница… То, что они собирались сделать, было бессмысленно; пройдёт несколько часов, и большинство из них будут мертвы, а в мире ничего не изменится, и те, кто останется в живых, в лучшем случае получат передышку от адских болей, но они будут изранены, измучены бегством, их будут травить собаками, им придётся отсиживаться в душных норах, а потом всё начнётся сначала. Действовать с ними заодно было глупо, но покинуть их было бы подло, и приходилось выбирать глупость. А может быть, здесь у них вообще нельзя иначе, а если хочешь что-нибудь сделать, приходится пройти через глупость, через бессмысленную кровь, а может быть, и через подлость придётся пройти. Жалкий человек… глупый человек… подлый человек… А что ещё можно ожидать от человека в таком жалком, глупом и подлом мире? Надо помнить только, что глупость есть следствие бессилия, а бессилие проистекает из невежества, из незнания верной дороги… Но ведь не может же быть так, чтобы среди тысячи дорог не нашлось верной! «По одной дороге я уже прошёл, — думал Максим, — это была неверная дорога. Теперь надо пройти по этой, хотя уже сейчас видно, что это тоже неверная дорога. И может быть, мне ещё не раз придётся ходить по неверным дорогам и забираться в тупики. А перед кем я оправдываюсь? — подумал он. — И зачем? Они мне нравятся, я могу им помочь, вот и всё, что мне нужно знать сейчас…»
— Сейчас мы разойдёмся, — сказал Генерал. — Копыто идёт с Лесником, Мак — с Зелёным, я — с Птицей. Встреча в девять ноль-ноль у межевой отметки, идти только лесом, без дорог. Парам не разлучаться, каждый отвечает за каждого. Идите. Первыми уходят Мемо и Зелёный. — Он собрал окурки на лист бумаги, свернул и положил в карман.
Лесник потёр колени.
— Кости болят, — сообщил он. — К дождичку. Хорошая нынче будет ночь, тёмная…
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
От лесной опушки до проволоки надо было ползти. Впереди полз Зелёный, он волочил шест с удлинённым зарядом и едва слышно ругал колючки, впивавшиеся в руки. Максим, придерживая мешок с магнитными минами, полз следом. Небо было затянуто тучами, моросил дождь. Трава была мокрая, и в первые же минуты они промокли до нитки. За дождём ничего не было видно, Зелёный полз по компасу и ни разу не отклонился — опытный был человек этот Зелёный. Потом резко запахло сырой ржавчиной, и Максим увидел проволоку в три ряда, а за проволокой — смутную решётчатую громаду башни, а приподняв голову, разглядел у основания башни приземистое сооружение с прямоугольными очертаниями. Это был капонир, там сидели трое легионеров с пулемётом. Сквозь шорох дождя слышались неразличимые голоса, потом там зажгли спичку, и слабым жёлтым светом озарилась длинная амбразура.
Зелёный, шёпотом чертыхаясь, просовывал шест под проволоку. «Готово, — шепнул он. — Отползай». Они отползли на десяток шагов и стали ждать. Зелёный, зажав в кулаке шнур детонатора, глядел на светящиеся стрелки часов. Его трясло. Максим слышал, как он постукивает зубами и сдавленно дышит. Максима тоже трясло. Он сунул руку в мешок и потрогал мины — они были шероховатые, холодные. Дождь усилился, шуршание заглушало теперь все звуки. Зелёный приподнялся и встал на четвереньки. Он всё время что-то шептал: то ли молился, то ли ругался. «Ну, гады!» — сказал он вдруг громко и сделал резкое движение правой рукой. Раздался пистонный щелчок, шипение, и впереди ахнуло из-под земли полотнище красного пламени, и взметнулось широкое полотнище далеко слева, ударило по ушам, посыпалась горячая мокрая земля, клочья тлеющей травы, какие-то раскалённые кусочки. Зелёный рванулся вперёд, крича чужим голосом, и вдруг стало светло как днём, светлее, чем днём, ослепительно светло. Максим зажмурился и ощутил холод внутри, и в голове мелькнула мысль: «Всё пропало», но выстрелов не было, тишина продолжалась, ничего не было слышно, кроме шуршания и шипения.
Когда Максим открыл глаза, он сквозь слепящий свет увидел серый капонир, широкий проход в проволоке и каких-то людей, очень маленьких и одиноких на огромном пустом пространстве вокруг башни, — они со всех ног бежали к капониру, молча, беззвучно, спотыкались, падали, снова вскакивали и бежали. Потом послышался жалобный стон, и Максим увидел Зелёного, который никуда не бежал, а сидел, раскачиваясь, на земле сразу за проволокой, обхватив голову руками. Максим бросился к нему, оторвал его руки от лица, увидел закаченные глаза и пузыри слюны на губах… А выстрелов всё не было; прошла уже целая вечность, а капонир молчал. И вдруг там грянули знакомую песню.
Максим повалил этого разгильдяя навзничь, шаря одной рукой в кармане и радуясь, что Генерал такой недоверчивый, что он и Максиму дал на всякий случай болезащитные пилюли. Он разжал Зелёному сведённый судорогой рот и засунул пилюли глубоко в хрипящую чёрную глотку. Потом он схватил автомат Зелёного и повернулся, ища, откуда свет, почему столько света, не должно быть столько света… Выстрелов всё не было, одинокие люди продолжали бежать, один был уже совсем недалеко от капонира, другой немного отстал, а третий, который бежал справа, вдруг с размаху упал и покатился через голову. «О, как рыдает враг!..» — ревели в капонире, а свет бил сверху, с высоты десятка метров — наверное, с башни, которую нельзя было теперь разглядеть. Пять или шесть ослепительных бело-синих дисков, и Максим вскинул автомат и нажал на спусковой крючок, и самодельный автомат, маленький, неудобный, непривычный, забился у него в руках. И словно в ответ засверкали красные вспышки в амбразуре капонира, и вдруг автомат вырвали у него из рук, он ещё не попал ни в один из ослепительных дисков, а Зелёный уже вырвал у него автомат, и кинулся вперёд, и сразу же упал, споткнувшись на ровном месте…
Тогда Максим лёг и пополз обратно к своему мешку. Позади торопливо трещали автоматы, гулко и страшно ревел пулемёт, и вот — наконец-то! — хлопнула граната, потом другая, потом две сразу, и пулемёт замолчал; трещали только автоматы, и снова захлопали взрывы, кто-то завизжал нечеловеческим визгом, и стало тихо. Максим подхватил мешок и побежал. Над капониром столбом поднимался дым, несло гарью и порохом, а вокруг было светло и пусто, только чёрный сутулый человек брёл возле самого капонира, придерживаясь за стенку; добрался до амбразуры, бросил туда что-то и повалился. Амбразура озарилась красным, донёсся хлопок, и снова всё стихло…
