Имперский Грааль - Ипатова Наталия Борисовна (читать книги онлайн полностью .TXT) 📗
В общем, Брюс почему-то был уверен, что Айна никогда не будет сидеть на скамейке одна, сиротливо глядя из темноты на чужой праздник. Как Сульпиция. Как он сам. Так, где тут этот чертов вишневый сок?
Музыка прекратилась, на скамейку подле барабана водрузили кудрявое дитя бессмысленного возраста – тягать бумажки. Те, кто прежде танцевал, подтянулись ближе, в толпе Брюс снова заметил Мари и Рубена, и снова рядом.
– Яблоко, – спросила Морган, – хочешь?
Брюс и не заметил, как они оказались рядом: иначе постарался бы этого избежать. Морган, правда, на него не смотрела, а с громким хрустом откусывала от яблока, и рот Брюса моментально наполнился слюной. Все это время им выдавали только консервированные фрукты.
– Где дают?
Морган старательно прожевала и проглотила.
– С дерева сорвала. Там их полно. Могло бы, правда, быть и послаще. Наверное, зеленое.
Карие глаза ее блеснули, как у каверзного мышонка.
– Ты… с ума?… – Брюс на мгновение лишился дара речи, а через мгновение понял, что говорят они в жуткой тишине. Насколько он понимал, Морган надо теперь хватать и тащить сперва в медицинский блок, а после в лабораторию, для опытов. Яблоко выросло здесь, это было первое здешнее яблоко, и хотя его геном контролировали на всех стадиях, было совершенно немыслимо представить себе, что кто-то может просто сожрать его, сорвав с ветки и обтерев о камуфлированные штаны.
С другой стороны, если ты растишь в своем саду яблоки, охраняя их лишь запретом, непременно найдется Ева…
– Авалон, – было сказано и повисло в тишине, в какой-то единственный миг, когда оно сразило всех, словно громом. Единственно верное слово, произнесенное голосом Мари Люссак.
– Авалон, – повторило невинное дитя.
– Какое замечательное, а главное – символичное имя! – оптимистично провозгласила Игнасия Монти. – Сим нарекаю, да, Геннадий?
Эдера рядом со старостой сделала шаг назад, словно подчеркнув этим: она вела процесс, а не результат, и если общество изменило оговоренную заранее процедуру, то общество в своем праве, а она ему слуга. Психолог рабочих групп исторически продолжает линию священников и комиссаров: тех, кто направлял сознание общества, воздействуя на движения его души. Миз Монти глядела победительницей.
– Сим нарекаю, – согласился Ставрос, потому что никто не возразил. – Наш новый дом – Авалон.
Снова взорвались петарды, народ, пробуя на язык новое название своей родины, потихоньку двинулся кто куда: не исключено, что детей укладывать. Музыка стала тише. Прихватив стакан с соком, Брюс отправился искать Сульпицию: рыцарь в поисках Грааля шлялся долго, но он вернулся. В таких делах важен путь, и еще – намерение…
Его не дождались. Или то была другая скамейка: пустая, под фонарем. Брюс оставил на ней стакан с соком и медленно пошел прочь. Где-то в глубине души у него шевельнулась ленивая мысль, что праздник не удался, но едва ли с ним кто-то согласился бы. Кроме, может быть, Сульпиции.
Что толкнуло его обернуться, он и сам не знал. И лучше бы ему не оборачиваться. Под фонарем, с другой стороны, растворенные на границе серебряной тени, слились в поцелуе Мари Люссак и Рубен Р. Эстергази.
Брюс протер глаза и закрыл рот. Они его не видели. Они вообще ничего не видели: туман от моря окутал их до бедер, облачил в платье и мантию, развернул за плечами крылья, и у юноши были все шансы пройти мимо в двух шагах. Этот серебряный свет и лиловые искры с небес, и почти полная тишина, в которой плыл дальний скрипичный зов. А может, это были души?
Честное слово, они были больше похожи на души или вот еще на два слившихся голоса, мужской и женский. На тех двоих с картины Климта. Сюжет перешел в область чистых понятий. Он, Брюс, видел идеи и осязал метафоры.
Он ведь только банку пива выпил!
Невозможно, невозможно, невозможно… ему, представьте, стало так больно, будто два тела, замершие во внезапном объятии, в случайном поцелуе, как в откровении, сразившем обоих, сплавились в лезвие, и оно пронзило Брюсу сердце. Или скорее горло, потому что от мучительной обиды он не мог дышать.
Со мной, значит, нет, а с ним, значит, да? За бутылку коньяку из контрактного пайка я могу ссудить вам некий ключик, вы знаете? Вы можете проделать там все это… и еще вон то. Или она слишком хороша для подсобки?
Размашистым шагом Брюс направился в семейное общежитие: открыл сенсорный замок прикосновением ладони – для Р. Эстергази даже не придется переснимать параметры! – покидал в пакет те немногие свои вещи, которые еще тут оставались, ни на секунду не прекращая пересыпанный восклицаниями внутренний монолог.
Даже если он сделает ей ребенка, мне никогда не доказать, что он не мой!
Слова сразу все куда-то пропали, когда Брюс столкнулся с Мари и Рубеном в длинном общем коридоре. Мужчина провожает девушку: прохладный вечер, пилотская куртка на хрупких плечах. В самую пору произнести сакраментальное: «Это не то, что ты подумал!» Э, нет, братец Брюс, это с тобой было «не то», а тут как раз самое что ни на есть «то».
И что делать будем?
Пришлось протиснуться между ними. Мари развернулась и смотрела вслед, а чертов герой-любовник не шелохнулся, даже получив таранный удар плечом в грудь. Между прочим, Ставрос имеет право нас развести.
В этой деревне разве что-нибудь утаишь?! Сегодня ты ночуешь в казарме, а завтра вся колония обсуждает фасон твоих рогов. Нас двести пятьдесят, и у нас мало развлечений.
Сульпициина мать скажет, что это дурная примета: развод прежде свадьбы. На Авалоне ведь еще ни одной не было.
Вот только если у них с какого-то глузду вдруг «большое и светлое», наш развод им не поможет. Клон не может вступить в брак – таковы правила, установленные человечеством для конструктов. По той же причине клон должен быть стерилен.
Но не этот клон! Клон Брюса Эстергази, с какой стороны ни глянь, сплошное преступление. Люссак заказывал «куклу», чтобы она была ему послушна, и… сейчас мы, вероятно, уже достаточно взрослые, чтобы сообразить на этот счет… чтобы Мари могла выйти за «это» замуж. И чтобы непременно был ребенок – символ нерушимости отношений и перспективы. Будущего. Чтобы удержать власть.
Ему будто кол в грудь вогнали. И ведь не то чтобы Брюс был в Мари влюблен… В конце концов отец мне намного дороже Мари Люссак. О рамках, в которых будем держаться, мы договаривались сразу, на берегу, и если решили, что этого не будет, значит – не будет. Но было бы… ну, не знаю… скажем, честно… если бы не было ни с кем, иначе это просто бесстыдство какое-то! Каков бы ни был их план и кто бы ни были эти они, все развивалось по их плану. Сгодился бы и его ребенок, но клон… Они думают, будто это, как всякий клон – дитя, невинное перед лицом мерзостей мира! Они понятия не имеют, что в нем взрослый, умеренно циничный мужчина, способный вмешаться в интригу и обернуть ее к своей выгоде и удовольствию. Этих длинноногих барышень с нежной улыбкой у него было – тьфу! Они думают, будто им можно управлять!
А если и вправду можно?
Свойства мозга проектировали ему они. Что, если есть вещи, которым он не может противиться и любовь (читай – Мари!) одна из них? Что, если это столь же непреодолимо, как любовный напиток из сказки, которая была старой, когда и звезды-то были молоды?
Тогда с этим ничего не поделаешь. Переживу, учитывая, что никто тут ничей и никогда ничьим не был. Вот только Назгула Люссакам отдавать нельзя ни при каких обстоятельствах, даже если они и знать не знают, что угодило в их загребущие ручонки. Это… это больше любви, это на уровне… ну, скажем, совести.
Пап, а совесть у тебя есть? И еще… когда па занял тело клона, «мясо», куда делся клон? Влился в основную личность или существует в фоновом режиме: молчит, слушает, развивается? Кто хозяин в теле, когда отец спит? А когда он спит не один? Клон – это ведь почти я, но «воспитанный» Рубеном так, как никогда не был воспитан я, его правильный сын. Каковы его соображения насчет этого тела? С кем я разговаривал, когда Рубен был «Нырком»?
