Нейтронный Алхимик: Консолидация - Гамильтон Питер Ф. (книги без регистрации полные версии txt) 📗
— Приедем куда, Бернард?
— К нашим, Аль, к нашим! Ой, ты не против, что я тебя зову Аль? Я не хотел тебя оскорбить и все такое. Только не тебя.
— Ничего, Бернард. Друзья зовут меня Аль.
— Друзья? Й-есть, сэр!
— И чего именно добиваются «ваши», Бернард?
— Как — чего? Мы расширяемся. Это все, на что нас пока хватает. В единстве сила.
— Бернард, ты что, коммунист?
— Эй! С чего бы это, Аль? Я же американец! Ненавижу поганых красных!
— Тебя послушать, выходит иначе.
— Да нет, ты не понял. Чем нас больше, тем выше наши шансы, тем мы сильнее. Как армия — когда толпа народу соберется, с ними сразу начинают считаться. Я в этом смысле, Аль. Честно.
— И чего вы собираетесь добиться, когда станете важными и крутыми?
Бернард снова покосился на Капоне, но теперь уже озадаченно.
— Убраться отсюда, Аль, чего же еще?
— Из города уехать?
— Нет! Прихватить с собой планету. — Он ткнул пальцем вверх. — Убраться от этого. От неба.
Аль скептически глянул в вышину. По обе стороны дороги пролетали небоскребы — теперь их громады так не смущали. В небесной лазури все еще мелькали ракетные выхлопы, точно растянутые во времени фотографические вспышки. Нелепая лунишка куда-то уплыла.
— А зачем? — задал он вполне логичный вопрос.
— Черт, Аль! Ты не чувствуешь? Пустота. Господи, это же ужасно! Эта огромная пустота пытается тебя засосать и проглотить не жуя. — Он поперхнулся и перешел на шепот: — Небо, оно такое. За ним открывается бездна. И нам надо прятаться. Туда, где мы никогда не умрем снова, где можно жить вечно. Где нет ночной пустоты.
— Бернард, ты болтаешь как священник.
— Может… только очень немного. Умный человек знает, когда пора рвать когти. Я тебе признаюсь, Аль, — я боюсь бездны. И я туда не хочу возвращаться, не-ет, сэр!
— И вы хотите убрать весь мир?
— Точно.
— Ну у тебя и амбиции, Бернард. Тогда удачи. А меня высади-ка на ближайшем перекрестке. По городу я как-нибудь сам пройдусь.
— Ты не хочешь помочь нам? — недоверчиво переспросил Бернард.
— Ничуть.
— Но ты же сам чувствуешь, Аль! Даже ты. Все мы чувствуем. Они все молят тебя, эти погибшие души. Или ты не боишься вновь отправиться к ним?
— Едва ли. В прежней жизни меня это никогда не волновало.
— Не волновало!.. Гос-споди, ну ты крутой сукин сын, Аль! — Олсоп запрокинул голову и взвыл: — Слушайте, вы, шлюхи, Аль Капоне не волнует смерть! Черт!
— И где это безопасное место, куда вы собрались утащить планету?
— Не знаю, Аль. Пойдем за Джуди Гарланд по радуге, наверное. Туда, где нет неба.
— Планов у вас нет, понятия — тоже, и ты мне предлагаешь на это дело шестерить?
— Но так будет, Аль, клянусь! Когда нас станет много, мы еще и не такое сможем. Ты знаешь, на что способен сам, — это один человек! А подумай, что под силу миллиону, двум миллионам. Десяти миллионам. Да нас тогда ничто не остановит!
— Вы собираетесь одержать миллион человек?
— Точно.
По длинному пандусу «олдсмобиль» нырнул в залитый резким оранжевым светом туннель, и Бернард счастливо вздохнул.
— Не одержите вы миллион человек, — бросил Аль. — Копы вас остановят. Как-нибудь да исхитрятся. Мы сильны, но мы не бронированные супергерои. Та дрянь, которой меня забрасывали штурм-механоиды, меня чуть не достала. Окажись я чуть поближе, был бы опять мертв.
— Черт, Аль, да я об этом и толкую все время, — жалобно заговорил Бернард. — Надо набирать людей. Тогда нас никто не тронет.
Аль замолк. Отчасти слова Бернарда имели смысл. Чем больше появится одержимых, тем трудней будет полиции остановить их распространение. Но эти копы станут отбиваться. Как гризли. Стоит им только осознать, в какой они беде, насколько опасны одержимые, и все они стакнутся — полиция, то, что в этом мире сходит за федеральных агентов, армия. Крысы из правительства держатся стаей. И у них есть орудие на звездолетах; Лавгров подсказал, насколько оно могущественно, как целые страны за несколько секунд превращаются в выжженные пустыни.
И что делать Аль Капоне в мире, где бушует эдакая война? Да, собственно, что вообще делать Аль Капоне в современном мире?
— Как вы захватываете людей? — вдруг поинтересовался он.
Бернард, видно, ощутил перемену в его тоне, в настроении и занервничал вдруг, заерзав на красном кожаном сиденье. Глаз он, впрочем, с дороги не сводил.
— Да ну, Аль, просто на улице хватаем. Ночью, когда все тихо. Без шума и пыли.
— Но вас ведь замечали, так? Этот коп обозвал меня «ретро». Вам даже кличку налепили. Они знают, что это ваших рук дело.
— Н-ну да, верно. Знаешь, при наших масштабах трудно совсем тихо все провернуть. Людей-то, я говорил, много надо. Иногда нас замечают. Иначе никак. Но нас же не поймали.
— Пока, — Аль душевно улыбнулся и приобнял Бернарда за плечи. — Знаешь, Бернард, я тут подумал, что с вашими, наверное, все же стоит встретиться. По-моему, у вас с организацией паршиво. Не обижайся — вряд ли у вас опыта в этом деле много. А у меня… — В руке его появилась толстобокая гаванская сигара, и он блаженно затянулся в первый раз за шестьсот лет. — А у меня за плечами преступный опыт всей жизни. И я намерен поделиться с вами всеми его благами.
Цепляясь одной рукой за санитара, Джеральд Скиббоу проковылял в теплую белостенную палату. Его свободный сизый халат поминутно распахивался, открывая взору несколько малых медицинских нанопакетов. Двигался он с осторожным достоинством, как старик при высоком тяготении. Без поддержки идти он не мог.
В отличие от любого нормального человека, он даже не оглянулся при входе в незнакомое помещение. Мягкая кровать в центре комнаты, окруженная массивными ящиками с аппаратурой, отдаленно схожей с медицинской, словно не вызывала в нем никаких ассоциаций.
— Ну ладно, Джеральд, — с фальшивой сердечностью пробормотал санитар, — давай тебя устроим поудобнее, да?
Он осторожно пристроил ягодицы Скиббоу на краю матраса, потом приподнял ноги своего подопечного, укладывая его на кровать. И все с опаской. Он с дюжину человек готовил к личностному допросу в самом секретном военном госпитале Гайаны, и никто из них не пошел на эту процедуру по своей воле. Может, до Скиббоу дойдет, к чему его ведут, и этот толчок выведет его из травматического шока.
Но нет — Скиббоу позволил санитару зафиксировать себя сеткой, повторявшей контуры тела. Он не издал ни звука и даже не сглотнул, когда сеть стиснула его в своих объятьях.
Санитар с облегчением подал сигнал начинать двоим сидевшим по другую сторону длинного окна. Взгляд совершенно обездвиженного Джеральда Скиббоу был устремлен куда-то вдаль, когда на череп его опустился массивный пластиковый шлем, покрытый изнутри чем-то вроде жесткой шерсти. Потом шлем скрыл его лицо, и погас свет.
Инъекции обезболивающего гарантировали, что боли не будет, даже когда нановолоконца прокалывали кожу и пробивали кости черепа. Почти два часа ушло у них, чтобы прикрепиться кончиками к требуемым синапсам. Операция эта имела некоторое сходство с имплантацией нейросети, но проникновение шло на уровне более глубоком, чем в случае обычных аугментирующих цепей. Волоконца отыскивали центры памяти, чтобы впиться в нейрофибриллы плотно лежащих клеток. И куда больше был объем операции. Вдоль капилляров буравили себе дорогу миллионы волоконец, активных молекулярных струн с заранее заданными функциями, знающих, что им делать и когда. Во многом их сплетение напоминало сеть дендритов в ткани мозга, подобие которой они сейчас строили. Клетки подчинялись программе, заложенной в ДНК, структура волоконец — командам ИскИна, полученным в результате изучения первой, но не повторяющим ее.
По волоконцам заструились импульсы — это их чувствительные кончики принялись фиксировать синаптические разряды. Спутанный коллаж из обрывков мыслей, беспорядочные воспоминания. И тогда в дело вступил госпитальный ИскИн, сравнивая, определяя характеристики, распознавая темы и сплетая их в осмысленные сенсорные пакеты.
